Сердце некроманта - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 11

Но если меня избавили от артефактов, может, расщедрятся и на последнее отпущение? Я не стала спрашивать и об этом, как не стала тешить себя надеждой – не так горько будет разочаровываться.

Мне помогли взобраться в телегу, вокруг выстроились братья, и среди их серых ряс матушка Епифания в белом одеянии выделялась, точно белая голубица между сизых собратьев. За эту ночь матушка, казалось, состарилась лет на десять, а взгляд ее блуждал, то устремляясь к небу, то опускаясь к земле, но ни разу не остановился на мне. Я тоже не стала на нее смотреть. Может быть, вчера я действительно была безумна, но и сегодня не пожалела ни об одном сказанном слове, хотя едва ли решилась бы их повторить. Лучше смотреть в небо – пока его не затянет дымом, а потом мне станет ни до чего.

Глава 8

Четверть часа до площади Правосудия минули слишком быстро. Несмотря на ранний час, ее заполонил народ, и братьям пришлось раздвигать людей, чтобы проехала телега.

«Вон она, – раздался чей-то голос. – Ведьма!»

«А выглядит такой невинной».

«Брата уморила!»

«Притворялась посвященной сестрой!»

«Легла под некроманта!»

Я вспыхнула. Мало было клеветы, так еще и это. Попыталась высмотреть в толпе того, кто это сказал, но все лица слились в одно – любопытное, насмешливое. Зло в моем облике заслужило смерть, и люди ждали, когда меня настигнет справедливая кара.

Яблочный огрызок ударил в плечо. Я брезгливо смахнула его. Недавно белоснежное, сегодня мое одеяние выглядело заношенным и помятым. Странно, что меня не облачили в серую хламиду смертника. Наверное специально, чтобы показать всем – никто не избегнет справедливого наказания, ни чужой, ни свой, точнее тот, кто был своим.

Страх все-таки накрыл меня, когда телега остановилась у помоста. Ноги подкосились, но мне снова не дали упасть.

Кузнец сбил оковы, меня втащили на помост, прикрутили к столбу, связав руки за спиной. Никто и словом не обмолвился про последнюю возможность исповедаться и покаяться.

Значит, все же быстрой смерти не будет. Но почему? Месть? В назидание другим сестрам? Или они – эта мысль едва не заставила меня рассмеяться – действительно пекутся о моей душе?

Глашатай начал зачитывать список моих преступлений. Оказывается, я не только помогла сбежать некроманту, но и много лет вредила ордену, притворяясь примерной сестрой. С первого дня в обители начала вредить, еще ребенком видимо, иначе откуда бы взялись те самые много лет?

– Неправда! – не выдержала я. – Все это неправда!

Меня не услышали.

Я еще раз посмотрела в толпу, надеясь увидеть хоть одно лицо, на котором было бы сочувствие. Тщетно. Подняла взгляд. В окнах домов, окружавших площадь, виднелись головы. И там все то же любопытство и предвкушение. Взгляд скользнул дальше…

Ратуша! Столичная ратуша. Открытое окно, из которого свисал бархатный – то ли от страха, то ли благодаря дару мое зрение обострилось так, что я отчетливо видела – ковер с вышитым королевским гербом. И в окне – он. Король.

Всем существом своим, всей силой своего дара я потянулась туда. В висок словно врезался тупой камень, но мне было все равно.

Я видела короля так ясно, будто стояла в паре ярдов от него, и знала, что сейчас он тоже видит меня. Наши взгляды встретились.

– Отец! – закричала я, и усиленный даром голос полетел над площадью, заглушая глашатая и гул толпы. – Это я, Эвелина, твоя дочь! Я невиновна! Спаси меня!

Его лицо окаменело. А потом король встал и, развернувшись ко мне спиной, ушел в глубину комнаты.

Еще один камень ударил мне в висок, отшвыривая обратно на эшафот, а следом раздался крик:

– Остановите ее! Поджигай!

Я пришла в себя. Нет, это не камень. Это инквизиторы пытались заблокировать мою магию – так же, как когда я потянулась к ней во дворе храма. Правда, похоже, получалось у них так себе. Дюжина братьев, окруживших помост, как один обернулись ко мне, и все выглядели бледными. Кто-то склонился, сжимая виски, у одного шла носом кровь, еще двое хватались за соседей в поисках опоры. А Первый брат смотрел так, будто вместо меня ему явилась орда демонов.

– Поджигай! – еще раз крикнул он.

На ладони палача появился язычок пламени, толпа загудела, но в гуле мне послышалось не радостное предвкушение, а ужас.

Или это меня придавил ужас – придавил в буквальном смысле, будто накрыл тяжеленным ватным одеялом и навалил сверху мешки с песком, под которыми ни шелохнуться, ни вдохнуть в полную силу.

Я хотела зажмуриться, но тело отказалось мне подчиняться. Стояла и смотрела, как в руках палача разгорается моя смерть.

Из помоста перед палачом выросла белая фигура. Я бы назвала ее призраком – но призракам вроде как полагалось быть прозрачными, а эта выглядела плотной, будто мраморная статуя. Точная копия палача.

Он отшатнулся, а на голове призрака истаял капюшон, обнажив лицо. Довольно приятное мужское лицо. Палач попятился, осеняя себя священным знамением, огонь на его ладони погас.

Толпа завыла в ужасе, но я смотрела не на нее – только на две фигуры на эшафоте. Палач сотворил теперь священное знамение на своего двойника. Призрак рассмеялся – жестко и жутко, а в следующий миг я вскрикнула вместе со всеми – с лица его клочьями поползла плоть, обнажая провалы глазниц и оскал черепа. Ошметки призрачной плоти продолжали сползать: открылся хребет, ребра и кости рук, таз, и наконец, голый скелет стоял перед палачом, зло и безжалостно хохоча таким знакомым смехом, – но в смятении, охватившем меня, я никак не могла вспомнить, где слышала этот смех.

Палач, дрожа, продолжал пятиться. Скелет сложился, рассыпался прахом, который унес порыв ветра. Человек, достигнув края эшафота, оступился, завопив, рухнул вниз, и я потеряла его из виду.

– Некромант! – Хорошо поставленный голос Первого брата перекрыл вой толпы.

В следующий миг еще один призрак вырос перед ним. Окинул своего двойника суровым взором и изрек:

– Твои чресла бесплодны.

Чресла? Братья же дают обет безбрачия… Несмотря на ужас, творящийся вокруг, я едва не рассмеялась сама над собой. После того, что пытался сделать со мной Михаэль, должна была бы понять истинную цену тех обетов. И призрак словно услышал меня.

– Ты попрал обеты, надеясь оставить наследника, но лишь зря обрек свою душу на вечные муки. Никого не останется в этом мире после тебя.

Первый брат отшатнулся. Рука его взметнулась было в священном знамении, но в следующий миг он овладел собой. Выпрямился, отворачиваясь от призрака:

– Здесь некромант! Найдите его!

Но братьям, кажется, стало не до него. Десятки призраков появились перед ними, десятки разных лиц. Каждый что-то вещал, и этот мерный гул заглушил даже паникующую толпу.

– Умрешь в одиночестве, – раздалось совсем рядом со мной. Я повернула голову. Матушка Епифания, держась за сердце, смотрела на призрачную сестру, продолжавшую: – Никто не будет плакать о тебе.

Что ответила матушка и ответила ли, я не услышала, потому как и передо мной возникла девушка с белой мраморной кожей и белыми же волосами. Я больше удивилась не ее появлению, а тому, насколько прекрасным и нежным было ее лицо.

– Все отвернутся от тебя, – сообщила она мне.

Сердце замерло, словно сжатое огромным кулаком, упало ледяным комом куда-то к пупку. Я судорожно схватила ртом воздух, осознав, что происходит.

Кто бы ни призвал этих призраков, они выуживали из души каждого самый потаенный, самый настоящий страх.

«Все отвернутся от тебя».

Я расхохоталась. Громко, неудержимо. Смеялась и не могла остановиться. Самое страшное уже случилось. А я жива.

Пока жива.

– Некромант пришел за ней! – завизжала Епифания, наставив на меня костлявый палец. – Найдите его!

Ну-ну, пусть поищут. Я злорадно усмехнулась. В толпе людей, в окружении домов, в любом окне, на любой крыше которых мог бы быть некромант. Если бы по магии можно было отследить сотворившего – может, и вышло бы что-то, а так – иголка в стоге сена.