Буря (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 17

С расстояния, с моря, замок напоминал коробку. И как потом узнали от местных, не им одним пришло такое сравнение в голову. Именно этот замок и дал название поселению — «коробковая усадьба» — Хакодате. Самое интересное, что японцы опять не сидели в укреплении, а вышли на склон холма сразиться с калмыками. У трёх самураев были аркебузы и ещё у десятка примерно воинов древние фитильные мушкеты. Были и лучники. Но основная масса воинов асигару — это простые копейщики.

— Ни в какие рукопашные схватки с ними не вступать, — предупредил всех тогда Дондук, — если враг близко, то стреляйте из револьверов.

К счастью, применить их не пришлось. Японцы, очевидно, считали, что раз они расположены на склоне холма гораздо выше калмыков, то у них преимущество. Ну, и ещё Дондук хитрость применил. Винтовки Дрейзе были закутаны в мешковину, а в руках у семи десятков калмык и семи индейцев были трофейные глефы — копья. Потому, японцы, видя, что к ним подходит небольшой отряд, вооружённый только холодным оружием, и подпустили калмыков на расстояние уверенного выстрела из винтовки. С двухсот метров по стене людей надо умудриться промахнуться.

— Приготовиться, — скомандовал сотник, когда посчитал, что дальше идти не стоит, какое бы древнее оружие не было у японцев, а с двухсот метров может и достать.

Калмыки бросили копья на землю, заученным движением развернули винтовки, приложили к плечу…

— Огонь, стрелять по готовности.

Самурай Камэда Масамити смотрел с холма на высадившихся с лодок, отчаливших от большого корабля гайдзинов, и удивлялся. Вроде, корабль большой, как у комодзинов («красно-волосых людей»), а вооружены воины только копьями похожими на яри. И их всего семь или восемь десятков. Как глупые варвары хотят с ними справиться? Правильно он не поверил прибежавшему из Мацумаэ трусу. Не могли эти воины справиться с их господином. А как они идут, какой-то нестройной толпой⁈ Варвары, другого и слова не подберёшь!!! Попались бы ему такие воины никудышние, и каждый день от него получали бы палками по пяткам, пока не научились ходить строем, и как полагается держать яри.

Шагов триста не дойдя до строя асигару, гайдзины остановились и совсем уже ополоумели, они стали разбредаться по полю внизу холма. А дальше вообще чудеса. Видимо командир этих остолопов решил, что против двух сотен воинов Масамити ему нечего ловить, и приказал сдаваться. Синие воины в странных одеждах бросили на землю свои яри. Камэда Масамити усмехнулся и подозвав пару асигари пошёл навстречу гайдзинам, принять у них сдачу. Ему под ногу попался небольшой камешек, и самурай запнулся и чуть не упал, а когда распрямился, то поразился перемене, произошедшей у варваров. Они вдруг чудесным образом оказались с ружьями. Что-то с силой ударило Масамити в грудь, и падая уже он услышал хлопки выстрелов. Может, он и зря казнил того труса асигару, может, он говорил правду про странных гайдзинов? Это было последнее, что успел подумать самурай Камэда Масамити.

Перебив выстроившихся, как на парад, японцев, калмыки тогда легко взяли крепость, защищать которую осталось двадцать копейщиков, совсем молодых. Тоже заслон перед воротами устроили.

С другой стороны, разве плохо, что враг играет в поддавки.

Зимой было несколько попыток японцев высадиться на Хоккайдо. Это после того, как на Хонсю привезли первых переселенцев и выгрузили у какого-то маленького рыбацкого посёлка на севере острова в небольшой бухте. Около двух десятков больших лодок с косым парусом и даже пушкой небольшой на носу через несколько дней переплыли Цугарский пролив и почти пристали к берегу, но тут крейсирующий туда — сюда по проливу фрегат как раз подошёл к бухте у посёлка Мацумаэ и заметил десант. Пять выстрелов из огромных носовых орудий бомбами, и лодок стало в два раза меньше. Они пытались повернуть, но ветер тогда получался встречный, и мелкие судёнышки просто встали. И тут, повернувшийся к ним бортом, фрегат дал залп. Когда дым снесло, калмыки, залёгшие на берегу для отражения этого десанта, увидели, что на волнах покачивается только одна большая лодка, да и у той мачта сломана, а парус рухнул в холодную воду Цугарского пролива. Снега тогда ещё не был, ветер был не сильный, и с «Авроры» спустили две шлюпки, чтобы захватить неприятельскую лодку и хоть кого-нибудь из этого десанта взять в качестве языка.

К слову, переводчик теперь у них был. Один из белых воинов, оказавшийся буддийским монахом-воином сохей, когда узнал, что победившие их господина воины тоже все буддисты, решил сменить хозяина и присягнуть Дондуку. Монаха звали Дайдо, что означает — наилучший из возможных способов. И он знал не только японский, но и мандаринский. Так что имея Ли, знающего теперь мандаринский, русский, калмыцкий и английский, можно было общаться через двух переводчиков с местными японцами.

Примерно так же закончились и все остальные попытки японцев переправиться через пролив. Натыкались на патрулирующий пролив один из четырёх кораблей и были потоплены. А вот в обратную сторону переправа работала. «Мария» уже перевезла и высадила на Хонсю более семи тысяч японцев. Теперь их осталось не так много. Рыбаков пока оставили, нужно же чем-то питаться, а рыбы тут было много, особенно удивляли всех огромные тунцы. Просто монстры, достигающие полутора, а то и двух метров в длину. Рыбаки не убегали — эти гайдзины за рыбу платили в два раза больше, чем они получали раньше, и это были настоящие серебряные монеты. Зачем бежать от денег?

Кроме рыбаков оставили пока и крестьян в небольшой деревеньке Сириуте на полпути между Мацумаэ и Хакодате. Оставили потому, что именно эта деревня и кормила монахов буддийского монастыря. Настоятель послушался Дайдо, и монахи теперь, как бы признают своим князем в этом хане Галтана-Бошоглу. Монахов не много, тридцать пять человек. Из них половина это глубокие старики. Было пятнадцать воинов, но теперь осталось только трое. Двое пока на излечении, у обоих переломаны кости ног, пытаясь взять их живыми, калмыки стреляли по ногам, и перестарались. Один Дайдо отделался двумя сквозными ранениями икры на левой ноге и теперь уже нормально ходит.

Кроме пяти больших десантов было несколько маленьких диверсионных или разведывательных, но чего-то там вечно у них в головах заморочки, у этих японцев, как увидят врага, так орут свой «банзай» и бегут с мечом наперевес. Против револьвера это слабое оружие. Наверное, были и такие, кто просто разведал обстановку и назад уплыл. Ну, и ладно. Что он может рассказать? Что у гайдзинов четыре корабля с мощными пушками, и что почти все японцы уже вывезены с острова. Ну, эту информацию могли японцы и от вывозимых крестьян и рыбаков получить.

А весной сейчас их десяток, как только растает снег окончательно в горах, собирается в длительный поход к центру острова. Нужно найти этих невиданных айну и сообщить им, что власть поменялась, и начать с ними торговлю, ну и подарки подарить, зря что ли они везли с собой табак, зеркала и мелкие серебряные монеты? А ещё там остались фактории, что ли, где японцы собирают дань с айнов, ну и немного торгуют с ними. Проводником будет белый монах Дайдо, переименованный в Димку, он в тех местах бывал. Поход не простой, от остального острова Хоккайдо юг, на который они высадились, отделяет пусть и не очень высокий, но горный хребет. И там пока лежит двухметровый слой снега.

Событие двадцать первое

Буря в стакане воды стала последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Андрей Соколов

Не зря всех пугают ревущими сороковыми и неистовыми пятидесятыми. Такое ощущение, что специально все ветры на земле сюда с… сдуваются? Стекаются? Собираются? Вот, все собираются ветры и устраивают смотрины, кто самый сильный? Силушкой меряются богатырской. Кто большую бурю поднять может⁈ Только «Диана» вышла из аргентинского порта на юге с романтичным названием Пуэрто Десеадо, который оказался той ещё дырой, где можно только триппер с сифилисом купить, как спокойное до того море вздыбилось игриво и понесло корабль со скоростью курьерского поезда на юг. Ну, хоть какой-то плюс есть, им туда и надо. А ветер крепчал и крепчал, пришлось убрать все паруса кроме кливера и бом-кливера. А ветер всё равно продолжал усиливаться. Волны уже выше корабля поднимались, и когда «Диана» с самой высокой точки проваливалась вниз, то казалось, ещё чуть и волны просто сомкнутся над ней. Три дня продолжалась буря и три дня корабль боролся с ней. А на четвёртый день, когда народ на корабле обнадёжился, что ветер уже начал стихать, и волны уже не захлёстывали палубу, ветер опять переменился. Теперь он подул с запада и опять потащил богиню в нужном направлении, и снова усиливался, и усиливался, пока не превратился в очередную бурю.