Круг обреченных - Лаврентьева Ирина. Страница 8

— Ничего я не совала, — отбивалась покрасневшая Катерина, в полном недоумении разглядывая осколок.

— А кто совал? Вместо того чтобы трахаться, смотрела бы лучше, что на обед даешь! А если бы ребенок поранился, ты представляешь, что было бы?

— При чем тут?.. Может, это Зинаида, когда пробу снимала, какое-нибудь лекарство уронила, — завелась Катерина.

— Я уронила? — вскричала медсестра Зинаида. — Что ты несешь?

Она кинулась к кастрюле, помешала поварешкой остатки супа, извлекла еще пару осколков.

— У меня и ампул-то таких нет, — пробормотала она, разглядывая кусочки стекла сквозь линзы очков.

На пороге столовой возникла заведующая.

— Что у вас происходит? — ледяным голосом спросила Мария Сергеевна.

Повисла тишина. Красная как рак Катерина умоляюще смотрела на подруг.

— Светлана Николаевна, у вас кровь на губе! ! Что это такое?

— Я… Я вилкой нечаянно поранилась, — пробубнила Света, вытирая губу платком.

— А вы не засиделись ли здесь? Что у вас в спальнях происходит? Дети там, поди, уже на головах стоят! Марш по группам. Екатерина, полдник через двадцать минут, а ты рассиживаешься!

Маленькая сухонькая заведующая строго глянула на подчиненных, развернулась, показав узкую прямую спину, и исчезла.

Настроение было испорчено. Катя пыталась оправдываться, но так толком ничего и не могла объяснить. И в этот момент дверь комнаты отворилась. На пороге вновь возник Мишаня. Катя покраснела. Женщины, неодобрительно хмыкнув, молча вышли.

Лицо Мишани было чем-то озабочено.

— Слышь, Катька, ты уборку в пищеблоке после моего ухода не делала?

— Ничего я не делала, — буркнула девушка. — Ты зачем вернулся? У меня и так неприятности, а тут ты глаза всем мозолишь!

— Пойдем, возьми швабру. Надо пол протереть.

— Еще чего? Ты что, мне начальник? Я пол после ужина мою.

— Помоешь сейчас, — грозно прошипел Мишаня.

— Иди ты к черту! У меня стекла в супе откуда-то взялись, а ты со своим полом. Чего тебе надо-то?

— Какие стекла? — одними губами спросил Мишаня.

— Откуда я знаю? Вон, смотри! — сквозь слезы проговорила Катя, кивнув на лежавшие на столе осколки и не замечая изменившегося лица парня.

Мишаня тупо разглядывал останки ампулы.

— А… Это… Что, обед был уже?

— Был. А что, поесть хочешь?

— Не… Ты это… Где остатки супа-то?

— Вон, в бачке. Девчонки домой берут. У кого собаки есть. Кормят. А что?

— Ты вот что. Ты вылей остатки в унитаз, слышь? И стекла выброси.

Размолоти мелко и выброси. А кастрюлю помой хорошенько.

— Да что ты раскомандовался? — опять вскипела Катерина. — Это… твоя, что ли, ампула? — вдруг спросила она.

— Кто тебе сказал? Откуда у меня? Ты думай, что говоришь! Это я о тебе забочусь, чтобы не привязывались к тебе, дура! И вообще, пора мне. Я попрощаться пришел. Меня опять на задание посылают, — затараторил Мишаня.

— Как? Ты же только вернулся! На сколько? ахнула Катя, мгновенно забыв о своих неприятностях.

— Не знаю. Надолго. Не меньше чем на месяц.

— Мишанечка-а-а, — запричитала Катя, повиснув на его шее.

— Ну все, все, кончили. Жди. Твое дело ждать. И не говори никому, что я у тебя утром был здесь, слышь? А то у меня проблемы будут. Я должен был сразу к начальству с докладом ехать, а не у тебя тут торчать, поняла? Скажешь кому — меня из органов турнут, поняла?

— Поняла, Мишенька, — часто закивала Катя, сморкаясь в край халата.

— Все. Не реви!

Мишаня оторвал от себя девушку, выскочил за дверь. Катя опустилась на стул и разрыдалась.

Глава 7

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Над кухонным столом разливался мягкий свет настенного светильника, скрытого желтым абажуром. Лена поглядывала в окно. Сквозь тюль занавески мерцали окна противоположного дома. Разделявший их проспект был слишком широк для того, чтобы чувствовать себя невольным свидетелем чужой жизни, а с другой стороны создавал ощущение некоего единения с незнакомыми людьми. Вот и там, в доме напротив, сидят вечерами на кухне, пьют чай, разговаривают. Значит, ты не один во вселенной.

Лена с Виктором очень любили поздние вечерние часы.

Кирюша — типичный жаворонок: встает чуть свет, но и ложится рано. Едва раздаются позывные вечерней программы «Время», свекровь уходит в свою комнату знакомиться с последними новостями, и уже через минуту по квартире разносится ее звучный, прямо-таки мужской храп. Костик тоже посапывает в своей постели — жаворонок не жаворонок, просто птаха Божья. Как и все дети, впрочем.

Так думала Елена, помешивая в кастрюльке пахучее варево.

— Ну что, колдунья, когда снадобье готово будет?

Витька встал, подошел к жене, заглянул через ее плечо в кастрюльку, как бы мимоходом погладил русые волосы. Елена варила глинтвейн. Особых роскошеств молодая семья позволить себе не могла ввиду скудности семейного бюджета, но бутылку сухого вина — для Елениного горячего (и горячительного) напитка — да пару бутылок пива для Витюши — эти траты бюджет выдерживал. Иногда можно было себе позволить. Они иногда и позволяли.

— Как у тебя волосы хорошо пахнут. — Витя склонился к ее невысокой фигурке.

Кончилось это тем, что убежавшее вино с шипением растеклось пенной шапкой по плите.

— Витька, проклятый! Опять! Все из-за тебя!

— Ну и пусть! — откликнулся муж, одной рукой отодвигая кастрюльку, другой — прижимая к себе гражданку Калинину.

— Ну и пусть, — согласилась с Галкиным легкомысленная гражданка.

Глинтвейн убегал каждый раз, потому что каждый раз происходило одно и то же: Лена смотрела, смотрела за кастрюлькой… А коварный Галкин отвлекал ее своими поцелуями. Так было и сейчас.

— Все, хочу вина! — отстранилась Елена.

— Пьянычка, — констатировал муж, пытаясь продолжить прерванное занятие.

— А сам? От кого сегодня спиртным попахивало?

— Я полагаю, препирательства здесь неуместны, — оскорбился Галкин. — Я был при исполнении. Общался с депутатом. А это очень вредная работа, требующая последующей разрядки. И зачем только наш главный придумал этот газетный сериал про депутатов! И зачем только я за это взялся?

— Это же твой профиль — политики.

— К сожалению. Но сердце мое далеко от свинцовых мерзостей нашей жизни… Да ты не слушаешь меня, — пригляделся к жене Галкин.

— Я? Я слушаю. Давай рассказывай, весь вечер терпел. Кого ты там нынче допрашивал? Кто из народных избранников на сей раз обнажил свою гнусную сущность?

Супруги переместились за стол. Витька отхлебнул пива. Елена — своего горячего компота, как называл глинтвейн Галкин. Но едва Витька раскрыл рот, дверь комнаты распахнулась и в коридор вылетел Костик, бросился в туалет. Лена кинулась следом за сыном.

— Котенька, что с тобой? — послышался ее испуганный голос.

— Мама, мне плохо, — жалобно ответил Костик.

— Витька, он весь горит! — крикнула Лена. Ночь была бессонной. Приступы рвоты мучили мальчика до самого утра. Лена металась от постели сына на кухню, рылась в аптечке, неслась обратно. Виктор бестолково путался под ногами, и перепуганная Лена то и дело покрикивала на ни в чем не повинного мужа. По сигналу боевой тревоги поднялась Кирюша.

— Надо вызывать «неотложку», — решила Лена. — У него температура тридцать девять.

— Ага. Мальчонку тут же в бараки какие-нибудь упрячут, — высказалась свекровь. — Погоди, Елена, не мельтеши.

Оценив обстановку, Кирюша, не обращая внимания на плач Костика и причитания Елены, заставила мальчика выпить два литра кипяченой воды с марганцовкой, затем, когда желудок был промыт до состояния новорожденности, сунула Котьке несколько таблеток активированного угля. В задумчивости полководца, оценивающего ход битвы, проследила, чтобы таблетки «прижились» в захворавшем организме. Убедившись, что уголь делает свое дело, заварила каких-то трав и по ложечке стала поить мальчика горячим отваром. После чего обтерла его водой с уксусом. Костика переодели в сухое белье, переменили постель. В шесть утра он заснул безмятежным сном.