Адмирал Империи 33 (СИ) - Коровников Дмитрий. Страница 32

— Петр Григорьевич, пропусти меня к Новой Москве, — неожиданно раздался в динамиках хриплый, с нотками привычной властности голос. На обзорном экране командного мостика «Москвы», бывшего лейб — флагмана, а сейчас флагмана Шувалова, возникло исполненное решимости лицо адмирала Самсонова — обрюзгшее, с пронзительными стальными глазами, словно буравившими собеседника насквозь. — Убирай своих изнеженных гвардейцев с моей дороги и, обещаю, я не попорчу позолоту твоих линкоров и крейсеров, — продолжал бесцеремонно и приказным тоном Иван Федорович, не удостоив Шувалова даже кивком приветствия. Видно было, что мятежный главком абсолютно уверен в своих силах и успехе предприятия. — Но предупреждаю заранее: не мешай мне следовать туда, где нуждаются в моей помощи, иначе… Ты меня знаешь, Петр… Мы с тобой не первый год во флоте служим…

— Уходи откуда прибыл, Иван Федорович, — жестко ответил Петр Григорьевич, не позволив себе дрогнуть под пристальным взглядом прославленного космофлотоводца, — пока тобой не занялся Имперский Трибунал. Ты что, совсем обезумел, командующий — с помощью трофейных американских судов-генераторов прыгать в столичную систему во главе всего Черноморского флота? Головы лишиться на старости лет захотел?

Два адмирала некоторое время буравили друг друга тяжелыми взглядами — казалось, еще чуть-чуть, и от их немигающих прищуров заискрит воздух. Напряжение нарастало с каждой секундой, и подчиненные на мостике «Москвы» уже готовились по первому сигналу бросить корабли в отчаянную атаку на самозваных нарушителей закона.

— Ладно ты сам в петлю лезешь, но зачем подставляешь собственных офицеров и космоморяков, которые за тобой пошли? — между тем продолжал контр-адмирал Шувалов. — Они же за неповиновение и нарушение устава на каторгу угодят! Ты и твои дивизионные командиры вы вообще это осознаете⁈

Адмиралы прекрасно знали друг друга еще со времен Русско-Османской войны, хотя Петр Григорьевич и был намного моложе своего визави. Однако уже тогда он состоял в ближайшем окружении императора и командовал одним из лучших гвардейских линкоров. Поэтому сейчас эти двое, отбросив официоз, общались подчеркнуто по-простому, без экивоков и недомолвок. Не были они, правда, и закадычными друзьями — слишком уж разнилась их жизненная философия и представления о долге, чести и совести.

Прямой и неподкупный Петр Шувалов всю жизнь был образцовым служакой — верным псом династии, неусыпно стоящим на страже интересов Российской Империи. Ни разу не сворачивал он с пути, ни на йоту не отступал от священной присяги, данной еще в стенах Нахимовского Училища. За что и пользовался безграничным доверием покойного государя Константина Александровича.

Иван же Федорович, при всей своей отваге и непревзойденном полководческом таланте, имел репутацию ловкого царедворца, готового если надо услужить любому, кто в данный момент способен предложить наибольшую выгоду и покровительство. Конечно, на публике Самсонов неизменно демонстрировал показную лояльность и верноподданнические чувства, но все прекрасно знали, что блестящий флотоводец служит в первую очередь самому себе, а уж потом государю и Отечеству.

И сейчас, впервые после долгих лет косых взглядов и тщательно скрываемой неприязни, извечное противостояние двух непримиримых характеров достигло своей кульминации. В гробовой тишине застыли экипажи на мостиках «Москвы» и «Громобоя», затаив дыхание следя за разворачивающейся на экранах драмой. От исхода этого поединка воль и убеждений, казалось, зависела судьба многих…

— Не прикидывайся идиотом… Ты прекрасно знаешь, почему я и мои люди находимся сейчас здесь, — с плохо скрываемым раздражением бросил Иван Федорович, не сумев совладать с собой под пристальным, полным немого укора взглядом Шувалова. Багровея от гнева, адмирал тяжело привстал из командирского кресла, грузно оперся руками о пульт.

— Вы, столичные дармоеды довели страну до полного маразма, — продолжал распаляться Самсонов, тыча в экран толстым волосатым пальцем, словно норовил ткнуть им прямо в лицо собеседнику. — Страна разваливается на куски, враг у ворот, а вы устроили возню вокруг трона, как стая бродячих псов вокруг сочной кости.

Тяжело дыша, командующий смерил былого соратника уничижительным взглядом. На широком лице Ивана Федоровича читались высокомерие и чувство безграничного превосходства над собеседником. Казалось, еще чуть-чуть — и он окончательно потеряет над собой контроль, разразится потоком отборной брани в адрес всех этих жалких приспособленцев из столичной военной верхушки.

Но в последний момент Самсонов все же сумел обуздать клокочущую внутри ярость. Взяв себя в руки, он снова сел, откинулся на спинку кресла и продолжил уже более спокойным, рассудительным тоном, хотя ехидные, презрительные нотки так и сквозили в каждом его слове:

— Я прибыл сюда, на Новую Москву, чтобы навести в столице порядок и вернуть монархии величие и авторитет, утраченные в последнее время по милости бездарных царедворцев. Я, как верный слуга Отечества, не могу допустить, чтобы флагман человеческой цивилизации, оплот нашей государственности пал жертвой дворцовых интриг и политических игрищ в тот момент, когда решается судьба всей Империи. Не ехидничай, ты прекрасно знаешь, почему я и мои люди находимся сейчас здесь

Воцарилось молчание. Петр Григорьевич, сохраняя внешнюю невозмутимость, внимательно разглядывал пышущего праведным гневом Самсонова. Похоже, тот и впрямь искренне верил в собственную мессианскую роль и предначертанное историей величие. Верил в то, что лишь он один, адмирал Иван Самсонов, способен железной рукой удержать галактическую Российскую Империю от сползания в бездну анархии и раскола…

— Понятия не имею, — наконец пожал плечами Шувалов, демонстративно отстраняясь от монитора. Выдержав эффектную паузу и дождавшись, пока на лице Самсонова проступит удивление пополам с досадой, Петр Григорьевич негромко добавил: — Но больше меня поражает твоя фраза «я и мои люди», ты повторяешь ее уже второй раз…

Самсонов аж подпрыгнул в кресле, словно ему отвесили хлесткую пощечину. Было видно, что колкое замечание Шувалова задело его за живое, ударило по самому больному месту — непомерному честолюбию и тщеславию.

— И что же в этих словах тебя так поразило? — прошипел Иван Федорович сквозь стиснутые зубы.

— А то, уважаемый Иван Федорович, что ты совсем заигрался в благородного диктатора и потерял всякую связь с реальностью, — невозмутимо парировал Шувалов. И, не давая взбешенному собеседнику вставить слово, продолжил с нажимом: — Ты, вольно или невольно, противопоставляешь себя и свою эскадру всему флоту, всей Империи. Что значит «твои люди», применимо к космоморякам регулярного подразделения? Это не твои люди, а солдаты, которые служат императору, но никак не тебе! В этом и заключается залог незыблемости нашей государственности — в верности космофлота и войск планетарной обороны Отечеству и Престолу, а не отдельным персоналиям…

Несколько секунд Самсонов, мучительно скривив лицо, молча буравил Шувалова испепеляющим взглядом. Казалось, еще мгновение — и он отдаст своим кораблям приказ об атаке. Но вот губы адмирала расплылись в жутковатой ухмылке. Откинувшись на спинку кресла, он расхохотался — громко, раскатисто, от всей широкой души, так что затряслись бока и заколыхались объемистые телеса.

— Ты уверен в этом? — сквозь смех выдавил из себя Самсонов, утирая выступившие в уголках глаз слезы. — Боюсь тебя разочаровать, Петр Григорьевич, но рядом со мной сейчас именно мои люди, которые по совместительству являются еще и космоморяками Российской Империи. И в данной ситуации они будут выполнять только мои приказы, а не приказы кого-либо другого, пусть даже и самого императора… И к тому же, о каком императоре ты так пафосно рассуждаешь? Об императоре Иване Седьмом, или об императоре Артемии Первом, а?

Последние слова Иван Федорович произнес с особенно ядовитой издевкой, всем своим видом давая понять, что ни в грош не ставит ни одного из претендентов на опустевший престол. Пусть, мол, эти жалкие недоросли и дворцовые интриганы сколько угодно грызутся за потускневшую корону Романовых. Истинная власть принадлежит тому, кто держит руку на пульсе реальной жизни, кто повелевает умами и сердцами народа, ведет за собой в бой на врага верные эскадры.