Магия белых ночей (сборник) - Серганова Татьяна. Страница 62

Он ждал их, развалившись на стуле, бледный и со всклоченными бурыми волосами. На вид ему можно было дать около двадцати пяти. На мужественном лице с густой щетиной длинная царапина, тулуп распахнут, на разодранной льняной рубахе алеют следы, ткань пропиталась тёмным, что значит травмы серьёзные.

– Батюшки, голубчик, – охнула Анна Тимофеевна, едва не выронив чемоданчик. – Кто вас так?

Молодой мужчина не без труда поднял запрокинутую голову, его губы, бледные и обескровленные, шевельнулись с трудом, он поморщился от боли.

– Лесом ехал… – выдавил мужчина. – Напали… Дикие, как черти. Еле отбился сам и лошадь уберёг. Ваш конюх в стойла увёл…

Анна торопливо приблизилась к мужчине и, подставив стул, села рядом, на ходу раскрывая чемоданчик со снадобьями.

– Неосторожно вы в такую метель лесом поехали, – сказала она участливо и потянулась к его рубахе. – Дайте-ка я посмотрю, что у вас с ранами.

Мужчина перехватил слабыми пальцами её запястье и посмотрел прямо глазами цвета крутой заварки.

– Не стоит, – произнёс он с излишней для его бледности уверенностью. – Барышням негоже видеть такие травмы.

– Да бросьте, сударь… Как вас?

– Михаил Вольдемарович Статский, – отрапортовал он хрипло и покривился от боли.

Колдунья кивнула и проговорила:

– Так вот, Михаил Вольдемарович, я по долгу службы повидала такие раны, что ваши царапины меня не испугают. Но не проверить их нельзя. Вдруг там осколки какие или загноение.

– Да какое загноение на таком морозе… – бросил Михаил Вольдемарович и потерял сознание.

Не теряя времени, Анна с Акулиной перетащили его на кровать в свободной комнате, что оказалось задачей не из лёгких – весил он, как здоровый телёнок. Вдвоём они стянули с него рубаху и, пока Акулина промакивала ему лоб компрессом, Анна стала наносить снадобья, зачаровывая каждое заклинанием. Подрали гостя знатно. Удивительно, как живой остался и смог добраться до города.

Акулина с опаской косилась на изорванную грудь мужчины и причитала:

– Какие ж звери такое сделали. Это куда ж его на ночь глядя-то понесло…

– Сказал ведь, – отозвалась Анна, накладывая новый слой мази на особо глубокую рану, которая требовала бо́льшего внимания, – ехал через лес.

– Да я слыхала, что через лес, – отозвалась Акулина. – Так на кой в эти дебри ломиться? Ещё и в непогоду? Чудо, что живой выбрался да до города доехал.

Анна согласилась:

– И правда чудо.

Пока Анна возилась с ним, успела подметить, какое крепкое и подтянутое тело у её нового постояльца. Таких она не видела прежде, хотя на раненых мужчин насмотрелась ещё в военные времена, когда помогала зельями и заклятиями лечить людей.

Управились с ним только уже глубоко за полночь, когда метель в трубах завывала уже вовсю. Укрыв гостя одеялами, они покинули его комнату. Акулина обещала проведывать и, несмотря на попытки Анны воспротивиться, отправила колдунью спать.

– Идите-идите, голубушка, – сказала ей Акулина, заталкивая её в спальню. – Вы вон сколько сил потратили. Колдовство накладывали, мази. Вам отдохнуть надо. А я послежу. Я всё равно несколько раз за ночь встаю.

Не найдя аргументов, Анна вернулась к себе в комнату и смогла наконец заснуть крепким сном колдуньи, которая выполнила свой долг.

Утро проникло в комнату колдуньи через окно, осветив пол белым зимним светом. Нижняя половина окна была засыпана снегом, зато в оставшейся его части было видно голубое небо. Потянувшись, Анна поднялась и быстро привела себя в порядок перед рукомойником. А после того, как облачилась в повседневное платье пыльно-голубого цвета с пышной юбкой и тёплыми рукавами, вышла из комнаты.

Спустившись в обеденную, Анна Тимофеевна обнаружила новоиспечённого гостя за столом, куда более бодрого, чем накануне. Акулина в изумлении стояла рядом, прижимая поднос к груди, и таращила на него большие водянистые глаза. А всё потому, что уплетал завтрак Михаил Вольдемарович так, что и волк позавидует.

Анна проговорила, подходя к столу:

– Вы бы не торопились так, Михаил Вольдемарович. Не ровён час, поперхнётесь.

– Доброго утра, благодетельница, – расплывшись в широкой улыбке с красивыми ровными зубами, ответил гость, чуть отвлекаясь от трапезы. – Не переживайте за меня. Аппетит у меня хороший, но ем с умом, хоть и быстро.

– Пусть так, – согласилась она. – Но вы рановато встали. Раны ваши хоть и не смертельные, но очень глубокие и опасные. Некоторые мне пришлось зашить, другие перекрыла мазями. Надо бы подождать, пока затянутся. Тогда и в путь можно.

На что гость только отмахнулся и произнёс довольно:

– На мне заживает быстро. Да и некогда рассиживаться. Дела не ждут. Я вам невероятно благодарен. Без вашего участия я бы сейчас не сидел здесь и не встретился с этими прекрасными пирожками. Кто ваш повар? Я бы с удовольствием заказывал у него выпечку с мясом.

Анна не сдержала улыбки и ответила:

– Это мой личный повар, работает прямо здесь, на заезжем дворе. Он готовит пироги по старинному рецепту моей семьи.

– Это не пироги, а произведение искусства! – с уверенностью сообщил Михаил Вольдемарович.

Он одним махом отправил в рот два последних пирожка и, проглотив, будто и не жуя вовсе, поднялся. В полный рост гость оказался выше Анны на полторы головы, и ей приходилось смотреть на него снизу вверх. С этого ракурса он выглядел особенно эффектно: с широченными плечами, густыми бровями вразлёт и красивым мужественным подбородком. Его бы переодеть из тулупа в шубу и получится чистокровный аристократ.

– Я вынужден отправиться по делам. Но я бы хотел навестить вас, скажем, в пятницу, – поправляя рубаху и застёгивая тулуп, произнёс Михаил Вольдемарович с расстановкой. – Я не могу забыть вашей доброты и непременно хочу отдать долг за бесценную услугу.

– Да бросьте… – смутилась Анна, привыкшая, что её лекарские и, по совместительству, колдовские услуги воспринимаются как должное.

Но молодой мужчина не пожелал слушать отказа.

– Ни в коем случае, – решительно сообщил он. – Вы спасли мне жизнь. А когда красавица спасает вам жизнь, положено быть благодарным.

Ночной гость так взволновал Анну, что она не сразу заметила – в заезжем доме подозрительно тихо. Лишь когда гость покинул заезжий дом и Анна стала собирать склянки в короб, она оглядела обеденную и удивилась.

– А остальные где? – поинтересовалась она у Акулины.

– Так выселились все, Анна Тимофеевна, – ответила девушка, собирая тарелки после трапезы ночного гостя. – Ещё заутреню звонили в Петропавловском соборе, так они разом как засобирались, да и выселились вон.

Анна закрыла короб со снадобьями и нахмурилась:

– Странно это, Акулина. Они не объяснили, почему так поспешно съехали?

Девушка составила посуду на поднос и пожала плечами.

– Да кто ж их знает-то, душенька? Слыхивала только, что жаловались друг дружке на шум несносный. Да всё из комнаты нового постояльца. Уж я их успокаивала, пеняла на ветер, будто это он в трубе завывает. Метель какая накануне была. А они ни в какую.

– Надо же. И какого рода шум?

– Да кто ж их знает, душенька? – изумилась Акулина. – У них семь пятниц на неделе. Одни говорят, что скрёбся кто-то, другие твердили – выл кто-то. Третьи сами не поняли, что слыхивали. Да всё пустое, Анна Тимофеевна. Метель была, вот и чудилось всякое.

Анна задумчиво потёрла подбородок. Прежде у неё постояльцы разом не сбегали. То ли печку перекладывать, чтобы так не завывало в трубе, то ли и впрямь постоялец стонал слишком сильно. С другой стороны, раны у него были серьёзные, мог и правда стонать. Хотя она ничего не слышала.

– Может, и чудилось, – заключила она в итоге.

– Ну это ничего, Анна Тимофеевна, – с уверенностью проговорила Акулина и подняла поднос. – Эти уехали, так другие приедут.

И действительно приехали. Только новым постояльцам Анна не обрадовалась. Под вечер на санях прибыла целая делегация мужчин, крупных, как быки, все в тулупах, а под ними только рубахи да штаны. Но в валенках с гербовыми бляшками по краям. Представились благородными, сказали – приехали по торговым делам, но по тому, как себя вели за столом, как разговаривали и переглядывались, на торговцев мало походили.