Рассвет. XX век (СИ) - Colonel Lt. Страница 23

Дождавшись, когда вскочит первый, я сделал короткий шаг к нему и без затей ткнул костяшками пальцев в кадык. Ткнул легонько, едва коснулся, но этого оказалось достаточно. Он скорчился и захрипел, пытаясь вдохнуть. Я рывком поднял его, отобрал нож и без затей спустил молодчика с лестницы, напоследок придав ему ускорение пинком. Его товарищ, поднявшись, бросился на меня с кастетом. Я перехватил его предплечье, дёрнул на себя — раздался отчётливый хруст, и парень завопил диким голосом. Кастет упал в мою заботливо подставленную ладонь; я зарядил полутренчу оплеуху, от которой он затих, и отправил вслед за первым остолопом.

Расправа заняла от силы десяток секунд — и прошла с поразительной лёгкостью. Чувствовалось, что Максу далеко не впервой сходиться в рукопашной. Реакция у него была молниеносной; а с виду — медведь неповоротливый. Впрочем, организм Кляйна, подстёгнутый адреналином, дракой остался недоволен. Кулаки так и чесались поддать полутренчам изо всех сил, — но после такого пришлось бы полдня потратить, оттирая от стен кровь. Да и разговор с полицейскими получился бы тяжёлым.

Короче говоря, полевое испытание возможностей тела увенчалось оглушительным успехом.

Оружие молодцов я после недолгого изучения сломал — нож переломил пополам, а кастет согнул.

— Железо — дрянь, — объяснил я Курту. Он торопливо закивал.

Его моя скорость впечатлила ещё больше, чем меня самого.

За ним маячил Густав. Он не вытерпел остаться наедине с пианино. В его глазах, когда он смотрел на меня, горел восторг.

На какое-то время над лестничной клеткой повисла тишина. Ганс перестал притворяться, что валяется без сознания, и привстал, с гримасой потирая ногу. Курт смотрел на него со смесью брезгливости и жалости.

— Дядя… — наконец выдохнул Ганс.

— Пошёл вон, — сказал Курт. — Тебя заждались внизу твои дружки. И не возвращайся, пока не наберёшься ума. А лучше поезжай обратно. Берлин тебя испортил.

Под презрительным взглядом Мецгера Ганс заковылял по лестнице. Он растормошил полутренчей, и бравая троица покинула дом, шатаясь, будто пьяные.

Курт нахмурился и помассировал виски.

— Дальний родственник, — сказал он, хотя я ни о чём не спрашивал. — Седьмая вода на киселе. Приехал покорять столицу. Попросили присмотреть, дать работу… Он ведь ответственный! И трудолюбивый! А этот идиот связался с дурной компанией.

— Кто они?

— Чёрт их знает! Мне он их представлял, как охранную организацию левого толка. Они-де покровительствуют союзам и объединениям. Раньше он про них молчал, а после того как явился в последний раз, его и прорвало. Я ему сказал, что больше терпеть его выходки не собираюсь, мол, нашёл замену, и указал на дверь. А он словно взбесился! Объявил, что расшибался в лепёшку, чтобы меня приняли в союз мясников — причём с заковыристым названием. Ни я, ни мои знакомые о таком даже не слышали! И для вступления якобы нужно выплатить первичный членский взнос, потом страховку…

Он махнул рукой.

— Обычная шпана. Сегодня социалисты, завтра якшаются с независимыми, послезавтра — гоняют вместе с нсдаповцами большевиков и евреев… Пока страну раздирают на части позорным Версалем [1], эти падальщики урывают свои крошки.

— Так вы из народников? И вы, и ваше «Сообщество взаимопомощи»?

Политическую принадлежность Курта, а также союза, куда он меня настойчиво звал, я приблизительно представлял и так, но тут подвернулся удобный случай уточнить наверняка. Риторика Мецгера во многом напоминала прокламации НННП, Немецкой национальной народной партии.

— Я из реалистов, Макс, ну и циник немного. Как не стать циником, когда видишь, что люди творят со своей жизнью? И можно на ты, в самом-то деле. На одной войне воевали, да и сейчас… выручил ты меня. С этих сопляков сталось бы полезть на рожон, встреть я их один. А с обрубком особо не повоюешь.

Курт похлопал себя по нехитрому протезу. Мелькнула мысль смастерить ему новый, получше. Мелькнула и спряталась до лучших времён.

— Не народник я. Вылитую воду обратно в ведро не собрать, — продолжил Курт. — Кайзер трусливо удрал в Голландию, да и плевать на него. Незачем восстанавливать былое, тут сберечь бы то, что осталось. Я не мастер болтать, встретишься с Эдуардом, тогда языками и почешете. Это председатель «Сообщества». Мы вместе служили. Отличный парень, хоть и был фельдфебелем!

Он хохотнул и вновь приобрёл серьёзный вид.

— Надо бы поспешить. До Фронау путь неблизкий; наш склад на самых задворках.

Я прикинул расстояние и молча кивнул. Мясник жил на юго-востоке. Предстояло пересечь весь город, так как Райниккендорф располагался на северо-западе.

— Отличную вы им взбучку устроили! — с придыханием произнёс Густав. — Взгрели как надо!

Мне не понравился его взгляд. Так смотрят на кумира, на идола. И всё из-за чего? Из-за того, что ловко избиваю людей?

— Брось, ерунда это, парень. Лучше б ты так восхищался учителями, врачами и учёными. Вот они — герои.

Густав обиженно поджал губы, но открыто спорить не полез — мой авторитет победил.

Погрузили пианино в телегу. Работал я, по сути, в одиночестве: от одноногого Крута пользы не было, а Густав больше бестолково метался вокруг, чем реально помогал. Придерживал пианино, когда надо, чтобы не завалилось, и на том спасибо.

Когда мы закончили, повалил снег. Стояло безветрие, и крупные хлопья сыпались почти отвесно. Я поднял воротник пальто.

— Аккурат в первый день зимы, — хмыкнул Курт.

Его окутала задумчивость. Наверняка прокручивал в голове сцену с парнями в полутренчах — как ни храбрись, а одному против них калеке не сдюжить. Да ещё и предательство Ганса…

Мецгер вытащил сигарету. Предложил и мне. Я отказался.

— Ладно тебе, Макс, это не буковый лист, — сказал он, затягиваясь. — Не та гадость, которую мы смолили в окопах, пока лёгкие не лезли наружу. «Лесная тишина», а?

Я был непреклонен.

— Бросил, когда вернулся.

— Правильно, — неожиданно согласился Курт. — Я тоже. Но иногда дёргает что-то… И чёрт бы меня побрал, если это не капуста, пропитанная никотином! Будто и не возвращался из траншей. Самообман — страшная вещь.

Он затушил сигарету и постучал по борту телеги.

— Трогай, чего ждёшь!

Густав хлестнул вожжами клячу, и повозка тронулась с места.

Склад представлял собой вытянутое одноэтажное здание. Крышу ему посеребрило свежевыпавшим снегом. По бокам его окружали братья-близнецы, такие же складские дома, державшиеся в стороне от поселения. Между ними вытянулись, как часовые, ветвистые деревья; на некоторых ещё сохранились отдельные листья, съёжившиеся и почерневшие. По левую руку от зданий тянулись поля.

Густав остался приглядывать за повозкой, я же в компании Мецгера-старшего направился внутрь.

На складе было просторно. Пахло сыростью и подгнившим зерном. Деятельные рабочие возводили в дальнем конце помост и трибуну при свете керосиновых ламп. Вдоль стен прохаживались темные фигуры, что-то измеряли, вполголоса переговариваясь. Их бормотание заглушало препирательство двух людей, которые стояли в центре помещения. Рядом с ними высились друг на друге три ящика; на верхнем отсутствовала крышка.

— Это же хлам! Натуральный мусор! Они никуда не годятся, Вильке, понимаешь ты это? Даже в качестве дубин — треснут, а то и развалятся! Некоторые уже сломаны. Ржавое барахло! — распалялся первый, невысокий плотный мужчина с усами цвета ржавчины. Они воинственно встопорщились, когда их владелец от души пнул нижний ящик. — И в этих та же дрянь?

— Другого товара не найти, — степенно ответил ему второй. Его лысина блестела, отражая свет ламп. — На дворе не восемнадцатый год, Эдуард, и даже не девятнадцатый. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы раскопать хоть эту древность.

— Именно что древность, — скривился усач. — Ни одна из них не сделает ни единого выстрела.

— Разве решающую роль играют не намерения? Никто не будет ждать, чтобы мы сами себя вооружили по последнему слову.