Карта убийцы - Торн Ребекка. Страница 2

Глядя на миссис Парк, жизнерадостную и обходительную, Блю подумала, что, возможно, ей все же удастся здесь расслабиться.

Они прошли в прихожую, с вешалками и крючками для верхней одежды. На скамейке ровными рядами выстроились резиновые сапоги. В углу стоял черный чемодан, достаточно большой, чтобы вместить взрослого человека. Блю предположила, что он принадлежит женщине в оранжевом джемпере или мужчине, который стоял на лестнице.

Миссис Паркер провела ее в дом.

Зал оказался огромным, открытым, с лестницей в центре. Здесь действительно было сухо, а вот насчет тепла миссис Парк ошиблась: хотя обстановка создавала соответствующее ощущение – небрежно брошенные на диваны вещи, бархатные гардины, огонь в камине, – в помещении царил холод.

– У вас очаровательный дом, – пробормотала Блю, вспоминая вежливые фразы, которые говорят в таких случаях.

Миссис Парк улыбнулась в ответ, сморщив кожу в уголках глаз.

– Это георгианская эпоха. Мы постарались сохранить все как было.

Блю попыталась найти утешение в пламени камина и запахе дыма, однако холод крепко вцепился в кости.

– Позвольте проводить вас в вашу комнату, – сказала миссис Парк, – после чего я познакомлю вас со своим мужем и остальными гостями. Сюда, пожалуйста.

Блю поднялась следом за ней по лестнице, застеленной зеленой ковровой дорожкой. Пол на лестничной площадке был того же цвета, стены были более светлого оттенка, абажур также зеленый.

– Этот цвет успокаивает, – заметила она, поднявшись наверх. – По крайней мере, я слышала об этом.

– Ваша комната в конце коридора.

Блю проследовала за миссис Парк.

– Сегодня будет день отдыха: первый и последний день пребывания здесь всегда такие. – Миссис Парк проследила за тем, как Блю положила свой рюкзак на кровать; сумку с резиновыми сапогами она поставила на пол. – Пока что кроме вас здесь еще трое гостей – Сабина, Джего и Милтон. Еще один человек должен подъехать сегодня вечером, а последние двое присоединятся к нам завтра рано утром. Занятия мы начнем, только когда соберутся все. – Хозяйка застыла у окна с выжидающим лицом, словно собираясь услышать, какая комната хорошая.

В то время как в холле доминирующим цветом был зеленый, спальня была полностью белой. Цвет новых начинаний, цвет Шута. Блю никогда не умела раскладывать себе. Она совершенно разуверилась в своих силах, однако вера матери оставалась непоколебимой, и она очень радовалась таланту дочери. Как и те, кому гадала Блю: они выслушивали ее – они испытывали облегчение, слушая ее рассказ о том, что показали карты, а это, в свою очередь, приносило облегчение ей; она думала, что делает в этом мире что-то хорошее, дарит людям радость.

Нет, белый цвет не приносит облегчения. Воистину, цвет Шута.

Миссис Парк склонила голову набок.

Одно из окон выходило на фасад, из второго было видно разлившийся ручей и густой лес.

– Вам нравится? – спросила она, как и предполагала Блю.

– Очень мило. – Какое имеет значение, нравится ли ей эта комната? Это дом миссис Парк. Ее мнение значит больше. Блю поймала себя на том, что ее гложет знакомый вопрос: «А что сказали бы карты?»

Но она завязала с этим.

Мать называла ее маленькой богиней. Последний приятель Блю (это было еще тогда, когда она пыталась поддерживать отношения) высказал предположение, что у нее нейроразнообразие [5], и это явилось подарком, это все объяснило, но затем именно из-за этого ее бросили, и она снова ощутила себя никчемной неудачницей.

Блю отыскала это слово в интернете. Нейроразнообразие – широкий термин, охватывающий все то, что, с ее точки зрения, было не совсем в порядке у нее в голове.

– Что-нибудь не так? – спросила миссис Парк, и Блю очнулась от своих размышлений. – Понимаю, это пугает – приехать в такое место, – продолжала хозяйка, ошибочно истолковав ее временное отключение от окружающего мира как горе или страх, – но мы позаботимся о вас, обещаю! Это моя работа – ухаживать за людьми, помогать им. Внизу есть гостевая книга, можете сами прочитать, что про нас написали. Полагаю, это вас успокоит.

Она обняла Блю за плечи, как могла бы сделать любимая тетя, учительница или подруга, однако Блю не смогла бы сказать, какая из этих ролей лучше всего подходила миссис Парк. У нее не было тети, в школу она не ходила, а подруг никогда не имела.

– Итак, – сказала миссис Парк, – я оставила на комоде папку с информацией для вас. Как вам известно, здесь нет ни компьютеров, ни телевизоров, ни каких-либо электронных устройств.

– Да, знаю. Я оставила все дома – кроме телефона.

– Захватите его с собой, когда будете спускаться вниз. Я покажу вам сейф, и мы его уберем. Поверьте, это будет громадная разница.

Блю знала, что ей придется расстаться с телефоном. Странно было даже оставить дома переносной компьютер; утешала лишь мысль о том, что в «Болоте надежды» все равно нет интернета.

– Хорошо, – сказала Блю.

Кивнув, миссис Парк сказала, что будет ждать внизу, и удалилась.

Оставшись одна, Блю еще раз обвела взглядом свою комнату. Помещение было роскошным, очень далеким от всего, к чему она привыкла. Девушка подождала, когда на нее снизойдет обещанное ощущение уюта, однако комната упорно не выдавала его. Голые балки образовывали полосы глубоких теней на высоком потолке, на котором не было ни паутины, ни даже пылинки. На зеркале не было ни единого пятнышка грязи. За окном виднелась ольха; ее сережки висели на ветвях обмякшими мертвыми пальцами.

Вдалеке через поле шел мужчина. Он нес под мышкой большую черную сумку, длинный тонкий чехол висел у него за спиной. Мужчина был выше шести футов роста и обладал шириной в плечах, его свинцово-серые волосы космами торчали из-под шапки. Блю предположила, что это, должно быть, мистер Парк, и мужчина, словно услышав ее мысли, застыл на месте. Он посмотрел на дом, переводя взгляд с одного окна на другое, в конце концов остановился на том, которое было над входной дверью, и выражение его лица изменилось. Блю показалось, что в нем проступила боль, однако она находилась слишком далеко, и полной уверенности у нее не было. Она постаралась убедить себя, что это было облегчение. А может быть, просто усталость. Подняв руку, мужчина потер переносицу, словно пытаясь избавиться от головной боли или нежелательного, неприятного видения.

Внизу зазвонил старый телефон.

Три с половиной года

Телефон стоял на рабочем столе на кухне: бакелитовый, со спиральным шнуром и диском для набора номера. Звонил он редко, и Блю играла с ним; других игрушек у нее не было. Она не находила странным ни отсутствие игрушек, ни то, что, когда весь мир перешел на электронику, ее мать продолжала пользоваться телефоном, которому было уже больше тридцати лет. У нее не было знакомых семей, и поэтому она не могла ни с чем сравнивать.

– Соусница и ложка или две крышки от сковород? – улыбаясь, спросила мать.

Мать и дочь были совсем разные. У Бриджет Форд глаза были янтарными, в то время как у Блю – бирюзовыми с оранжевой каймой; кожа Бриджет была молочно-белой, а у Блю напоминала цветом кленовый сироп; у Бриджет был протяжный акцент американского Юга, а у Блю – чистейший престонский, – однако обе носили одежду, похожую на обертку от карамелек, – яркую, мятую и грязную.

Отвернувшись, Бриджет склонилась к буфету, в котором хранилась бакалея. Под дверцей духовки виднелся подтек прогорклого масла, которому было больше лет, чем Блю.

– Пусть круг откро-оется, но не-е-е сломается, – произнесла нараспев Бриджет. – Пусть боги-и-ня наполнит миром твое сердце. – Ногой она выбивала ритм, и Блю принялась кивать в такт ему.

Ей было три с половиной года. Задержавшаяся в развитии, она только-только начала говорить, неделю назад изумив мать длинной цепочкой слов, чуть ли не целым предложением, словно ей хотелось сперва удостовериться в том, что она уже может говорить, и лишь затем попробовать. Казалось, даже в трехлетнем возрасте Блю не хотела разбивать матери настроение своими потенциальными неудачами.