Жестокие клятвы (ЛП) - Макколл Джо. Страница 42

— Дневники моей матери, — хрипло шепчет она. — Она писала в них каждый день в течение девяти месяцев, пока была беременна нами. Это записи, которые она написала прямо перед родами.

15 мая,

Что-то не так. Я чувствую это своими костями. Всю беременность все было слишком идеально, и я все жду, пока упадет второй ботинок. Тео думает, что у меня паранойя. Когда он узнал, что я беременна, он пришел в восторг. Мы так долго пытались. Его волнение возросло, когда я объявила, что у нас будут близнецы. В тот момент, когда он узнал, что они обе девочки, он отдалился. Злой. Девочки не могут унаследовать его империю. Они ни на что не годятся, даже если он выдаст их замуж за союзы, они никогда не принесут такой пользы, как наследник мужского пола.

Я заверила его, что мы сможем попробовать еще раз, когда они родятся.

Я сейчас веду эту беременность одна. Он потерял интерес к детям и стал больше интересоваться шлюхами, которые обещал мне никогда больше не посещать, когда я забеременею. Судя по всему, беременность от слабого пола сводит на нет это соглашение.

Я могу только надеяться, что мои девочки не столкнутся с такими же проблемами со своими будущими мужьями, как и я.

16 мая,

Что-то определенно не так.

У меня начались кровянистые выделения и спазмы. Магда, моя домашняя медсестра, говорит мне, что это нормально, но я знаю, что это не так. Я просто это знаю.

18 мая

Как может сердце терпеть такую трагедию? На душе у меня было тяжело, когда священник председательствовал на службе. Я не могу найти в себе больше сил плакать из-за потери ребенка, которого я так и не узнала. Я крепко сжимала в руке снимок УЗИ, пока они запечатывали ее могилу.

Ваня Мариэлла Кастеллано никогда не узнает, как я ее любила, хотя я никогда ее не встречала.

Я проведу остаток своей жизни, добиваясь справедливости за ее убийство.

Ее убийца никогда не познает любви и доброты.

Отец Тео говорит, что я веду себя иррационально, но доказательством этого является снимок УЗИ.

Она убила моего ребенка.

Ее сестра. Шнур был туго обмотан вокруг ее шеи, и она держала её.

Она убила ее еще в утробе матери.

Я позабочусь о том, чтобы она поняла, что сделала.

Ее имя будет напоминанием о том, чего она мне стоила. Напоминание о том, что она взяла.

Я никогда не полюблю ее.

Она не только убила моего ребенка, но и из-за травм, нанесенных моему телу, я не могу родить Тео никаких сыновей.

Он сказал, что я для него бесполезна.

Значит, она мне будет бесполезна.

Ваня.

Моя бедная храбрая львица рыдает, когда доходит до последней записи. Ее слезы увлажнили страницы. Я беру ее на руки и прижимаю к себе. Все ее тело дрожит от силы ее криков. Меня злит мысль, что родитель будет обвинять ребенка в чем-то, над чем он не имеет контроля. Ваня не задушила сестру пуповиной в утробе матери. Любой, у кого есть хотя бы половина мозга, знает, что из-за сжатого пространства такое чаще случается с близнецами. Я смотрю на фотографию, заложенную между страницами, где она читала.

Это было ее разоблачающее доказательство того, что Ваня — убийца?

Все, что видно, это то, что она лежит на боку, протянув маленькие руки к сестре. На мой взгляд, это больше похоже на то, что она утешает, а не вредит. Мне кажется, что гнев был не столько из-за смерти ее ребенка, сколько из-за ее неспособности зачать наследника.

— Все это неправда, солнышко, — шепчу я ей, проводя рукой вверх и вниз по ее спине. — Это слова скорбящей женщины, чей эгоизм стоил ей самого лучшего в ее жизни. Отношения с тобой.

— Я знаю, — грустно шепчет она. — Но все равно больно.

— И так будет какое-то время, — честно говорю я ей. — Это чувство отвержения, возможно, никогда не исчезнет, но со временем оно станет лучше.

Она кивает головой, но ничего не говорит.

Нечего сказать. В течение многих лет она, должно быть, задавалась вопросом, как с ней обращались родители. Чем она заслужила их ненависть и отвращение? Ответ был: абсолютно ничего. Ее мать заболела задолго до того, как потеряла первого ребенка. Любой может увидеть это из ее произведений. Ее последняя запись — это бред человека, чье горе и психическое здоровье давно прошли.

Мне просто жаль, что Ване пришлось страдать.

— Давай вернем ее в место отдыха, — тихо говорю я ей, отстраняясь. — И возвращайся в пентхаус.

Ваня торжественно кивает и освобождается от меня. Она аккуратно кладет дневники обратно в гроб вместе с одним из браслетов, которые я часто вижу на ней. Она взяла его с собой, когда мы впервые приехали сюда.

Моя прекрасная львица нежно целует двумя пальцами крышку гроба и грустными глазами наблюдает, как мы помещаем ее обратно в гробницу.

— Я пришлю людей позже и запечатаю его, — уверяет ее Антон. Ваня благодарно кивает. Антон выходит из склепа, а я следую за ним, останавливаясь наверху лестницы, чтобы дождаться Вани, которая тихо стоит перед могилой своей матери.

— Я любила тебя, хотя ты не заслуживала моей любви, — ее голос тихий, как будто она рассказывает ей секрет. — Мне жаль, что у тебя не было способности любить меня.

Моя челюсть сжимается, когда я слышу эти слова, потому что чувствую их глубоко внутри себя.

Ваня будет моей женой, но это не значит, что я когда-нибудь ее полюблю. Потому что, как и ее мать, я больше не способен любить. Оно было запятнано и запятнано моим прошлым. Однако, в отличие от ее матери, я буду относиться к своей жене с уважением. Я позабочусь о каждой ее нужде. Она никогда ни в чем не будет нуждаться.

Я подарю ей мир.

Только не мое сердце.

ГЛАВА 33

Ваня

Что-то не так с Адрианом, когда мы направляемся в пентхаус. С тех пор, как мы вышли из гробницы, он был в глубоких раздумьях, потерянный для окружающего мира. Единственный раз, когда он отрывается от телефона, — это когда Антон сообщает ему о чем-то по работе. Возможно, он не имел в виду то, что сказал о том, что смерть моей младшей сестры произошла не по моей вине.

Или, может быть, это что-то еще.

Он все еще сидит со мной на заднем сиденье. Это что-то.

Если бы я только могла заставить его посмотреть на меня.

— Свадебное платье должно быть готово завтра, — говорю я ему. Он издает тихий гул в знак подтверждения. В обзорном зеркале я вижу, как глаза Антона возвращаются к нам, в их краях беспокойство. Я не понимаю. Это он в первую очередь принуждает меня к этому браку, я чувствую, что он должен хотя бы проявить некоторый интерес.

— Смог ли ты получить необходимую мне информацию? — Адриан поднимает голову, чтобы спросить своего заместителя.

— Да.

— Хорошо, — говорит он.

— Если я смогу понять, какую роль они играют во всем этом, возможно, я смогу начать собирать некоторые кусочки воедино.

— Что? — спрашиваю я своего будущего мужа. Если ему вообще повезло, что его так называют на данный момент.

— Не имеет значения, — он пожимает плечами. — Тебе не важно это знать.

Я хмурюсь. Откуда все это?

— Но настолько неважно, что тебе пришлось тащить это сейчас? — почему он ведет себя странно? Антон слегка кашляет с водительского сиденья. Это предупреждение мне или его начальнику?

— Моё дело именно в этом, Ваня, — наконец он откладывает сотовый телефон. Я завладела его вниманием, но теперь не знаю, хочу ли я этого. Выражение его лица тает все надежды, возникшие вчера вечером после того, как он довел меня до оргазма. Человека, который нежно держал меня в склепе моей семьи, больше нет. Возможно, его вообще там никогда не было. Было ли это все уловкой или, может быть, мое воображение проецировало на него того, кем я хотела, чтобы он был?

— Я стану твоей женой, — шиплю я, но печаль в моем голосе притупляет его остроту.