Круг обреченных - Лаврентьева Ирина. Страница 33

— Кстати, в вашей приемной слышны голоса. Это голоса ваших избирателей?

— Да. Через несколько минут я начну прием граждан, который провожу каждые две недели. Депутат обязан слушать и слышать голос избравших его людей.

Регулярно встречаясь с жителями округа, зная их проблемы, я стараюсь в меру своих скромных сил добиваться от исполнительной власти создания людям нормальной, достойной жизни.

— Дмитрий Валентинович, по профессии вы — врач. Не скучаете по белому халату?

— Скучать не приходится. Время расписано по минутам. Уезжаю из дома рано утром и возвращаюсь поздним вечером. И собственно, разве, занимаясь вопросами социальной защиты населения, я не являюсь своего рода целителем, пусть на другом уровне?

— Возможно. А как ваша семья относится к столь большой загруженности?

— С пониманием.

Виктор Галкин — а это именно он брал интервью у Огибина — нажал кнопку диктофона.

— Все. Ну ты, старик, даешь. Наговорил мне целую кассету. И как гладко чесать научился! В студенческие годы, помню, из тебя слова не вытянуть было.

— Бытие определяет сознание, — хохотнул его собеседник, очкастый мужчина с высокими залысинами на молодом лице. — Знаешь, старый, я тебя ужасно рад видеть. Совершенно ни с кем не общаюсь из прежней жизни.

— Это понятно, — протянул Галкин. — А что, хочется?

— Иногда хочется. Но чаще — нет. Чуть с кем встретишься, начинают деньги выпрашивать.

— А у тебя их как бы нет.

— Как бы есть. Но деревня большая, нищих много. На всех не напасешься.

Я даже на встречи с одноклассниками перестал ходить. Придешь в школу — и начинается: ремонт нужен, компьютеры нужны, лагерь летний организуй…

— Ты ведь служишь народу, не щадя живота своего…

— Ладно тебе. Официальная часть закончена. Кстати, когда интервью появится в печати?

— В понедельник. Это у нас рубрика сейчас пошла в преддверии выборов:

«За кого мы голосуем?» Вот я и хожу по вам, сердешным, слушаю, как вы за народ убиваетесь.

— Не нравимся? — рассмеялся депутат.

— А вы сами-то себе нравитесь?

— Тут закономерность такая: каждый нравится себе и не нравится остальным.

— Вот видишь.

— Слушай, Витек, давай рванем в пивбар, как в старые добрые времена?

— Если как в старые добрые — так это надо идти на Владимирский. Только тебя от разбавленного пива затошнит. И от тараканов. Да и контингент там такой… Как раз для социальной защиты. В смысле — бомжатник. Неужели рискнешь?

— Ну зачем нам крайности? — поморщился депутат. — Есть вполне приличные места. Я приглашаю.

— Подкупаешь прессу?

— Ну а разве она не продажна?

Виктор хмыкнул:

— Молодец. Удар держишь. Что ж, я свое отработал. А ты, как зафиксировала лента моего диктофона, возвращаешься домой поздним вечером.

— Но я ведь не сказал, откуда возвращаюсь, верно?

— Верно. — Галкин снова хмыкнул. — Что ж, поехали. Любопытен ты мне.

— Давай пока по пятнадцать капель?

— Давай, — согласился Галкин.

— Секунду. Дам указания. Лидочка, — проговорил Дмитрий Валентинович в селектор, — я через пятнадцать минут выезжаю. Всех, кто записан, перенеси на следующий прием. Распорядись насчет машины. Сегодня уже не вернусь.

— Хорошо, Дмитрий Валентинович, — проворковала в ответ секретарь и тут же оповестила приемную:

— Граждане, сегодня Дмитрий Валентинович прием вести не будет. Все, кто записан, автоматически переносятся на пятницу.

— Так у тебя сегодня приемный день? Как же ты уедешь? Красиво ли это? — с усмешкой осведомился Галкин.

— А-а-а, ничего страшного. Наверняка старухи какие-нибудь полоумные сидят. Обожают со всякой ерундой по кабинетам таскаться. Один день — по врачам, второй — по депутатам. Скрашивают себе старость.

Словно в подтверждение слов Огибина, из приемной заголосила старушка.

Тонкий пронзительный голосок пробивался даже сквозь плотно закрытую дверь кабинета:

— Как же это, как? Я записана! У меня срочный вопрос!

— Какой у вас вопрос, гражданка? — сурово осведомилась секретарь депутата.

Старушка помолчала и скорбно выговорила:

— Ремонт в квартире ЖЭК не делает, хотя нас с крыши заливает уж не первый год. Сын сидит без работы, а невестка меня не уважает…

* * *

В пивном ресторанчике «Чешская пивница» было уютно и пустынно.

Ресторанные цены на пиво отсеивали значительную часть посетителей: те, кто любит хватить пивка после работы, скорее обойдутся парой бутылок «Балтики» к домашнему ужину. Те же, кто ужинает в ресторанах, вряд ли предпочитают любимый напиток Йозефа Швейка Другим видам алкоголя.

Заняв место за деревянным столом с художественными подтеками и подпалинами и сделав заказ, мужчины закурили. Как это часто бывает между людьми, давно разошедшимися по жизни и встретившимися случайно, прерванный разговор возобновлялся с трудом. Собеседники отметили особый шарм ресторанчика, обсудили меню и замолчали. Каждый думал о своем, прихлебывая из высоких бокалов замечательное пльзеньское пиво.

Виктор Галкин невольно вспоминал те времена, когда нынешний господин депутат был милым застенчивым юношей с легкими кудрявыми волосами (как быстро они отлетели). Вспомнил знакомство с Димочкой Огибиным на археологических раскопках в Крыму. Так уж получалось, что экспедиционные знакомства во многом определили последующую жизнь журналиста. А и что удивительного? Люди-то там собирались замечательные. В основном. А не замечательные просеивались сквозь решето трудностей экспедиционных будней. Вот и законная супруга Алена — с тех же самых раскопок. И ее первый муж, не к ночи будет помянут, московский доктор Станицкий, — оттуда же. Надо сказать, с врачами экспедиции хронически не везло.

Поначалу никаких врачей вообще не было. Предполагалось, что экспедиционный люд здоров и в услугах медиков не нуждается. Но после того как у одного из археологов случился приступ острого аппендицита, а остальные, желая облегчить страдания товарища, то вливали ему в рот рюмку водки, то впихивали кусок слипшихся до железобетонной твердости макарон, чем едва не привели бедолагу прямиком к летальному исходу, — после этого необходимость присутствия квалифицированного медика была осознана. Димочка Огибин и был первым экспедиционным врачом, а в обычной жизни — студентом-пятикурсником медицинского института. И проявил себя вполне приличным человеком. Днем вкалывал на раскопе, вечером врачевал раны, по ночам сидел вместе со всеми на берегу моря и пел экспедиционные песни. Но уже на следующий год Димочка был соблазнен кем-то из демократов и с головой ушел в пламя революционных демократических преобразований.

Его место заняла некая питерская докторица — тоже вполне приличная девица, которая, впрочем, тут же забеременела. Этих девиц хлебом не корми — дай забеременеть. Короче, отсеялась и девица.

Последним экспедиционным эскулапом был ненавистный Галкину Станицкий.

Затем экспедиция истаяла ввиду полного прекращения финансирования Эрмитажа по данной статье расходов, а также сложных международных отношений с незалежной Украиной.

На столе появилось блюдо с розовыми креветками и обожаемыми все тем же бравым солдатом Швейком кнедликами.

— Ну что, Виктор, как живешь? — поинтересовался депутат, прервав Витюшины воспоминания.

— Тебе коротко или подробно? — усмехнулся Галкин, отрывая от розового тельца целлулоидный панцирь.

— Средне.

— Нормально живу.

— Женат?

— Да.

— Кто избранница?

— Лена Калинина. Может, по экспедиции помнишь?

— Лена Калинина… Невысокая такая, изящная блондиночка?

— Какая она блондиночка? Я блондиночек ненавижу.

— Брюнеточка, что ли?

— Русая. Как заяц-русак, — рявкнул Галкин.

— Чего ты кричишь-то? Пусть будет русая. Она же, кажется, москвичка?

— Была москвичка, стала ленинградка. Или петербурженка. Как угодно.

— И дети есть?

— Есть. Сын. Пять лет.

— Пять? Я и не знал, что ты так давно женат. А говорили, что Виктор Галкин — последняя неприступная крепость, о которую разбиваются безутешные женские сердца.