Картофельное счастье попаданки (СИ) - Иконникова Ольга. Страница 7

Она надеялась, что ее возлюбленный женится на ней, а он не сделал этого. Возможно, он был женат.

Но всё это были не более, чем мои догадки. Вряд ли Констанция делилась этим с Рут или с кем-то еще. И искать ответы на свои вопросы мне нужно было точно не в Шато-Тюренн или в Гран-Лавье. Чтобы хоть что-то узнать о своих родителях, мне следовало отправиться в Анси, а то и в Терренвиль. Но на это нужны были деньги.

В багажном сундуке экипажа, в котором я прибыла в дом матери, не было никаких вещей. Ни одежды, ни обуви, ни документов. Рут удивилась, что у меня не было с собой столь необходимых для каждой молодой девушки нарядов, но я сказала, что в пансионе нам выдавали форменные платья и туфли, и иметь свою одежду не было никакой необходимости. Такое объяснение ее вполне удовлетворило.

Хорошо, что она плохо разбиралась в вопросах обучения в пансионе, а иначе непременно знала бы, что у выпускницы учебного заведения должна быть хоть какая-то бумага о его окончании. Но ни диплома, ни аттестата, ни какого-то другого документа у меня не было, а значит, все разговоры о пансионе были просто разговорами.

— А что матушка рассказывала вам обо мне? — спросила я Рут.

— Да почти ничего, мадемуазель. До недавнего времени мы и знать не знали, что у мадам Бриан есть дочь. Она никогда прежде не говорила о вас. Впервые я услышала об этом пару месяцев назад. Хозяйка вдруг велела мне сесть за стол напротив нее и сказала, что скоро сюда приедет Эльвира, ее единственный ребенок, которому она хочет передать свое дело. Я сначала подумала, что вы еще совсем крошка, но мадам сказала, что вам уже двадцать. Тогда я спросила, где же ее дочь была столько лет. А она сказала, что в пансионе для благородных девиц, куда ее отдали еще маленькой, чтобы научить хорошим манерам и прочему, что надлежит знать всякой приличной барышне. Я полюбопытствовала, как вы выглядите. А она ответила, что не знает, потому что всё это время вас не видела. Признаться, я тогда даже всплакнула, уж до того мне вас было жалко! Мыслимое ли дело, чтобы ребенок столько лет был вдали от семьи, без материнской ласки? А мадам прикрикнула на меня и сказала, что это не моего ума дело.

Рут смотрела на меня с жалостью, должно быть, ожидая, что я поведаю ей о том, как тоскливо мне было в закрытом пансионе. Но в этом я ее разочаровала. Про пансион для благородных девиц я знала не больше, чем она сама.

Убедившись, что Рут не могла сообщить мне более ничего ни о моем происхождении, ни о том, где я провела все эти годы, я перешла к другой волнующей меня теме.

— А сколько денег матушка должна была модистке, мельнику и мяснику?

Но служанка не смогла ответить и на этот вопрос. Вернее, смогла, но лишь частично.

— Все расчеты ваша матушка предпочитала вести сама, не посвящая в это нас с братом. Вот только после ее смерти мясник и мельник приезжали сюда по очереди, чтобы выяснить, кто унаследует дом и сможет расплатиться по долгам мадам Бриан. Так вот мясник — Жан Боке — сказал, что ваша матушка была должна ему восемь серебряных монет. А Климент Ландо — мельник — надеется получить пять серебряных монет. Оба они люди уважаемые, так что врать не стали бы.

Мне ужасно хотелось спросить, сколько серебряных монет образуют одну золотую, но это был слишком опасный вопрос. Такое наверняка должны были знать даже дети, а уж тем более девица двадцати лет.

Но в любом случае я понимала, что тринадцать серебряных монет это куда меньше, чем двадцать золотых, которые мы должны были ювелиру.

— А про модистку, мадемуазель, я ничего сказать не могу, — Рут развела руками. — К ней ваша матушка всегда ездила одна. Но платья у нее были очень красивые, из хорошей ткани, с тонкими кружевами и вышивкой, так что наверняка стоили немало.

— И чем же матушка собиралась с ней расплачиваться?

Она же не могла не понимать, что рано или поздно придется платить по счетам.

Рут вздохнула:

— Это мне неведомо, мадемуазель. Но два-три раза год мадам Бриан ездила в Терренвиль на почтовой карете. Оттуда она обычно возвращалась весьма довольная и начинала особенно шиковать. Но из последней такой поездки она вернулась хмурая и злая. Когда я сказала, что во время ее отсутствия месье Боке напомнил мне про долг за колбасу и мясо, она накричала на меня и велела больше об этом не заговаривать.

Тут было, о чём подумать. Если мои догадки были верны, и на самом деле моим отцом был вовсе не барон Бриан, то, возможно, в столицу матушка ездила для того, чтобы получить от своего бывшего возлюбленного деньги на мое содержание. Возможно, она даже шантажировала его, угрожая рассказать всем о его внебрачном ребенке. По крайней мере я бы этому не удивилась.

Но в свой последний визит в Терренвиль она привычных денег не получила. Может быть, мой отец решил, что я уже достаточно взрослая и могу выйти замуж или прокормить себя сама, а потому отказался в дальнейшем от выдачи этих «алиментов». Или он скончался, и требовать деньги матушке стало не с кого.

Она лишилась своего единственного источника дохода и запаниковала. Ее кредиторы могли обратиться в суд, и дело могло закончиться не только продажей имущества, но и помещением ее в долговую тюрьму (если, конечно, таковая в Терезии имелась). И тогда она решила просто сбежать, прихватив с собой самое ценное, что у нее было — ее драгоценности.

Вот только зачем она вызвала сюда меня? Или это произошло независимо от ее желания? А может быть, она сбежала не только из-за долгов, но и потому, что знала, что я вот-вот должна здесь появиться? Но зачем она вообще отправляла меня в Россию двадцать первого века? Впрочем, на этот вопрос могла ответить только она сама.

— А овощи с огорода вы продавали? Или их у нас слишком мало, чтобы продавать?

— Нет, мадемуазель, их у нас много, — не без гордости ответила Рут. — Только ваша матушка считала, что благородной даме торговлей заниматься не к лицу.

Я едва сдержала усмешку. Надо же, какие принципы! Голодай, дрожи, но форс держи. Но я была не настолько щепетильна.

— А где наши овощи продавать можно? — сразу же спросила я. — В Шато-Тюренн, наверно, у каждой семьи свой огород есть?

— Это да, мадемуазель, — подтвердила Рут, — в деревне чужие овощи никому не нужны, своих обычно хватает. Такой товар в город возят, на ярмарку. В Гран-Лавье большие ярмарки бывают, туда со всей провинции народ едет. Ежели вы будете не против, мадемуазель, так на ближайшую мы бы с Киприаном съездили. Глядишь, и продали бы чего.

Я одобрительно кивнула. Для нас теперь любая монета дорога.

— Но если матушка сама продавала зелья, то как она могла считать торговлю предосудительной?

Рут хмыкнула:

— Это же совсем другое мадемуазель. Ведьминский дар встречается сейчас не так часто, и уж коли он у нее был, так почему бы им и не воспользоваться? А огороды — дело крестьянское, грязное, к нему она никакого касательства иметь не хотела. Равно как и ко всем ярмаркам.

Про ведьминский дар я хотела бы узнать поподробнее, но спрашивать об этом Рут было бесполезно — хозяйка не посвящала ее в свои секреты. Рут только сказала, что у матушки была книга с рецептами зелий и текстом заклинаний, но в ее комнате я этой книги не нашла, и это лишь подтвердило мою версию о том, что Констанция Бриан сбежала. И столь ценную книгу она наверняка прихватила с собой.

Но наверняка подобные книги продавались в специальных книжных лавках, и я решила, что когда мы поедем в Гран-Лавье на ярмарку, то нужно будет такую лавку отыскать. И хотя книги тут наверняка стоили безумных денег, и такую дорогую покупку мы точно не могли пока себе позволить, полистать книгу в магазине мне вряд ли запретят. А память у меня хорошая, и уж один-два рецепта я точно сумею запомнить.

— А еще мы можем отвезти на ярмарку сыр и творог, — сказала Рут. — Мой сыр в Шато-Тюренн считается самым вкусным. Кабы мадам Бриан не запрещала, так я бы его и тут могла продавать. Да тот же мельник у меня про него спрашивал. И мёд, мадемуазель! Дикий мёд, что добывает Киприан.