Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо. Страница 36

Конечно, домашние роды не вариант для всех – и даже для большинства – женщин. Многие не хотят рожать дома, а результаты вышеупомянутых испытаний показывают, что первородящим, возможно, лучше этого и не делать; когда они рожают в стационаре, детская смертность и тяжелая травматизация младенцев оказываются чуть ниже. (Это почти наверняка справедливо и для проблемной беременности – например, при ягодичном предлежании или двойне, хотя этот вопрос практически не изучен, потому что очень немногие такие женщины рожают дома {178}.)

Однако разница в рождении моих детей показала мне крайнюю важность эмоциональной поддержки во время родов. Мы реагируем на помощь знакомых людей, которым верим, совершенно не так, как на действия незнакомцев, и это влияет не только на психологический, но и на соматический исход. Увы, наша медицина обычно предлагает женщинам выбирать одну из двух крайностей: рожать либо дома, окруженными заботой, но без возможности получить неотложную квалифицированную помощь, либо в стационаре под безличным надзором вкупе с разнообразными вмешательствами.

Ходнетт считает, что мы должны взять лучшее от того и другого: заботливое больничное окружение, где акушерки остаются при роженицах, и обезболивание с медтехникой, когда они нужны, – но строго по показаниям. Отчасти именно эта философия стоит за британскими родильными домами под руководством акушерок, однако они все же не гарантируют постоянного ухода и предназначены только для женщин с благоприятным течением беременности (около 47 % случаев) {179}, которые готовы отказаться от самых эффективных форм обезболивания. Но как быть с остальными? Разве более суппортивный и менее агрессивный уход пойдет на пользу не всем женщинам, включая пациенток акушерских отделений?

«В Северной Америке на это обычно отвечают, что мы не можем позволить себе постоянный индивидуальный уход», – говорит Ходнетт. Однако она считает, что расходы не обязательно возрастут: в процессе испытания с участием около 7000 женщин в 13 североамериканских больницах она обеспечила постоянный уход путем простого изменения сестринского и акушерского графика, не увеличивая штат, занятый в то или иное конкретное время {180}. И разумеется, итоговое сокращение числа процедур обойдется не дороже, а дешевле. В американских больницах на помощь будущим мамам (ведение беременности, роды и уход за новорожденными) расходует около 50 тысяч долларов на душу при кесаревом сечении против 30 тысяч долларов при вагинальных родах {181}.

Ходнетт говорит, что если бы ее исследования показали необходимость в новом дорогом препарате, то «все запаслись бы им уже на следующий день». Назначение новых лекарств отлично вписывается в современную модель медицинской помощи. Если же вместо этого изменить систему ухода, то это, пусть и не будет дороже, повлечет серьезные изменения в организации работы отделений, к чему, по словам Ходнетт, большого желания нет. «Нужен сдвиг в установках и поведении врачей, медсестер, акушерок и больничной администрации, которого попросту не произошло».

Тем временем рожающие в стационарах женщины продолжают получать все процедуры, в которых нуждаются, и многие – в которых нет нужды.

«Человек-паук!» – взволнованно объявляет восьмилетний Дэниел, показывая мне кислородную маску, которую украсил наклейками. Вокруг ротового отверстия пляшут крошечные люди-пауки. Свесив ноги, он сидит на краю постели, одетый в зеленый больничный халат с сердечками и звездами.

Латиноамериканец Дэниел – симпатичный мальчуган с темными волосами торчком и кистой в мозгу. Врачи пристально наблюдают за очагом – не растет ли, и Дэниел находится в Бостонском медицинском центре (БМЦ), штат Массачусетс, для очередного МРТ-исследования. Он морщит нос и скалится в широкой улыбке.

БМЦ, как Харборвью, обслуживает проблемное население. Здешние пациенты бедны и пребывают в невыгодном положении. У многих нет медицинской страховки, они не говорят по-английски. Я прихожу в восемь утра, погода холодная и пасмурная, больница современная и внушительная, но атмосфера немного унылая. Снаружи детина в бейсболке «Янки» заявляет: «Я заберу тебя к себе, крошка» – и пытается стрельнуть мелочь.

В похожем на пещеру вестибюле подросток, одетый в черное, ругается в айфон и нарезает круги вокруг пальм, что торчат из огромных кадок. Дверь слева ведет в радиологическую приемную, где скучающие пациенты смотрят телевизор – там обсуждают свадебное платье Ким Кардашьян. Но я иду по коридору, и настроение меняется. Я достигаю небольшого отсека с веселыми занавесочками, который украшен детскими рисунками и фотографиями животных. Доска объявлений залеплена аппликациями – фигурками котят. Шкаф набит игрушками. И там находится медсестра отделения МРТ Памела Кузиа – улыбчивая, по-матерински заботливая, в розовых тапочках с цветочками.

Обязанности Кузиа – сопровождать самых маленьких пациентов по ходу выполнения МРТ. Для этого им нужно около часа неподвижно пролежать в узкой трубе аппарата, что нелегко даже взрослым. Она старается по возможности обходиться без седации, говоря: «В наши задачи не входит грузить всех подряд, если это не обязательно». Ей приходится делать это с малышами и самыми беспокойными, но и тогда возникают трудности с приводом их в кабинет сканирования и укладкой на стол для седации.

Таких, например, как Дэниел. У него задержка развития. Мать не говорит по-английски, в больнице нервничает, и это передается сыну. В прошлом случались и накладки: однажды игла седативной капельницы выскочила из вены, и жидкость потекла по руке. Дошло до того, что при виде Кузиа Дэниел сразу начинал плакать.

Но сейчас все иначе. Дэниел спокоен, ведет себя тихо, глаза распахнуты. Кузиа вручает ему пару игрушечных машинок (знает, что́ ему нравится), затем – кислородную маску. «Ты пилот, а это твоя маска, – бодро сообщает она. – Итак, мистер Дэниел, что вы предпочитаете: жвачку или клубнику?» Он впервые за все время улыбается. «Жвачку!» – отвечает. Кузиа послушно спрыскивает маску, и помещение наполняется тошнотворным запахом жевательной резинки. Дэниел гордо держит ароматизированную маску, теребя мундштук. Украсив ее наклейками, он уже вне себя от волнения.

Пора в кабинет сканирования. Вход в отделение – страшнее некуда. На полу, стене и дверях – предупреждающие знаки. «Не входить!» Красная плитка. «Опасно». Черные и желтые квадраты. «Осторожно, магнитное поле всегда включено». За порогом – большая комната, набитая приборами на колесиках: экраны, провода, кнопки и мигающие лампочки. Прожекторы, ножницы, баллоны с газом, капельницы, укладки, коробки с перчатками и тюбики с кремом. А в центре громко гудит труба с похожим на пончик входным отверстием – сам томограф.

Он создает магнитное поле, которое в тысячи раз мощнее земного, и если ненароком пронести в кабинет металл – ручку, часы, скрепку или серьгу, то этот предмет с убийственной скоростью полетит в томограф (и того, кто находится внутри). Аппарат огромен и грозен, он оснащен скользящим ложем для пациентов, которое напоминает мне каталку для трупов в холодильнике морга.

Кузиа довела Дэниела до двери. Теперь надо уложить его на эту каталку.

Подвергнуться болезненной медицинской процедуре можно и не будучи ожоговым или травматическим пациентом. Миллионы людей ежегодно переносят не только томографию, но и процедуры инвазивные – например, биопсии и хирургические операции минимального доступа, оставаясь при этом в полном сознании. В последнем случае хирург обходится без большого разреза, ограничиваясь маленьким отверстием, и работает под контролем зонда с видеокамерой.

Такие раны заживают быстрее, и пациентов нередко в тот же день отпускают домой. Общий наркоз, как правило, не нужен, и можно обойтись местными анестетиками в сочетании с седативными препаратами. Но бодрствование во время операции может отпугивать, несмотря на все плюсы. Объем вводимых седативных препаратов ограничен из-за побочных эффектов, и пациенты часто жалуются на сильную тревогу и боль.