Развод. Ты не уйдешь (СИ) - Ярина Диана. Страница 4

Зато очень хорошо чувствую его нетерпеливые руки и грязные касания всюду. Рот запирает его ладонь, он прижимается сзади, пытается стянуть с меня короткие лосины.

Бранится, прижимается. Дышит хрипло, совсем не похож на себя.

Я кусаю его за ладонь, сжимаю зубы изо всех сил.

Пока не чувствую вкус его крови во рту.

Это придает Глебу еще больше злости. Он толкает меня к стене крепче, щеку царапает о деревянные стены из бревен.

С ужасом понимаю, что в таком состоянии собственный муж меня изнасиловать может. Он же ничего не соображает! Нажрался…

Заставляю себя расслабиться на миг.

— Так и знал, что ты любишь пожестче! Надо было раньше…

Попу холодит прохладой. Глеб на миг прекращает меня держать, надо и со своими брюками справиться, но у него ничего не выходит.

— Давай я? — предлагаю.

Развернувшись, быстро расстегиваю ему брюки и резко дергаю их вниз, потом толкаю мужа в плечи, что есть сил, и бросаясь наутек, на ходу натягивая свою одежду.

— Стой! Вернись… Вернись, гадина! Я тебя проучу! — рычит он.

Вылетев на улицу, набрасываю крючок на круглую петлю, дергаю засов.

Закрыла.

Боооже…

Хрипло дышу, прислонившись к двери спиной.

Внезапно дверь за мной начинает дергаться, Глеб осыпает ее ударами и бранью.

— Открой! Немедленно!

— Проспись, дурак, — выдыхаю тяжело. — Проспись, идиот!

— Оля! Тут дубак! Холодно! Я заболею! Оля!

Дурак…

Сердце заходится так, словно сейчас из груди выпрыгнет. Поправляю на себе одежду. Щека горит: надо приложить лед, чтобы на похоронах не ходить с синяком и опухшей скулой.

Замерзнет? Нет, скорее остынет! Если не дурак, поищет там. Свекр в последнее время кое-какие вещи выносил в летнюю кухню, потому что на чердак не мог подняться. Найдет, чем укрыться. Станет совсем невмоготу, пусть окно выдавит, там рамы простые, деревянные, и стекла совсем старенькие.

Не пропадет, думаю сердито, шагая к дому.

***

Буквально с порога ко мне бросается тетка.

— Ну, как он? Как он, Оленька?

Я смотрю на нее с раздражением, понимаю, что не она виновата в наших бедах, но ничего с собой поделать не могу, злюсь.

— Теть Ларис, я вас, кажется, за Ванькой просила присмотреть! Что вы меня здесь караулить решили?

— Ванечка спит. Прикорнул на подушке в обнимку с игрушками. Я тихонечко их собрала и вышла, не стала будить. У старшей тоже телефон забрала, — отчитывается и добавляет строго так, с осуждением. — Не дело это, Оль, ребенку телефон совать под нос в таком возрасте! Рано еще, глаза посадит.

— А вы, теть Ларис… Ничего не заметили? Я свекра хороню, он мне, как отец был! Считай, что отца хороню, организация — вся… На мне! На мне, потому что Глеб с горя запил, И все… Все вы… — на глазах закипают слезы. — Все вы только и делаете, что лезете с умничаниями да с упреками, осуждаете! Помогли бы лучше! — бросаю в сердцах. — Не лезли бы под руку в такой момент! Я с ног сбиваюсь, беременная! — вырывается.

Тетя Лариса ахает, прижав обе ладони ко рту.

— Беременная? — переспрашивает она и вдруг кидается меня обнимать, воет. — Да это же радость… Радость такая! А Лешка знал? Знал, что у него еще один внук появится?

— Не знал. Никто еще не знает. И говорить я не хотела пока что… Поэтому… молчите!

Она целует меня со слезами, по волосам гладит и вдруг замечает:

— А с лицом что? Неужели…

— Лицо встретило Глеба, вот что.

— Вот лед приложи, — бегом суетится у холодильника, пересыпая в полиэтиленовый пакет лед из формы для заморозки. — Приложи, подержи! И на Глеба не обижайся. Не со зла он, я уверена. Перепил с горя. Ну, с кем не бывает? Все не зла. Глеб всегда хорошим мальчишкой был. Сорванец, но… хороший. Отец в нем души не чаял, близки они были очень, вот Глеб и запил.

Тетя всхлипывает:

— Теперь он круглая сирота. Неважно, сколько лет, человек без родителей — всегда сирота. Так что ты, Оля, зла на Глеба не держи! Если он что-то сказал плохое или обидел, то лишь нечаянно. Отпусти обиды, махни на них рукой! Тем более, ребенок у вас еще один будет, так вообще грех зло держать…

***

Ложусь спать поздно. В голове свербит вопрос: что же все-таки в мусорном баке искал Глеб? Неужели видел, как я весь мусор с дома собрала и в бак закинула?

Приспичило ему, козлу пьяному, найти мой тест на беременность?

Ночь муторная и сложная, а впереди — новые испытания.

И без сцен не обошлось…

Глава 5

Она

Утром я встаю, чуть светает.

Я эти дни вообще практически не сплю: стресс, нервы, ответственность, переживания. Еще и муж добавляет сверху.

Но на самом деле сегодня мне хуже всего спалось из-за того, что в доме стоял гроб свекра.

Есть у меня какой-то иррациональный, холодящий душу страх перед покойниками. Наверное, слишком цепляет это напоминание того, что все мы не вечны, что любого из нас может внезапно унести несчастный случай или сердечный приступ, как свекра.

Бреду по дому, как привидение, надо приготовить на всех завтрак.

Если честно, просто очень сильно хочу поспать. Поспать в стенах нашей с Глебом квартиры, а не в доме, где каждая мелочь проникнута скорбью и чувством утраты. Плюс детишки уже хотят домой, в свои комнаты, к любимым игрушкам, к прогулкам во дворе, где все знакомо и есть куча приятелей из жилого массива.

Замешивая тесто на оладьи, я с замиранием сердца думаю о возвращении домой, в родные стены.

Бессознательно не думая о плохом, воспроизвожу в мыслях только хорошее. Открывшиеся обстоятельства пока задвигаю на второй план.

Сейчас слишком сложно думать о том, что станет с нашей жизнью в дальнейшем. Не загадываю. План минимум — пережить этот день.

— У тебя оладьи горят, — слышится чей-то голос сбоку.

— А? — вздрагиваю. — Ой, точно…

Я уже пожарила целую гору пышных оладий, но в итоге заснула, стоя над плитой, когда теста осталась меньше, чем на треть.

— Давай я дожарю, — предлагает тетя Лариса. — А ты иди, поспи. Отдохни немного. День сегодня будет длинным, успеешь настояться.

Поблагодарив сестру свекра, иду обратно к себе, но перед этим сворачиваю в ванную комнату. Замечаю следы крови на кафеле и на раковине, аптечка, что всегда стояла сверху шкафчика, отсутствует.

Наверное, Глеб взял, догадываюсь. Высадил стекло и вылез из холодной летней кухни. Значит, где-то в доме спит. Осторожно заглядываю во все комнаты, не находя среди спящих мужа.

В последнюю очередь заглядываю в кабинет свекра, который служит библиотекой. На рабочем столе стоит простенький ноутбук, есть небольшая, узкая софа. На этой софе и скрючился Глеб, спит.

Рот приоткрыт, похрапывая. Правая рука свисает до самого пола. Обмотанная кое-как. Аптечка рядом, на полу. Интересно, муж уже проспался или все еще нет? Я осторожно сажусь рядом и поднимаю его руку, опустив себе на колено. Потом беру аптечку, ножницами срезаю плохую повязку, обрабатывая руку.

В какой-то момент я понимаю, что звук дыхания Глеба изменился.

Больше нет похрапывания. Дыхание поверхностное и легкое. Чувствую, как слегка напрягаются его пальцы.

Поднимаю взгляд на мужа, он уже не спит, наблюдает за мной через полуопущенные ресницы.

— Я перевяжу тебе руку, — сообщаю ровным голосом.

Теперь можно действовать не так деликатно. Я училась на медсестру, а работала совсем немного — ушла в декретный отпуск с дочерью, потом снова вышла на работу. Но Глебу не понравилось, что я сильно устаю, потребовал уволиться.

Тем более, денег моя работа много не приносила, и мы ни в чем не нуждались. Так больше я не возвращалась к своей работе…

Теперь, даже если Ванечке исполнится три года, я снова не смогу вернуться к работе, потому что беременна и уже рожу, наверное, к тому времени.

Муж не противится, раскрывает ладонь, укладывает руку поудобнее. Порезался он глубоко, конечно, осколками и верхнюю часть руки поранило. Заживать на ладони будет до противного долго, место такое, что постоянно в работе.