Жажда, или за кого выйти замуж - Успенская-Ошанина Татьяна. Страница 28

Говорит что-то Борька, говорит сослуживец Юрия, лысоватый, круглоглазый парень, говорит Тамара, её свидетельница, говорит её отец, его отец, она не понимает, что они говорят, ей всё равно, что они говорят, — наконец Юрий принадлежит только ей.

Он, как всегда, непроницаем, сдержан, и ей нравится эта его глубокая сдержанность, она понимает: при всех он не хочет целовать её! И почему он должен целовать при всех? Это касается только их двоих, больше никого. Зато сегодня вечером… она наконец узнает все его тайны.

Она ничего не пьёт, почти не ест. Без вина пьяная. Плотная пелена спеленала их с Юрием вместе и скрывает от посторонних глаз.

Домой они едут на такси. Чемодан, магнитофон, три связки книг — больше у Юрия вещей нет. Она так и думала, у него мало вещей, он вещи не любит. Ничего ещё она про него не знает: ни привычек, ни того, чем он живёт. Он никогда не рассказывает ей о себе. Вообще он человек молчаливый. Но, когда он смотрит на неё, она слышит его отношение к себе, и его нельзя обозначить словами. Неуверенная улыбка. Через улыбку он рвётся к ней. Она хочет всё про него знать, кого любил, что читал… Знает только: в вуз он поступил без экзаменов — была медаль. Знает, что учился в Физтехе. Знает, что в школе у него был необыкновенный учитель литературы. Вот, пожалуй, и всё. Сегодня вечером — начало новой эпохи. Сегодня вечером стены её квартиры вместят и его мир!

Промозглый ноябрь, мелкая мокрая пыль забивает окно машины, машина движется медленно. Катерина торопит её: быстрее! И туг же от страха глотает горькую слюну: не нужно быстрее! Пусть они едут и едут, бесконечно долго, вот так, когда он своей прикрыл её руку. Она не видит его лица в темноте. Прижимается к его плечу и боится пошевелиться. Как это много — его плечо прижато к её плечу! Только бы бесконечно вот так…

Но они приехали. Занесены вещи в дом, захлопнулась дверь, железным щелчком замка отгородила от всего мира.

Катерина словно не в свой дом попала, стоит в передней, около его вещей, не знает, что делать дальше. Она смотрит, как Юрий медленно снимает с себя тёмное своё пальто, вешает, кладёт шапку на полку, идёт в ванную, моет руки. Снова выходит в коридор.

— Ты так и останешься в шубе? Тебе холодно? — улыбается он. Снимает с неё шубу, вешает.

Она ждёт: вот сейчас он повернётся, обнимет её, коснётся губами её лица. А он говорит:

— Нужно разложить вещи, наверное.

Зачем сейчас раскладывать вещи? Почему нельзя разложить их потом, через час, завтра?

Она сама делает шаг к нему.

— Юрий! — говорит непослушными губами. От громко и жарко несущейся по ней крови, заливающей голову и глаза, она не видит ничего, ничего не слышит — только кровь гудит! Сквозь туман смутно проступает его лицо. Катерина сама едва касается рукой его лица. Она задыхается, на весь дом колотится сердце. — Юрий! — повторяет, не слыша своего голоса.

Осторожно он обнимает её. Он вроде обнимает и не обнимает.

В окне — фонарь. Только фонарь — свидетель того, как жадно она тянет к нему навстречу губы. Она горит. Ей кажется, вот сейчас начнётся в её жизни что-то совсем незнакомое, необыкновенное. Вся её жизнь была подготовкой к этому часу. Она не взрослая, не опытный врач, она — школьница. Она хочет позвать «Юрий» и не может: нет голоса, нет слов — только губы, дотронувшиеся наконец до ее губ. Чуть горчат, чуть дрожат. Ближе, ближе!

Он — с ней, он принадлежит только ей, а она принадлежит только ему. Но почему она никак не может ощутить его губы, почувствовать его руки — ведь он целует её, ведь он обнимает её! Почему никак не ощутит его полностью? Он есть, вот он, и его нет, он не поддаётся ей, он просачивается сквозь её пальцы и уплывает от неё за пределы их общего теперь дома. Где он? Катерина жадно касается его ладонями, ладони загораются от прикосновения, но огонь его ладоней не поджигает её тела, он остаётся в ладонях Юрия. Она не понимает себя, никогда в жизни ей не хотелось никого захватывать, ни в чью душу вторгаться, а сейчас жадно она пытается отнять у него его тепло, за одно это мгновение хочет раскрыть его суть. Он нужен ей от макушки до ногтей на ногах, с привычками и обидами, с работой и развлечениями. А он не даётся ей. Он с ней, и его нет.

Фонарь за окном белый. То ли снег выпал, то ли свет у него такой. Катерина отворачивается к стене, чтобы Юрий не увидел её слез.

Она не нацеловалась, она не наобнималась. Юрий нежен, но он очень осторожен, он точно боится её. Нет, он боится забыться, боится полностью связаться с ней и остаётся сам по себе, отчуждённый и далёкий — так же недосягаем и не познан, как раньше. И не породнён с ней. Её охватывает жажда. Жажда его. Ей снова нужны его губы, его руки, его склонившееся к ней лицо с закрытыми глазами. Но она не смеет сама дотронуться до него, не смеет взять в свои ладони его лицо и смотреть, смотреть. Она не смеет сама поцеловать его. И лежит неподвижно, с пересохшим ртом.

— Катя! — говорит Юрий. Голос его глух.

Она перестаёт дышать, слушает, что он скажет дальше. А он снова молчит.

Почему он молчит? Почему не поговорит с ней? О чём он постоянно думает? Что волнует его? Как он относится к ней? Он ни разу не сказал «люблю», просто предложил ей выйти за него замуж. А она хочет, чтобы он рассказал ей подробно, как он к ней относится.

Он не даётся ей.

— Спокойной ночи, Катя, — говорит он. И всё. Больше он не говорит ничего.

Очень скоро за её спиной — ровное, спокойное дыхание.

Она тихо поворачивается на спину, чуть скашивает глаза к окну. Белый фонарь. Мёртвый свет.

У них есть три дня без работы. Полагаются по закону.

Катерина думала, хотя бы в первый день они долго не будут вставать и снова он поцелует её, обнимет. А он, проснувшись ни свет ни заря, принял душ, сделал зарядку и стал разбирать вещи. Книги расставил на полку, которую она ему выделила, разложил белье, повесил брюки, пиджаки, рубашки.

Спокойно, уверенно ходил он по дому, у неё замирало сердце от счастья — он ходит по её, по своему, по их дому, он здесь, с ней, навсегда. Это её муж, самый близкий, самый родной человек.

Ощущение прочности, основательности отношений возникло в ней с той минуты, как он сделал ей предложение. И сейчас это ощущение прочности утвердилось.

Она приготовила завтрак. Сырники и оладьи. Борька любит сырники и оладьи. Это их с Борькой праздничный завтрак. Борька делает из них бутерброд — на оладью кладёт сырник. Борька любит поговорить на тему «сырники-оладьи». «У сырников и оладий — общая основа, — вещает он, — мука и яйцо. Но ты только подумай, как различен их вкус! Творог — это явление непонятное, придаёт любому блюду пикантность».

Юрий ел сырники с оладьями молча. Ел медленно, аккуратно. Ей нравится, как он ест, и она не отрываясь смотрит на него.

— Катя, я хочу кое-что прояснить, чтобы ты знала, — неожиданно говорит он. Потом долго молчит, глядит на неё внимательно светло-зелёными строгими глазами, точно решая: сказать — не сказать. Говорит: — У меня сейчас много работы. С ребёнком мы подождём.

Больше он ничего не прибавляет.

— Расскажи мне про свою работу, мне интересно просит она. — Видимо, работа для тебя в жизни — главное. Я хочу понять, чем ты занимаешься.

Сказала, и вдруг до неё дошёл смысл его слов. Катерина очень удивилась. Какая связь? Почему ребёнок не может появиться? Пусть себе Юрий работает, она будет растить их ребёнка.

— Мне двадцать девять лет, — возразила она Юрию. — Два года для женщины большой срок, мне будет трудно рожать.

Он улыбнулся.

— Почему трудно? Тридцать с небольшим для современной женщины возраст нормальный. Ребенок — это основной смысл семьи, ради ребёнка люди женятся. К этому вопросу нужно подойти очень серьёзно, необходимо подвести базу. У меня на работе очень сложный период, я внутренне к ребёнку не готов. И потом, ты такая молодая…

— Какую базу? — удивилась она. — Квартира есть. Зарплаты у нас с тобой вполне нормальные. — Но почему-то голос её прозвучал неубедительно.