Тени Шаттенбурга - Луженский Денис. Страница 61
Он осекся и, похоже, задумался – как видно, собирался с мыслями. Наконец заговорил опять:
– Я – странник. Это не занятие и не прозвище. Это моя судьба.
Когда-то ты сделал выбор. Тот, кто его предложил, не был одним из твоих соплеменников. Для тебя он виделся чужаком, и было удивительно, почему обратился именно к тебе… Тогда – удивительно. Потом стало очевидно: ты оказался уже готов к предложенному выбору. Дорога уже жила в тебе, уже звала, манила и обещала, и все, что оставалось чужаку, – указать мальчишке нужный путь. Так ты стал странником; обрел умение ходить тропами, какими не ходит больше никто; научился видеть, слышать и понимать. Научился приходить в мир и уносить его отпечаток дальше – в другие миры.
Сейчас ты понимал: человек – тот, что постарше, – не верит тебе. Сквозь несомненное внимание к твоим словам струилось тонкими ручьями недоверие к сути этих слов. У юноши восторг боролся с приступами страха. Его сознание сияло, точно аметистовая сфера, вобравшая свет полуденного солнца. Бесценный концентрат из любопытства, целеустремленности и желания идти! Извилистые Тропы, какая сила! И самое поразительное – мальчишка даже не догадывается, чем обладает!
Но было в аметистовой сфере и нечто неправильное: трещина – длинная, глубокая, источающая, точно гной, липкий ужас. Это рана, и оставили ее не когти, не зубы, не сталь. Странник, с которым семнадцать лет назад посчастливилось провести всего лишь два коротких, полных бесед дня, называл это «дыханием стужи». Холод может обжигать так же сильно, как и пламя.
Трещина – след «дыхания стужи». Воля юноши уже заживляет ее, уже наращивает поверх свежего шрама тонкий слой будущей брони, но для полного исцеления нужно время, а его-то может и не хватить…
– Среди странников ходит мало легенд, да и те мы редко поверяем друг другу.
– Почему? – спросил Микаэль.
– Причина проста: Тропы наши почти не пересекаются. Если за всю жизнь удается встретить себе подобного хоть дюжину раз – можешь считаться счастливчиком. И уж когда повезет, в жадных беседах у костра до баек доходит редко. Но одну я слышал на моей памяти трижды, и одно это многого стоит.
Он замолк ненадолго, пытаясь облечь в понятные слова то, что хотел сказать.
– Я хожу между… местами. Можно скакать на лошади десять, двадцать, сто лет и не достичь даже наименее удаленного из них. Но мне доступны пути, связывающие эти места, будто нить – страницы книжного переплета. Мир, что вам известен, – лишь одна из страниц такой книги. А ее переплет… Мы называем его Междумирьем. Там нет дня и нет ночи, нет неба и нет тверди под ногами, нет ничего, за что мог бы уцепиться взгляд. Только туман – серый, неподвижный и будто живой. Чтобы попасть с одной страницы на другую, приходится проходить через Междумирье. Мы пользуемся им, но знаем о нем ничтожно мало. Возможно, оно и впрямь живет – не так, как мы, какой-то своей жизнью, ни на что не похожей.
– Поглядеть на это чудо можно? – спросил Микаэль с плохо скрытым недоверием в голосе.
– Для человека Междумирье – верная гибель, оно как желудок вечно голодного хищника: если туда попал, уже не выберешься, переварит заживо.
– Хм… А по тебе не скажешь.
– Я – странник. Мы выдерживаем в Междумирье дольше других, да и не остаемся там надолго… Впрочем, оно и с нас снимает стружку.
Он стал рассказывать, медленно подбирая слова, и Микаэль сперва подумал, что этот странный бродяга раскрывает им свои тайны против желания. Потом вдруг понял: нет, дело в другом, Перегрин лишь пытается объяснить то, что и сам понимает плохо. И в самом деле, как представить себе хищный туман, жадно вбирающий… что? Неужто же самую душу путника?! Сдирает, точно ветер лохмотья со старого пугала, обрывки воспоминаний, клочья мыслей, лоскуты чувств; точно злой колдун вынимает оставленный след, запоминает промелькнувший образ… сто, тысячу, десять тысяч следов и мимолетных смутных образов! И если странник ходит через Междумирье достаточно долго, однажды оно отражает его. Ничто порождает нечто. Тень странника…
– Как ты исцелил меня? – внезапно спросил Кристиан.
– Влил немного жизненных сил. Это нетрудно, ты тоже такое сможешь: видеть потоки жизни и пользоваться ими по своей надобности.
– Но ведь так делает… Ворг?
Перегрин помедлил с ответом – было похоже, что вопрос юноши чем-то поразил ночного гостя.
– Нет, – ответил тот, наконец. – Тень отнимает жизненную силу у живых созданий. Внутреннюю силу. Я пользуюсь потоками жизни, пронизывающими мир вокруг нас. Они столь обширны, что мое вмешательство в их течение не способно осушить даже самый слабый из них. Мы похожи с Тенью, но это схожесть противоположностей. Я черпаю знания о мире из естественных хранилищ этих знаний, она – поглощает память своих жертв. Я могу создавать иллюзорный облик, она – принимает облик тех, кого убила, и остается неузнанной среди живых. Я вижу чужие чувства, читаю их как книгу, а она…
– Как нам прикончить тварь? – перебил Микаэль, которому все меньше нравилось то, что он слышал.
– Я не знаю наверняка. Потому и пришел к вам. Одному мне не справиться, но общими силами…
– Чушь! – отрубил нюрнбержец. – Ты знаешь о Ворге больше, чем любой из нас. И сумел ранить его – я сам это видел. Так зачем ты здесь?
Он знал почти наверняка: ночной гость не ответит. Вопреки всему сказанному про доверие и правду – либо промолчит, либо попытается увильнуть, либо солжет.
– Из-за него, – Перегрин одним лишь взглядом указал на Кристиана, и юноша задохнулся от этих слов. – Тень неслучайно напала сегодня на вас. И нападет снова, как только решит, что сможет добиться своего.
«Проклятие! – подумал Микаэль. – То же самое и Девенпорт полагал! И ведь оказался прав…»
– Зачем ему Кристиан?
– Ты знаешь.
– Что? Не мели ерунды!
– Знаешь, – серый взгляд, казалось, проникал в душу нюрнбержца. – Ты видел, что случилось, когда закончился бой.
Откуда взялся меч – Микаэль так и не понял: показалось, будто гость вытянул узкий клинок прямо из складок плаща. Тело само напружинилось, готовое ответить на удар, но от замершего перед столом Перегрина не веяло угрозой.
Между тем отточенная сталь описала плавную дугу и застыла в неподвижности – впору было позавидовать крепости руки странника. Миг промедления… и Микаэль мысленно охнул: в полутемной комнате было отчетливо видно, как по всей длине лезвия пробежало бледное голубоватое свечение. Перегрин не ударил – всего лишь повел слабо светящейся сталью сверху вниз. С глухим стуком медный подсвечник развалился на две аккуратные половины, а потом меч, словно не встретив сопротивления, насквозь прошел дубовую доску в два пальца толщиной.
– Пресвятая Богородица! – прошептал потрясенный Кристиан. – Это… как же?!
А странник «погасил» меч и пояснил:
– Представьте, будто деретесь железным прутом с тем, у кого ушибы и переломы заживают мгновенно. Можно избивать врага и умереть от истощения, но так и не причинить ему малейшего вреда. Если же прут раскалить в огне, от горячего железа появятся ожоги. Я могу напитать сталь своей жизненной силой. Тень питается чужой жизнью, но при этом она и уязвима для нее… в какой-то мере.
Микаэль молча поднял обломок подсвечника, пощупал срез – тот оказался гладким и словно отполированным. Свое изумление постарался скрыть.
– Добрая ухватка. Научить можешь?
Перегрин устало вздохнул.
– Не знаю. Никогда такому не учил. И это не самое верное средство против Тени. Сил уходит много, долго так биться не смогу. Сегодня выручила неожиданность: тварь со мной встретиться не ожидала. Возможно, она не так спешила бы удрать, если бы знала, чего мне стоил один-единственный удар.
«Вот тебе и волшебство, – Микаэль почувствовал разочарование. – Чуть помедлишь врага срубить, и собственный меч жизнь из тебя выпьет, как похмельный бражник – пиво из кувшина».