Эльфийские хроники (сборник) - Фетжен Жан-Луи. Страница 107

Трава вокруг них стала серой. Кусты высохли, их ветки почернели, все листья осыпались. В горле запершило от запаха, похожего на запах свинца. От семи старушек, казалось, расходилось кругами что-то вроде удушающего тумана — расходилось медленно, но неумолимо. Динрис застонал от боли и зашатался. От того, что он сейчас видел перед собой, ему обжигало кожу, его губы потрескались, а глаза щипало.

— Назад! — крикнул он, повернувшись, другим эльфам. — Всем отойти на сто шагов назад!

Не дожидаясь, когда ему подчинятся, он бросился бежать, тяжело дыша, через папоротники и кусты, и бежал до тех пор, пока воздух вокруг него снова не стал обычным. Тогда он рухнул наземь и прижался лицом к земле, пытаясь подавить охватившую все его тело мучительную дрожь. Это продолжалось довольно долго. Когда впоследствии он вспоминал о данном случае, ему казалось, что он, наверное, тогда потерял сознание. А может, воспоминание о том, что ему довелось тогда увидеть и почувствовать, было таким невыносимым, что его рассудок предпочел попросту вычеркнуть все это из его памяти.

Гвидион и друидессы убили эту часть леса.

Динрис никогда бы не поверил, что такое возможно, однако он в полной мере осознал, что именно это было сделано, когда поднялся на ноги. На расстоянии броска камня от того места, где он нашел для себя убежище, леса уже не было. Там теперь находилась какая-то тьма, которая была такой кромешной, что, стоило попытаться разглядеть там остатки высохших деревьев и кустов, сразу же начинали болеть глаза. Смотреть на эту тьму было все равно что заглядывать в темный колодец или в глубокую пещеру: взгляд терялся в непроницаемой темноте. И тут вдруг Динрис увидел, как из этой ужасной тьмы появляется Гвидион, опирающийся на свой посох и несущий на руках неподвижное тело своего ученика. Вслед за ним из тьмы появились одна за другой и семь друидесс.

Заметив Динриса, друид направился к нему.

— Возьми его, — сказал он, подойдя к кузнецу. — Мои руки уже не могут больше его держать.

— Он уже…

— Нет. Он просто потерял сознание. Силы вернутся к нему через день или два…

Как только кузнец избавил Гвидиона от его ноши, друид зашатался — зашатался так, как будто истратил свои последние силы на то, чтобы дойти до этого места, и как будто его ноги вдруг утратили способность выдерживать вес его туловища. Его руки стали искать, за что бы ухватиться, и нашли ствол дерева, в которое он тут же вцепился, чтобы не упасть.

— Ну вот теперь все в порядке, — сказал он. — Мне нужно немножко отдышаться…

Морщинистое лицо старого эльфа поблескивало от пота. Его цвет стал бледно-серым и нездоровым. Ладони друида дрожали, а дыхание было свистящим и прерывистым.

— Они… — прошептал Гвидион, показывая жестом руки на друидесс. — Им нужно помочь дойти до Силл-Дары. Возможно, их даже придется нести на руках…

— А ты? Давай я тебе помогу… Обопрись на меня.

— Нет… Ты пойдешь впереди, а я вас догоню.

Динрис открыл было рот, чтобы что-то возразить, но одного лишь взгляда Гвидиона хватило для того, чтобы он не осмелился произнести даже и одного слова. Динрис тогда отдал несколько распоряжений, необходимых для того, чтобы организовать возвращение в Силл-Дару, и при этом тоже не произнес ни слова, ограничившись лишь взглядами и жестами, тем более что лучники Элианда и сами горели желанием поскорее убраться отсюда восвояси. Вскоре Гвидион, как он того и желал, остался наедине с самим собой.

Все еще тяжело дыша, он выпустил из рук дерево, за которое держался, и сделал пару шагов в сторону темной ложбины. В ней не было видно ничего, кроме отвратительных остатков того, что когда-то было лесом. Пройдет немного времени — и на этой проклятой земле вырастут густые колючие кустарники с острыми шипами размером с кинжал. Эти кустарники будут такими густыми и займут такую большую площадь, что пройти через них будет попросту невозможно. Однако этого было еще недостаточно. Гвидион окинул взглядом остатки почти уничтоженного леса и затем медленным движением опустил свой посох так, чтобы он почти касался кончиком земли. Его зычный и суровый голос зазвучал над этой опустошенной местностью так, как звучат вдалеке раскаты грома.

— Хаел хлистан, эал беран ретхе генип вутх!..

По мере того как он повторял заклинание, кончик его посоха ударял по серой траве и по засохшим листьям, и каждый из его ударов, казалось, отдавался эхом где-то в глубине земли. Вскоре почва начала шевелиться. Новая жизнь стала появляться из почерневшей земли, наполнившейся в ходе происходившей битвы ненавистью, страданиями и отчаянием точно так же, как она была полита кровью, усеяна костями тех, кто пал в бою. Все твари, кишащие в тени, под камнями и в гнили, повылазили из этой измученной земли — и те твари, которые жалят, и те твари, которые кусают. Под повторяющимися ударами друида и другие твари — змеи, насекомые и пауки — приползли и прилетели с нетронутых опушек, чтобы заселить прóклятую опушку леса.

— Аефре хеалдан мид генип фолде!

«Пусть все отныне и всегда охраняют поверхность этой земли!..» Гвидион сделал последний удар своим посохом, повернулся и пошел в направлении Силл-Дары так быстро, как только мог, благодаря Прародительниц за то, что никто не видел его в момент совершения столь ужасного поступка.

1

Ворота Агор-Дол

Троин поднял глаза к небу. Дымы битвы над крепостью превращались в густой туман, сквозь который пробивался красноватый свет пламени. И только при порывах ветра, который разрывал пелену, стелющуюся по темным стенам ущелья, можно было увидеть кусок неба над головой. Скоро наступит день. Битва прекратится. Так происходило в течение уже нескольких недель: утром войско монстров откатывалось назад, как море во время отлива. Когда карлики, защищавшие ворота, находили в себе утром силы бросить взгляд поверх зубцов крепостных стен, их взору представало чистое поле. Ни одного трупа. Ни одного брошенного меча, копья или другого оружия. Каждое утро казалось, что произошедшие ночью события были всего лишь сном… А точнее — кошмаром, который повторялся снова и снова.

Троин медленно опустил голову и посмотрел на свои руки. Черная липкая кровь, которой было измазано лезвие его секиры, стекала по рукоятке, попадая на пальцы. По крайней мере, эта кровь была настоящей. Чужая кровь. Омерзительная кровь орка. Каждую ночь орки появлялись тысячами — как будто Черные Земли могли извергать их из себя до бесконечности. Пока эта чудовищная пехота заполняла собой все пространство перед стенами крепости, гоблины подтаскивали стенобитные и метательные орудия, всегда находившиеся где-то неподалеку. Крепость Агор-Дол — гигантское сооружение высотой в пять першей [37] — перегораживала собой от края до края единственный проход в горах, ведущий в Черные Земли. Защитники крепости смогли отбить все атаки, однако ни одно укрепление, каким бы мощным оно ни было, не могло бесконечно долго выдерживать натиск вражеских стенобитных орудий и катапульт. Троин уже видел их в действии, когда стреляли по его собственным сторожевым башням в Черных Горах. От ударов каменных глыб весом в сто фунтов стены разлетались на куски… Амфоры с горящей нефтью падали с неба с кошмарным жужжанием, порождая жуткие пожары… Если гоблинам удастся подкатить эти дьявольские орудия к крепостным стенам, придется открыть ворота и самим напасть на полчища монстров. Или же, наоборот, отступить. Покинуть Агор-Дол…

Бесчестье, позор. Нет, такое недопустимо. Никогда еще, начиная со времен Двалина, первого правителя карликов, живущих в этой горе, ни один король не сдавал Великие Ворота врагу. И он, Троин, сын Хора, сына Нирадда по прозвищу «Длинная Секира», король королей и правитель Гхазар-Рюна, не станет первым, кто это сделает.

Разозлившись из-за таких своих собственных мыслей, король фыркнул, а затем посмотрел вокруг себя одновременно и свирепым, и презрительным взглядом — то есть так, как обычно смотрят знатные карлики на всех тех, кто находится вокруг них. Троин представлял из себя карлика самого обычного роста (примерно четыре фута и двадцать дюймов [38]), которого больше тянуло заниматься — ради забавы — охотой и чревоугодием, чем исполнять обязанности правителя, и который был еще слишком молод для того, чтобы ему никто не осмеливался перечить, в том числе и в стенах дворца… По его собственному мнению, только лишь его борода — густая, вьющаяся и темная — имела по-настоящему царственный вид. Уже, наверное, в сотый раз с начала дня он покосился на нее с неприязнью и тоской. Клинок сабли орка отсек одну из толстых косичек, в которые она была заплетена, и тем самым нарушил ее симметричность. Кроме того, она была сейчас взъерошена, вымазана жиром и кровью, засыпана пеплом, пылью и хлебными крошками. То есть имела постыдный, не подобающий его статусу вид. Только потому, что он уже почти выбился из сил, он решился появиться перед своими сородичами в таком виде…