Эльфийские хроники (сборник) - Фетжен Жан-Луи. Страница 66

— Пойдемте! — сказал юный варвар приглушенным голосом.

Они направились быстрыми шагами прочь от трупов и вскоре натолкнулись на куст самшита. Фрейр прикрепил фонарь к одной из веток, а затем замер, чтобы отдышаться и прислушаться. Откуда-то издалека доносились еле слышные голоса, но никакой тревоги в них не чувствовалось. Юный варвар поднял голову и, внимательно поразглядывав звезды, повернулся к Драгану с довольной улыбкой.

— Вон туда! — сказал он, показывая направление рукой.

— Подожди!.. Как ты можешь быть в этом уверенным? Ничего же не видно!

Баннерет схватил руку Фрейра, но тот резким движением ее высвободил.

— Идем туда. Ты увидишь… Ха-Баг — вон там. Дойдем еще до восхода солнца.

— Может, и дойдем, — пробурчал лучник. — Но вдруг там, впереди, есть другие монстры? Вдруг мы снова нарвемся на орков еще до того, как доберемся до того города?

— Если там, впереди, есть другие монстры, мы их убьем, — сказал Драган, не спуская глаз с варвара. — Или же они нас убьют. Других вариантов нет…

Он бросил быстрый взгляд на своих людей. Оба брата уже засунули свое оружие обратно в ножны. Ги Роесток пожал плечами и закрепил свой лук на перевязи.

— Ну что же, пошли.

Они углубились в ночную темноту, оставив фонарь висеть на ветке самшита где-то у них за спиной. За час до рассвета они натолкнулись на насыпную дорогу, на которой виднелись продолговатые рытвины, которые были заполнены водой, превратившейся от мороза в лед. По этой пороге, похоже, проезжало туда-сюда немало повозок. Там, куда она вела — а именно на запад, — вдалеке виднелся на уровне земли переливающийся свет.

— Ха-Баг, — прошептал Фрейр.

4

Арена

— Хаат, слагай!

«Быстрее, рабы!..» Это была, несомненно, самая первая фраза на языке Черных Земель, которую выучивали пленники — и люди, и эльфы.

Как и все остальные, Ллиана проснулась с таким ощущением, как будто вообще не смыкала глаз. Ноги затекли, все тело ломило, а в пустом животе урчало. Она встала и резко дернула веревку, которой была привязана за запястье к какому-то — все еще не проснувшемуся — человеку (пленники были связаны попарно): ей подумалось, что он, возможно, умер во сне, и тогда ей придется попытаться как-то от него избавиться. Она тут же почувствовала, как связывающую их веревку дернули в другую сторону, а затем раздался сухой кашель. Этот человек, получалось, был жив. Как же его зовут-то? Ах да, Огьер… Огьер по прозвищу «Бык»… «Меня прозвали так за мою силу», — сообщил он ей с противной улыбкой после того, как их связали. Всех связали попарно так, чтобы в каждой паре был один эльф и один человек. Некоторые пары включали в себя только людей, потому что их было больше, чем эльфов.

Ллиана поначалу подумала, что их связали так для того, чтобы они не убежали. Однако в действительности для этого имелась совсем другая причина, и она ее скоро поняла: люди в темноте ничего не видели. Пленников гоняли туда-сюда ночью, а спали они днем, причем в пещерах, в которых они были защищены от разъедающих кожу дождей, но в которых, однако, не имелось абсолютно никаких источников света. Им давали поесть в самые неожиданные моменты. Иногда будили непонятно зачем. Куда-то гнали, причем путь снова и снова пролегал по извилистым дорогам, сориентироваться на которых было попросту невозможно. Через некоторое время никто из них — даже Тилль-следопыт — уже не имел ни малейшего понятия относительно того, где они сейчас находятся, какое расстояние они прошли и сколько дней миновало с того момента, как они попали в плен.

Веревка, привязанная к запястью Ллианы, снова дернулась — а вместе с ней дернулась и рука Ллианы. Привязанный к другому концу этой веревки человек, поднявшись с пола, сел и начал себя почесывать. Его взгляд был направлен куда-то в пустоту.

— Давай, вставай! — крикнула Ллиана. — Ты что, хочешь, чтобы мы были последними?

— Потише, ведьма… У нас с мужчинами подобным образом не разговаривают.

Он бросил на нее сердитый взгляд, а затем резко поднялся, подавив при этом стон. Видать, Огьеру по прозвищу «Бык» поубавило силы это долгое путешествие пешком в темноте, во время которого он то и дело спотыкался о торчащие из земли камни и застревал ступнями в заполненных грязью рытвинах этой проклятой страны. Его тащили, как собаку на поводке, вместе с эльфийкой-подростком, которая сначала показалась ему привлекательной, но затем он стал испытывать к ней такую же неприязнь, как и к оркам. Единственное, что он мог сейчас делать, так это глазеть по сторонам, да и то только тогда, когда для этого было достаточно светло. Практически все люди пребывали в плачевном состоянии: покрыты грязью, измождены, их кожу покрывали ожоги от дьявольского дождя, от которого они не могли себя защитить, — тогда как эльфы с внешностью недоразвитых подростков, похоже, не испытывали больших неудобств от ходьбы в темноте. Даже эта девочка с кошачьими глазами, которая едва доставала ему до плеча и которую он в обычных условиях смог бы переломить пополам без особых усилий, — и та позволяла себе смотреть на него с таким пренебрежением, с каким смотрят на кусок испортившегося мяса.

Впрочем, еще хуже приходилось тем людям, которых связали попарно не с эльфами, а с другими людьми. Двое из них, потеряв в темноте ориентацию в пространстве, побрели совсем в другую сторону, и стражники-гоблины, решив, что они пытаются сбежать, набросились на них сзади и изрубили своими кривыми саблями. Связанные попарно люди имели еще более жалкий вид и были более грязными и измученными, чем те их сородичи, которых привязали к эльфам.

Юная эльфийка, к которой был привязан Огьер, снова дернула за веревку.

— Пошли, старый козел, поднимайся на ноги!

Огьер, в свою очередь, дернул за веревку так, что эльфийка упала, и, схватив ее пальцами за лицо еще до того, как она успела подняться, рявкнул:

— Научись проявлять должное уважение к мужчинам, девка! А если не научишься, то старый козел покажет тебе, что он умеет делать!

Юная эльфийка посмотрела на него ненавидящим взглядом, но он уже встал и сам пошел вперед, потащив ее за собой за веревку. Далеко им идти не пришлось: колонна пленников, выстроившись в два ряда, переминалась с ноги на ногу буквально в паре десятков шагов от них. Сейчас, по-видимому, должны были раздавать пищу, что отнюдь не было радостной новостью. Хотя все они и согласились перейти на сторону монстров, это мало что изменило в отношении к ним. Их по-прежнему конвоировали орки, волки и гоблины, пища была все такой же скудной и зловонной, а вода — теплой, маслянистой и с привкусом земли. Эта вода лишь увлажняла рот, но отнюдь не утоляла жажду. Одеты пленники были по-прежнему в лохмотья.

— У тебя, наверное, нет отца, да? — сказал Ллиане Огьер ворчливым голосом, когда они присоединились к колонне. — Думаю, что нету… Раз нет отца, то тебя и не воспитали должным образом. Хорошей взбучки — вот чего ты заслуживаешь… Хм! Безотцовщина, выросшая в лесу, как дикий зверь!

— У меня есть отец, и ты должен молить своего бога о том, чтобы ты моего отца никогда не встретил.

— Ха-ха-ха! Насмешила! Да будь я проклят, если я…

— Замолчи! Смотри…

Мужчина презрительно хмыкнул, но, видя, как встревожилась его собеседница, все же замолчал. Они, идя в колонне, медленно приближались к какому-то источнику света, и это было для них чем-то новеньким: их уже давно не выводили наружу при дневном свете. День сегодня был пасмурным, туманным, однако свет даже и такого дня показался им ослепительным после всего того времени, которое они провели в потемках.

Когда они вышли из пещеры, перед их взором предстала странная и тревожная сцена. Людей и эльфов почему-то разъединяли. Сначала орк, вооруженный тесаком, подошел к Ллиане и Огьеру и перерезал их путы, а затем другие орки схватили их за руки и потащили в разные стороны. Ллиана оказалась рядом с построенными в одну шеренгу эльфами и, несмотря на то что ее очень сильно слепил дневной свет, стала искать чье-нибудь знакомое лицо. Сильный удар в бок заставил ее найти себе место в шеренге. Эльфы и люди стояли лицом друг к другу, причем каждый из них находился как раз напротив того, к кому он еще совсем недавно был привязан. Огьер стоял лицом к Ллиане в десяти шагах от нее и таращился на нее с таким же непонимающим видом, с каким она таращилась на него.