Ужас в музее - Лавкрафт Говард Филлипс. Страница 6

И все же унылое безлюдье этих мест становилось просто убийственным. Даже отдаленный бой часов, казалось, исходил из космических бездн. Мысль о космосе напомнила Джонсу о той немыслимой фотографии, которую днем показывал ему Роджерс — украшенный фантастической каменной резьбой зал с таинственным троном, являвшийся, по словам этого безумца, только малой частью руин трехмиллионнолетней давности, затерянных в недоступных безлюдных просторах Арктики. Возможно, Роджерс и побывал на Аляске, но эта фотография, без сомнения, не что иное, как искусственная имитация. Было бы нелепо признать все это за реальность, вместе с фантасмагорическими изображениями и ужасными символами. А эта чудовищная, как бы восседающая на троне фигура — что за болезненный полет фантазии! Джонс начал прикидывать, как далеко от него может сейчас находиться это жуткое восковое страшилище — возможно, оно хранится за той тяжелой дощатой дверью с висячим замком. Но ни к чему слишком много думать о восковом идоле. Разве этот зал не полон такими же штуковинами? Иные из них, наверное, не менее ужасны, чем это неведомое «Оно». А за тонкой холщовой занавеской, налево от него, расположена запретная часть зала с ее бредовыми фантомами и надписью «Только для взрослых».

По мере того, как протекали одна четверть часа за другой, близость множества восковых фигур все неотвратимее действовала на нервы Джонса. Он знал музей настолько хорошо, что даже в полнейшей темноте не мог отделаться от всплывающих в памяти привычных образов. А темень эта и сама, похоже, обладала свойствами расцвечивать их весьма зловещими красками. Порой начинало казаться, что гильотина то и дело зловеще поскрипывает, а бородатое лицо Ландрю — убийцы пятидесяти своих жен — искажается в безмолвной угрозе. Из перерезанного горла мадам Демер будто бы исходил страдальческий стон, а безголовые, безногие жертвы расчленителя трупов пытались все ближе и ближе придвинуться на своих окровавленных обрубках. Джонс, в надежде, что страшные образы сами собой потускнеют в воображении, плотно прикрывал веки, но все было тщетно. Кроме того, стоило зажмурить глаза — и эти странные, поначалу безобидные узоры из световых пятен под веками становились зловеще вызывающими.

Неожиданно для себя он стал вдруг пытаться удерживать в памяти ужасные образы восковых монстров, от которых только что мечтал отделаться, потому что они стали уступать место чему-то еще более жуткому. Помимо воли воображение его начало рисовать еще неведомые ему химерические чудовища, населяя ими самые темные углы зала, и эти бесформенные, мерзкие, ублюдочные порождения странным образом растекались, струились и ползли к нему, как к добыче, загоняемой в ловушку. Черный Тсатхоггуа переливал сам себя из жабоподобной готической горгульи в длиннейшую змеевидную кишку с тысячами рудиментарных ножек, и весь тянущийся, как резина, расправлял в сумраке чудовищные свои крылья, словно грозя прильнуть к непрошенному соглядатаю и задушить его... Джонс обхватил себя руками, чтобы удержаться от крика. Он чувствовал, что возвращается к давно забытым кошмарным видениям детства, и заставил себя использовать весь свой зрелый разум, чтобы не допустить эти фантомы в сознание. И это, как он обнаружил, возымело свое действие — настолько, чтобы он осмелился снова включить фонарик. И, как бы ни были страшны восковые фигуры в реальности, они не навевали сейчас такого ужаса, какой струился от них в кромешной тьме.

Но и этого было недостаточно. Даже при свете фонаря Джонс не мог отделаться от впечатления, будто один из краев холщовой занавески, скрывавшей монструозную экспозицию «Только для взрослых», еле заметно, как бы украдкой, подрагивает. Он знал, что находится там, и затрепетал от ужаса. Воображение подсказывало ему очертания легендарного Йог-Сотота — то была лишь груда радужных шаров, но она всегда поражала посетителей музея своей зловещей многозначительностью. Что знаменовала собой эта проклятая косная масса, тянущаяся к нему и бьющаяся на своем пути о зыбкую преграду? Правее небольшая выпуклость на холсте обозначала острый рог Гнопх-Кеха, властного мифического существа из гренландских льдов, передвигавшегося, по преданию, то на двух, то на четырех, то на шести ногах. Желая изгнать все эти страхи из головы, Джонс решительно направился к самой жуткой части зала с включенным фонариком. Действительно, ни одно из его подозрений не имело под собой никакой почвы. И все же — разве и сейчас еще не шевелились, медленно и коварно, длинные лицевые щупальца великого Ктулху? Он знал и ранее, что они способны легко изгибаться, но не сознавал того, что даже слабого тока воздуха, вызванного его приближением, было достаточно, чтобы заставить их шевелиться.

Вернувшись на место, он закрыл глаза, дав волю симметричным световым искоркам под веками творить худшее из того, на что они были способны. Далекие часы отбили один удар. Неужели всего лишь час ночи? Он направил луч фонарика на циферблат и убедился, что так оно и есть. Действительно, дождаться утра будет нелегко. Роджерс спустится сюда к восьми, немного раньше Орабоны. Где-то в другой части подвала, видимо, горел свет, но ни единый его луч не достигал сюда. Все окна здесь заложены кирпичом, и только три узкие щели выходили во двор. Да, он нашел себе недурное занятьице, нечего сказать!

Теперь слух его, очевидно, оказался полностью во власти галлюцинаций — он мог бы поклясться, что слышит чью-то крадущуюся тяжкую поступь в рабочей комнате, за запертой на ключ дверью. Ну какое ему дело до той невыставленной восковой штуки, которую Роджерс именовал «Он»? Она пагубна по сути своей, она привела своего творца к безумию, и даже фотография ее способна была нагнать страху. Впрочем, ее еще не было в рабочей комнате; наверняка она помещалась за той запертой на висячий замок дверью. И шаги в соседней комнате, конечно, были игрой воображения.

Но, похоже, кто-то уже поворачивает ключ в замке. Включив фонарик, он не увидел ничего, кроме старой шестифиленчатой двери в прежнем ее положении. Он снова попытался, закрыв глаза, спокойно погрузиться во мрак, но сейчас же последовала мучительная иллюзия негромкого скрипа — но на сей раз не гильотины. Кто-то медленно, осторожно открывал дверь, ведущую в рабочую комнату. Он удержал себя от крика. Довольно вскрикнуть раз, и он пропал. Теперь слышалось нечто вроде мягкого шарканья чьих-то ног по полу, и этот звук медленно приближался к нему. Нужно хранить самообладание. Разве не так он поступил, когда казалось, что те ужасные шарообразные глыбы пытаются приблизиться к нему? Шарканье, крадучись, подступало к нему все ближе, и его решимости настал предел. Он не закричал, он просто вытолкнул из себя вызывающий оклик:

— Кто здесь? Кто ты? Что тебе нужно?

Ответа не последовало, но шарканье все приближалось. Джонс не знал, чего он больше боялся — включить фонарик или оставаться в темноте, в то время, как нечто неизвестное все ближе подкрадывалось к нему. То, что происходило в эти мгновения, резко отличалось от уже пережитых ужасов. Пальцы его и горло спазматически сжимались. Молчать дальше было невозможно, а мучительное ожидание во мраке начинало становиться невыносимым из всех других вероятных состояний. Он снова вскрикнул истерически: «Остановись! Кто здесь?», одновременно дав вспыхнуть все проявляющим лучам фонарика. Но тут же, парализованный тем, что пришлось увидеть перед собой, выронил из рук фонарик и издал несколько пронзительных воплей.

То, что подкрадывалось к нему во тьме, было гигантское черное существо — полуобезьяна, полунасекомое. Шкура его складками покрывала тело, а морщинистая, с мертвыми глазами, голова-рудимент раскачивалась, как у пьяного, из стороны в сторону. Передние его лапы с широко раздвинутыми когтями были протянуты вперед, а туловище напряжено в убийственно злонамеренной готовности в резком контрасте с полнейшим отсутствием какого-либо выражения на том, что можно было бы назвать лицом этого существа. Когда раздались вопли и вслед за тем мгновенно воцарилась темнота, оно рванулось вперед и в один миг распластало тело своей жертвы на полу. Сопротивления оказано не было, так как непрошеный свидетель ночных ужасов оказался в глубоком обмороке.