Дело княжны Саломеи - Хакимова Эля. Страница 51

— Прислуга?

— Горничная еще с вечера отпросилась на весь день, не знаю, где она… Бонна исчезла.

— Никого нет! Дядюшка, — всхлипнула княгиня. — Он тоже…

— Но, возможно, они вышли прогуляться или по магазинам? — предположил удивленный Призоров. С чего они вообще решили, что случилось что-то непоправимое? Возможно, дело просто-напросто в расшатанных нервах княгини…

— Никогда, никогда не уходит дядюшка, не написав записку или не предупредив, — нервно вскрикнула несчастная мать. — Он всегда сообщает, где он, на случай, если понадобится мне. Понимаете, никогда! Даже один. А с детьми тем более. Он ведь знает, как никто другой знает, что…

Княгиня, не договорив, разразилась истеричными рыданиями, видимо вспомнив, как много лет назад она выпустила из виду тех двоих, утерянных навеки и безвозвратно в холодных водах безжалостной весенней Невы.

— Записку искали? — снова спросил Тюрк.

— Да, боже мой, да. Все обыскали.

— Поищем еще раз, — немедленно решил Грушевский, вскакивая с дивана, на котором билась в истерике княгиня.

Мужчины бросились искать записку. Они тщательно и методично перерыли все комоды, передвинули все вазы, заглядывали под все столы и диваны, надеясь найти хоть там листок, унесенный, возможно, сквозняком. Когда мужчины вернулись в гостиную, там все так же плакала княгиня и тихонько сидел в уголке на кресле Тюрк, задумавшись над чем-то, ему не мешали ни драматичные события вокруг, ни женские рыдания. Грушевский в этот раз не на шутку рассердился на своего компаньона. Дело принимало пренеприятный оборот, а Иван Карлович расселся здесь, как в парке на скамейке, и о чем-то размечтался!

Вдруг в прихожей раздались звонкие детские голоса и отвечавший им умильный дядюшкин лепет. Все в гостиной переглянулись, княгиня, вскочив с дивана, бледная, с опухшими глазами, замерла, напряженно ожидая, когда пришедшие войдут в комнату.

— Мама, мама! — вбежали дети и бросились обнимать стоявшую как соляной столб княгиню.

Мука исказила ее лицо, губы растянулись в гримасе, но дети, неверно поняв мучительное выражение ее лица, подумали, что она улыбается, и тоже рассмеялись.

— Мы ходили смотреть панораму на Невском проспекте, такие маленькие человечки и домики, как будто мы птицы и летим над настоящими Помпеями во время извержения Везувия, — щебетали они, обнимая мать.

— Где вы были?! — бросился к ним отец.

— Я водил их смотреть панораму… Разве вы не прочитали мою записку? — страшно удивился дядюшка.

— Не было никакой чертовой записки! — взревел князь, но тут же опомнился, заметив, как испугались дети.

— Я оставил ее вот на этом столике. — Дядюшка указал дрожащей рукой на столик, рядом с которым сидел Тюрк.

— Наверное, вы имеете в виду вот это. — Тюрк, как волшебник, развернул вдруг клочок бумаги, который достал из кармана. В задумчивости он тут же положил его обратно. — Простите, я задумался и не сообщил вам о ней сразу же, как нашел…

Но княгиня уже ничего не слышала, она, все так же рыдая, но теперь уже счастливыми слезами, горлицей обнимала своих птенцов. Дядюшка, ничего не понимая, тоже разрыдался и присоединился к своим подопечным. Князь, видя, что все прекрасным образом разрешилось, тоже отошел и начал невольно улыбаться, глядя на всеобщую радость и объятия.

Призоров облегченно вздохнул, осушил бокал воды, который опять пытался подать княгине. Только Грушевский с неприятным чувством взирал на Тюрка. Иван Карлович все еще сидел в своем углу и внимательно смотрел на женщину, обнимавшую своих вновь обретенных детей.

— Пойдемте, Иван Карлович, — холодно и недружелюбно проворчал Грушевский. Он твердо решил покончить со своим компаньонством. Ничто больше не заставит его продолжать общение с таким черствым, таким бездушным… — Да прекратите же так пялиться на несчастную мать, это, в конце концов, неприлично!

— Я смотрю не на нее, — задумчиво проговорил Тюрк.

— На кого же тогда, черт бы вас побрал?!

— На убийцу княжны.

Тихий голос Ивана Карловича прогремел в гостиной, как гром среди ясного неба. Головы всех присутствующих повернулись к нему.

— Кто он? — тихий и строгий голос раздался в полной тишине. Никто больше, чем княгиня, не имел права задать этот вопрос.

Возможно, у всех остальных сразу же родилось множество вопросов, возражений и реплик недоверия. Первый непроизвольный порыв князя был закрыть столь болезненную и щекотливую тему. Призоров, со своей стороны, испугался осложнений по службе, и не мудрено, ведь он уже везде растрезвонил о благополучном завершении расследования. Дети затаили дыхание в предчувствии непонятных их младенческому разуму взрослых проблем и волнений. Они, скорее, повиновались своим инстинктам, как щенки или котята затаиваются, испуганные рычанием.

Максим Максимович слишком часто воочию убеждался в невероятной Тюрковской интуиции и широте его познаний (благодаря которым, возможно, и считали несчастного Ивана Карловича сумасшедшим), чтобы так вот походя отбросить эти обвинения в убийстве. К тому же призрак прекрасной княжны, знакомой ему по портрету и многочисленным словесным описаниям, в числе которых первым и самым ярким был рассказ Коли, казалось, тоже присутствовал в этой роскошной гостиной.

Еще один человек почти с те же жаром, что и княгиня, уцепился за эти слова. Князь. Официальная версия смерти княжны, сообщенная Призоровым синоду, ничем не отличалась от той, которую он изложил ее родителям. Несчастный случай, вследствие отравления, шока от пулевого ранения и попытки удушения жизнь княжны закончилась в холодных водах озера в имении Свиблово. Но подозрения, подспудно подогреваемые женой, мистически настроенной после столь многочисленных потерь, вновь ожили в сознании отца княжны, щедро приправленные идеей о неизбежной кровной мести за смерть родных и другими подобными обычаями. Воинственный огонь вспыхнул в гневных очах князя, который по случаю посещения кладбища был облачен в костюм горских князей с серебряными газырями на груди и кобурой на поясе.

— Что вы имеете в виду, Иван Карлович? — осторожно спросил Тюрка Грушевский.

— Парижская графологическая школа, вполне возможно, опять со мной не согласится, — так же задумчиво качая носком сиявшего ботинка, медленно проговорил Тюрк. — Но.

— Что но? — едва сдерживаясь, переспросил Максим Максимович, боясь вспугнуть голосом мысль Тюрка и в то же время изнемогая от нетерпения.

— Эту записку определенно написал убийца. Причем убивавший неоднократно и на протяжении многих лет.

Слова, сказанные сухим голосом Тюрка, прозвучали в гостиной, как удар грома в наэлектризованном предгрозовом воздухе.

Глава 30

— Бог с вами, Иван Карлович, — испугался Грушевский. После всех пережитых волнений с этим нездоровым человеком, того и гляди, приступ падучей мог приключиться. — Господа, князь Тюрк болен, не обращайте внимания на то, что он говорит!

— Потрудитесь объясниться, милостивый государь! — Лаурсаб Алексеевич как раз не обратил внимания на взволнованный лепет Максима Максимовича. Казалось, именно эти возмутительные слова, произнесенные монотонным голосом, трескучим и малоприятным, как голос самой судьбы, он ожидал услышать с того самого ужасного утра, когда исчезла его дочь.

— Нет, умоляю, — прошептала княгиня, обнимая своих детей и словно заслоняясь от жестоких слов слабой рукой.

— Судя по почерку, этот человек — своего рода клещ. — Тюрк говорил тихо, словно болтая сам с собой. — Маленький, незаметный, слабый настолько, что, убей его кто невзначай, никто бы и не заметил. Он затаивается и ждет, когда рядом с ним окажется человек с горячим сердцем и страстной натурой, который мог бы стать его хозяином. У кого есть то, чего нет у клеща, по принципу замещения — например, благородство, семья или, в конце концов, просто деньги. Паразит незаметно приручает хозяина и заставляет его делать то, что ему нужно, вести себя определенным образом. Присваивает через подчинение себе его чувства и желания, его жизнь.