Убей-городок - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 8

– Панькино еще за сто лет до братьев существовало, – отозвался я. – А название она получила тоже из-за бандитов, только из-за других.

– Да ну, Алексей, не свисти, – недоверчиво сказал дядя Федя. – Мне о братьях один старикан рассказывал, он еще говорил: дескать, были они как благородные разбойники, вроде этого… как там его?

– Робин Гуда! – подсказал Митька. – Фильм я про него смотрел классный. «Стрелы Робин Гуда» называется. Там еще песня есть…

Митька прокашлялся и противным голосом запел:

Странно, я сам этот фильм раза два видел, но эту песню не помню. Зато помню песни Высоцкого [2].

Дождавшись, пока народ угомонится, я сказал:

– Путает твой старикан. Благородным разбойником в Череповецком уезде был Иван Николаев. У богатых отбирал, бедным отдавал. Но так как богатых мало, он потом всех подряд принялся грабить. Но его тоже убили. А вот что касается Панькина, точно могу сказать, в книгах читал. Еще в семнадцатом веке, когда поляки Москву захватили…

– А что, разве поляки Москву захватывали? – перебил меня Митька. – Так кто ж им позволил-то?

– Митька, у тебя по истории какая отметка? – строго поинтересовался Тимофей Данилович.

– Н-ну, тройка, а что? – окрысился Митька.

– А то, что тройку тебе зря поставили, если ты простых вещей не знаешь, – менторским тоном произнес отставной учитель черчения. – Была у нас на Руси Смута, когда старого царя не стало, а нового еще не выбрали. Вот тут поляки изловчились, самозванца к нам прислали, который себя за сына Ивана Грозного выдавал, а сами, вместе с новым царем, Москву под себя и подмяли. А уже потом, как народ восстал, и Минин с Пожарским поляков из Москвы выгнали, заодно и этого самозванца прогнали. Будешь в столице, посмотри, на Красной площади им памятник поставлен, аккурат напротив Мавзолея товарищу Ленину. Они-то, Минин с Пожарским, нам Мишку Романова в цари и дали, а его род триста лет Россией правил. За это им памятник старая власть и поставила. Там еще рядом Лобное место, где Стеньку Разина казнили. Я до войны, когда сам в школе учился, в Москве на экскурсии был – за отличную учебу наградили! – Об этом учитель сказал с гордостью. – Нам тогда все и рассказывали.

Я слушал вариант событий Смутного времени в изложении бывшего учителя черчения и про себя вздыхал – пожалуй, я бы и Тимофею Даниловичу больше тройки по истории не поставил. Очень своеобразное толкование русской истории. А его, вишь, поездкой в Москву наградили. И он еще и учителем работал. Правда, как я понял, педагогического образования нет, да и вообще никакого профессионального образования нет, зато в войну он служил в инженерном батальоне, был на офицерской должности. Соответственно, чертить и рисовать умеет. Возможно, какие-то курсы закончил. А после войны, из-за кадрового голода в школах, его и взяли учителем. Да такое даже в пятидесятые годы случалось, когда сами учителя имели лишь среднее образование. Вон тот же Василий Шукшин, например.

– Мужики, дайте Алексею Николаевичу про наше Панькино рассказать, – донесся вдруг голос Васи Ламова. – Я сам в Панькине в бараке десять лет жил, пока родители квартиру на Ленина не получили. Интересно же.

Ишь, а Василий-то меня по имени и отчеству назвал, хотя обстановка совсем не служебная и не официальная. Значит, он раньше в Панькине жил? Если в бараке, так тоже приезжий. Либо из Череповецкого района, либо откуда-то еще. Советский Союз огромный, а в Череповец со всей страны люди ехали. А у нас вообще имеются коренные череповчане? Вернее, их положено именовать черепанами. Да и сам город раньше назывался Чере повец, а не Черепове ц. Ударение поменялось как раз из-за наплыва приезжих, которые меняли не только облик самого города, но и названия.

– Давай, Алексей, жарь, – покровительственно разрешил дядя Федя.

Дядя Федя оказался единственным в палате ходячим, поэтому он стал вроде бы нашим старостой, а заодно и нештатным «нянем». Бабушка-санитарка заходила три раза в день, но иной раз хотелось сделать «важные» дела и в неурочное время. Думаю, что поэтому я и стал подниматься на ноги раньше, чем этого хотели врачи: мне не хотелось зависеть от персонала.

А про историю деревни Панькино, про лихих братьев да про Ивана Николаева я читал в «Истории череповецкой милиции», которую напишет через сорок лет мой бывший коллега, что пришел на службу в органы, поработал немного, а потом вернулся к основному занятию – изучению истории.

– Когда поляков, литовцев и прочую шушеру из Москвы выгнали, – принялся я за рассказ, – они по всей России разбрелись кто куда. Но не поодиночке, а отрядами. А у нас все силы на освобождение столицы брошены, в городах, почитай, никого и не было. И вот бандиты стали города грабить, деревни, а еще монастыри жечь. Думали, что в монастырях монахи богатства хранят. Из всех монастырей только Кирилло-Белозерский уцелел, а из северных городов – Тотьма с Великим Устюгом. А у нас вместо города несколько деревень здесь было да монастырь. Все, что могли, забрали, мужиков убили. Монахов наших, тех вообще живьем сожгли. Требовали, чтобы те им золото да серебро выдали: не поверили, что его нет. У католиков-то монастыри богатые, а наши всегда бедными были. Монахи сами землю пахали, рыбу ловили. А вот как поляки все ограбили, сожгли, так в одной из деревень себе лагерь создали. Из него они по остальным деревням разъезжали, чтобы дальше грабить.

– Ну вот не сволочи?! – воскликнул учитель черчения. – А я ведь Польшу освобождал. Сколько там наших ребят погибло, не счесть. А они вон что с нами делали.

– Данилыч, дай послушать, – осадил его дядя Федя. – Интересно же участковый рассказывает.

Тимофей Данилович притих, а я продолжил:

– Не только в наших краях, но и в других поляки свои лагеря понаставили. Их в народе звали либо панскими, либо панькиными. Ну, поляки же себя панами называют – «господа» по-нашему, – пояснил я. – Позже, когда в Москве царя выбрали, начали порядок на Руси наводить, князь Пожарский принялся поляков гонять. Вот и у нас подошел отряд стрельцов, лагерь польский окружили, предложили всем сдаться. Паны сдаваться не захотели, так их перебили.

– И правильно, так и надо, – поддержал действия отряда стрельцов Митька.

– Ага, а как иначе? – поддакнул и я. – На том месте, где у панов лагерь был, деревню отстроили, а потом так ее и назвали – Панькино. Кстати, есть еще легенда о кладе панском. Рассказать?

– Рассказывай! – зашумел народ.

Еще бы. Истории про клады всегда интересные.

– Так вот, если верить легенде, то стрельцы не убивали поляков, – многозначительно заявил я. Дождавшись недоуменных возгласов, сообщил: – Когда наши панов окружили, атаман своих подчиненных в собак превратил, а все золото и серебро, что награбил, глубоко в землю закопал. Сам превратился в огромного ворона и теперь стережет свои сокровища.

– Да ну, враки все это, – решительно заявил дядя Федя.

– Сказки, – поддержал его Василий Ламов.

Зато Митька с интересом спросил:

– Алексей Николаевич, а где атаман мог сокровища закопать?

– А где он мог закопать… – призадумался я. – Панькино – деревня большая была, длинная. Если бы сохранилась, так до самого сталепрокатного завода. Скорее всего, если и был там какой-то клад, то, когда фундамент копали, все выкопали и не заметили. Если ковшом экскаватора землю выгребали, в самосвалы грузили, кто там клад разглядит? Там же земля сплошная, если и было золото, то все в грязи.

– Митя, а ты по Панькину пройдись, посмотри, – посоветовал Василий. – Если увидишь огромного ворона, так знай, что где-то поблизости клад закопан, вот и ищи. Только осторожно. Вороны – птицы серьезные. Клюнет тебя – до мозгов проймет.