Восточные услады, или любовные игры султанов - Эрдоган Сема Нильгюн. Страница 25

Тема османских женщин веками будоражила западных читателей. Вуаль, заключение в гарем, полигамия, и сейчас привлекающие внимание, побудили многих европейцев, вопреки всем трудностям дальней поездки, отправиться в Османскую империю, чтобы получить ответы на интересующие их вопросы из первых рук. И мужчины, и женщины писали о своих впечатлениях от османской жизни, но присутствие женщин было особенно ощутимым в викторианскую эпоху. С величайшими подробностями они описывали то, что им довелось увидеть и услышать за время пребывания в османских землях. Люди, места, события, обычаи, пейзажи — все было скрупулезно рассмотрено и записано европейскими путешественниками. Многие из этих европейцев могут рассматриваться как очевидцы исторической османской жизни.

Вид на Босфор

Вместе с тем, что касается точности описаний, приведенных в отчетах путешественников, к этому вопросу следует подходить с великой осторожностью. Османцы были чрезвычайно закрытыми людьми. Их личная жизнь не выносилась на всеобщее обозрение. Османские женщины обитали в гаремах, считавшихся священным пространством, и в круг их близкого общения из числа мужчин входили только ближайшие кровные родственники — братья и отцы, — а также мужья и свекры. Иностранцы-мужчины никогда не имели доступа в гарем, так что такому путешественнику было практически невозможно дать основанный на своих личных наблюдениях отчет о женщинах и жизни в османском гареме. Вместо этого ему приходилось полагаться на том, что он прочел в иных источниках, услышал у других иностранцев — или на собственную фантазию. Даже женщины-иностранки допускались в гаремы с великим трудом. Чтобы попасть в гаремы османской элиты, им требовались хорошие дипломатические связи.

Другим препятствием на пути к достоверности описаний являлась религиозная и культурная предвзятость европейцев. Исходной точкой их представлений о гареме была классическая книга сказок «Тысяча и одной ночи», переложенная на французский язык Антуаном Галланом и вышедшая в 12 томах в период с 1707 по 1714 год. Позднее появилось несколько переводов на английский, сделанные британскими учеными, самый известный из которых осуществил ориенталист сэр Ричард Бертон (издан в 1882–1886 годах в 17 томах). Стереотипы о ветреных и вероломных женщинах, представленные в «Тысяча и одной ночи», значительно повлияли на читающую публику. Эта книга и многие другие переводы восточных сказок, а также последовавшие за ними стилизации стали основой традиционного ориентального эротического образа гарема и женщин в нем.

Обычный день в гареме. Художник Томас Аллом

Любопытно, что первоисточник «Тысяча и одной ночи» неизвестен. Галлан предполагал, что сказки попали в Аравию через Персию из Индии. Неясно, сочинена ли книга одним человеком, или это компиляция текстов разных авторов. Кроме того, на арабском текст был опубликован впервые примерно через столетие после французской версии. Хотя происхождение «Тысяча и одной ночи» туманно, воздействие их на западных читателей было вполне определенным. Наряду с появившимися вскоре изданиями восточных сказок (турецких, персидских, китайских и т. д.), сказки «Тысяча и одной ночи» подготовили фундамент для мифа о гареме, изображавшего восточных женщин похотливыми и развращенными созданиями, а гарем — пространством, в котором этот эротизм находил выход. Подобные стереотипы раз за разом воспроизводились в отчетах европейских путешественников и живы до настоящего времени благодаря литературным трудам чувственного толка, включая современные полуисторические романы на тему османских женщин и гарема. Миф о гареме завоевал такой успех, что даже самые популярные турецкие работы из этой области повторяют те же самые стереотипы.

Некоторые европейцы, прежде всего женщины, начиная с леди Монтегю, пребывавшей в Османской империи в 1716–1718 годах с мужем, британским послом в Стамбуле, критически относились к тем, кто основывал свои описания на слухах и домыслах, вместо того, чтобы давать читателям точные отчеты. Описывая в письме миссис Тистлетуэйт турецкие дома, леди Монтегю писала: «Возможно, вы будете удивлены отчету столь отличному от тех, которыми развлекали вас обычно странствующие писатели, так любящие говорить о том, чего не знают. Нужно быть совершенно выдающейся личностью или воспользоваться каким-то экстраординарным случаем, чтобы христианин был допущен в дом знатного человека; гаремы же их — всегда запретное место».

Антуан Галлан — французский востоковед, антиквар, переводчик, который прославился первым в Европе переводом «Тысячи и одной ночи»

Описывая хорошие условия жизни черкесских невольниц в письме леди Рич, Монтегю подчеркивает тот же момент: «Боюсь, вы усомнитесь в истинности отчета, который я даю, столь далекого от распространенных в Англии представлений; но от этого он не становится менее истинным».

Сторонница критики тех путешественников, которые давали неточные отчеты касательно Турции и османского народа, леди Монтегю, с другой стороны, не задумываясь грешила против истины, когда ей это было выгодно. Одним из примеров служит ее описание османских женщин в общественной бане в Софии. Рисуя перед своими читателями неоклассическое полотно с величавыми нимфами, Монтегю представила женщин обнаженными, потому что в таком виде они лучше вписывались в ее комментарий, как живое свидетельство против неестественности ханжеского отношения к женской сексуальности в Британии. Сегодняшний читатель, наверное, принял бы ее описание за чистую монету, но читатели XVIII века и не ожидали полной достоверности. Судя по словам издателя ее книг, современники не рассчитывали на то, что столь остроумная особа, как леди Монтегю, будет в полной мере озабочена справедливостью и дотошностью изложения.

Вольное обращение леди Монтегю с наготой османских женщин в бане обнаружилось спустя более чем столетие благодаря другой известной британской путешественнице, мисс Джулии Пардо, которая прибыла в Османскую империю в 1835 году и провела в Стамбуле около пятнадцати месяцев. Касательно сцены в бане она писала: «Было бы несправедливо умолчать о том, что я не лицезрела того излишнего и распутного обнажения, которое было описано леди М.У. Монтегю. Либо честная супруга посла присутствовала при нетипичной церемонии, либо же турецкие дамы стали деликатнее и щепетильнее в вопросах благопристойности».

Купальщицы.

Художник Жан-Леон Жером

Джулия Пардо, поэтесса, романистка и историк приехала надолго, чтобы тщательно описать османскую жизнь и проникнуть за внешнюю оболочку общества, понять его на более глубоком уровне. Она также критиковала путешественников, которые, не имея возможности лично общаться с османской элитой, строили свой отчеты на неполноценной и ложной информации из третьих рук. Она писала об этом: «Под небом нет, должно быть, другой такой страны, полное и совершенное представление о национальном характере которой европейцу столь трудно было бы обрести, как в случае с Турцией. Изрядное прилежание и продолжительное время необходимы для постижения двух основных языков, имеющих столь малое сходство с европейскими, что делает эту задачу едва ли не безнадежной для путешественника, который в силу этого оказывается в невыгодном положении, не умея объяснить свои впечатления, и, следственно, ищет информацию через посредство третьего лица, а оно, за редчайшим исключением, бывает столь равнодушно к этому… Так что в данном отношении на пути достижения коммуникации между странником и местным населением встает дополнительная и почти непреодолимая преграда, в довесок к естественному и осязаемому препятствию, состоящему в многообразии и противоречии предрассудков, обычаев и мнений… Не знаю, связано ли это с отсутствием наклонностей, но несомненно, что европейцы, проживающие в настоящее время в Турции, столь несведущи во всем, что касается ее политической экономии, системы управления и этических норм, как если бы они никогда не покидали свою родину — а, между тем, они живут здесь пятнадцать или двадцать лет».