Тверской баскак. Том Пятый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus". Страница 43

Пока я вспоминал, Лаурелий не умолкал.

— Как только Людовик объявил, что возглавит поход на степных варваров, то к нему сразу же подтянулись герцоги Фландрии, Брабанта и Лотарингии. Есть даже слух, что и Бургундский дом тоже присоединился к походу, но за это не поручусь.

Выдохнув, он развел руками.

— Теперь ты видишь, моей вины в провале миссии нет. Когда на западе вдруг замаячила такая поддержка, никто из курфюрстов со мной даже и говорить не захотел. Ни Конрад, архиепископ Кельна, ни Герхард из Майнца, ни архиепископ Трирский, Арнольд. Все они ныне собирают войска и абсолютно уверены, что великая христианская армия разгромит диких степных язычников.

Он замолчал, а я крепко задумался. Новость и впрямь была ошеломляющая. О нападении крестового воинства из Франции я как-то не подумал. Мои замыслы ограничивались Германией, и мне даже в голову не могло прийти, что кто-то в Европе решится не просто дать монголам отпор, а сам перейдет в наступление.

Тут в памяти всплыло предупреждение Калиды, и я только покачал головой.

«Калида как в воду смотрел. Противник использовал данную ему передышку, что называется, по полной. Теперь, скорее всего, ситуация изменится, и уже мы на поле боя окажемся в меньшинстве. Даже вместе с туменом Абукана! Если выступит вся Франция, то сколько они смогут собрать⁈ — Задумавшись, перебираю известные мне цифры. — Скажем так, через сто лет при Кресси у французов тоже был полный сбор, и вместе с наемными генуэзцами набралось около восемнадцати тысяч. Уже немало, но ежели так, то это не смертельно!»

В глубокой задумчивости я чуть было не забыл про своего гостя, и тому пришлось даже слегка крякнуть, дабы привлечь внимание. Увидев его тревожно-выжидательный взгляд, я нарочито небрежно улыбнулся.

— Ну а хорошие вести у тебя есть⁈

Испытывающе оценив мое выражение лица и не заметив следов испуга и тревоги, архиепископ и сам успокоился.

— Есть и хорошие! Город Люнебург решил не оказывать тебе сопротивления и готов принять твои условия. Они открывают ворота, но твои воины не заходят в город. За это они выплачивают тебе требуемую контрибуцию.

Я удовлетворенно кивнул. В нынешних условиях новость действительно хорошая, поскольку мне до зарезу нужны деньги. Армия уже два месяца не получала жалования, и хоть бойцы пока не бузят, но перед грядущей схваткой хотелось бы ребят побаловать.

Не показывая, что известие меня обрадовало, хмурю брови.

— Еще чем порадуешь⁈

Лаурелий кривит рот в натянутой улыбке.

— Еще скажу, что герцоги Баварии, Саксонии и Бранденбурга разбили лагерь под стенами Люнебурга и ждут твоего подхода. Слухи о крестовом походе уже начали доходить до них и плохо влияют на их настроение. Тебе придется приложить немало усилий, чтобы убедить этих сиятельных господ в том, что солнце удачи все еще светит в твою сторону.

Ехидный смешок Лаурелия, который вырвался из его рта на последних словах, еще звучит в моем сознании, но я уже отбрасываю воспоминания. До встречающей нас делегации не больше двадцати шагов, и стрелки Стылого, окружив группу горожан, освободили мне дорогу.

Пустив кобылу шагом, подъезжаю к трясущемуся от страха бургомистру Люнебурга. Бедолагу так колотит, что подушечка с ключом от города того и гляди вывалится у него из рук. Остальные члены почетной делегации тоже на пределе, и все пялятся на меня, как на вышедшее из мрака исчадие ада.

— Го-город Лю-люнебург приветствует тебя, консул Руси, и вверяет себя в т-твои ру-руки!

«Консул Руси, — повторяю про себя, словно бы пробуя слова на вкус, — а что, звучит неплохо! Так меня еще никто не называл!»

Усмехнувшись, принимаю от него большой бронзовый ключ и отвечаю ему на таком же нижнесаксонском диалекте.

— Перестань трястись, бургомистр! Я слова своего не нарушаю, ежели деньги собрали, то город твой не тронут.

Тот, разом приободрившись, тут же развернулся к стоящей позади него телеге.

— Вот, здесь все! Десять тысяч флоринов, как договаривались! — Он немного замялся. — Только не все монетой! В городе столько не нашлось. — Откинув кожаный полог, он показал прикрытый до этого груз.

Быстро оцениваю взглядом сваленные в кучу серебряную посуду, разномастные слитки золота, серебра, всевозможные украшения и даже оружие. Отдельно стоящие сундучки с монетами разных достоинств и номинала.

Для меня такой подход уже не новость. Это не первый город, что откупается от войны, и я всегда приветствую такой подход. Для меня он куда выгодней, ни потерь, ни траты боезапаса, одни плюсы. Возможно, если взять город на щит и выжать его до предела, то можно получить и побольше… Хотя это как мерить. Тут живые деньги и сразу, а в другом варианте это всякий хлам, отягощающий обоз, и людской полон, сковывающий маневренность армии.

«Если бы они еще и деньгами одного номинала расплачивались, — иронизирую про себя, — так вообще было бы прекрасно!»

Но это я так уж, бурчу для порядка. Я прекрасно понимаю — ну откуда в средневековом городе возьмутся монеты одного номинала, да еще в таком количестве. Поэтому дабы хитрожопая немчура не считала меня за лоха и не пыталась надуть, я принимаю контрибуцию по весу.

Из университетского увлечения этим периодом, у меня сохранилось одно очень полезное на сегодняшний день знание. Самая распространенная золотая монета этого времени — флорентийский флорин — весит три целых пятьдесят три сотых грамма чистого золота, что в пересчете нынешнего курса равняется по стоимости двумстам девяти граммам серебра. Чуть округлив в свою пользу, я принимал серебряные украшения и посуду по весу двухсот десяти граммов за расчетную золотую монету. За полгода моего рейда по северной Германии такой порядок получения контрибуции стал уже привычен. Вот и сейчас немецкая делегация без обсуждений вытащила весы и начала доставать груз из телеги и перевешивать.

У меня для этого даже есть специальный человек. Это бывший меняла из польского Кракова по имени Яков Циммель. Уж не знаю за какие грехи, но этот старый ростовщик сидел в городской яме и ждал казни, когда к городу подошли тумены Бурундая. Возможно, он был единственный человеком во всей Малой Польше, коего приход монгол осчастливил. Ворвавшиеся в город ордынцы самовластно заменили ему смертный приговор на пожизненное рабство, но и тут Циммелю вновь повезло. После штурма случайно проходя мимо монгольского полона, я услышал, как некто из сидящих на земле пленников скулит на иврите, одновременно и безошибочно складывая трехзначные и четырехзначные цифры. Это было настолько странно, что я заинтересовался. Оказалось, у пана Якова такие математические способности с рождения, как и нервная привычка при обморочном испуге считать вслух. В общем я выкупил его у монголов, и с тех пор этот маленький сухенький еврей ведет всю бухгалтерию моей армии.

Вот и сейчас Яков Циммель неловко сполз с лошади и, подойдя к весам, придирчиво осмотрел их. Затем, на вскидку, оценил ценный груз в повозке и только после этого одобрительно кивнул мне.

Это значит, что на первый взгляд все в порядке и впереди предстоит затяжная процедура взвешивания и пересчета. Мне тут делать уже нечего, и я повернулся к Калиде.

— Ты тут проследи, чтобы все прошло гладко, а я, пожалуй, поеду.

Калида молча бросил на меня вопросительный взгляд, и я показал ему на нашу полковую колонну, сворачивающую от моста к германскому лагерю.

— Будет лучше, если я подъеду к лагерю наших союзничков во главе армии. Меня там ждет непростой разговор, и любая мелочь будет иметь значение.

Четыре спиртовые лампы разгоняют вечерний полумрак по углам, ярко освещая центральную часть шатра, где стоит большой круглый стол. Встав со своего кресла, я приветствую входящих герцогов. Те отвечают мне тем же, а встречающий у входа Прохор разводит их по местам за столом.

После еще одного круга взаимных приветствий я предлагаю всем сесть. Сегодня у меня на приеме расширенный состав. Кроме троих курфюрстов, здесь еще старший брат Саксонского герцога, Генрих, а также не так давно отпущенный мною из плена Оттон Благочестивый, родной брат маркграфа Бранденбурга.