Сила любви (СИ) - Зауэр Елена. Страница 2

Я маленькая иду в первый класс, на мне красивая форма, белые бантики в косичках. Я держу папу и маму за руки и чувствую себя очень взрослой. Ведь я иду учиться!

Учиться, учиться и еще раз учиться — было моим девизом всю школьную жизнь. И ни каких глупостей! Под глупостями мама понимала всякие дискотеки, первую любовь и просто общение со сверстниками. Поэтому день мой был расписан всякими полезными занятиями с утра до самого вечера.

Я на выпускном вечере. На мне красивое платье, на голове что-то немыслимо воздушное, на ногах мои первые туфли на каблуках! Мама считала, что девочке не положено раньше времени портить походку. Красится девочке тоже было нельзя — это портит кожу, но сегодня мне разрешили немного подвести ресницы и тронуть губы блеском. И я чувствую себя настоящей красавицей. Только вот мальчишки обходят меня стороной, и все медляки я танцую с папой.

Каким-то чудесным образом я убедила родителей, что мне просто необходимо учиться именно в Московском Университете, и они меня отпустили! Правда, взяли с меня обещание быть хорошей девочкой! Но что значит это обещание по сравнению с тем чувством свободы, которое я испытала, сидя в поезде, отправляющемся с вокзала родного города!

Первые лекции, зачеты. Посиделки в общаге. Прогулки с подружками. Меня кружит вольная жизнь. Мои первые самостоятельно заработанные деньги, я на заказ начала писать рефераты.

Знакомство с Кириллом. Мы с подружками отмечали благополучно закрытую сессию в небольшом кафе, и там же по тому же поводу находился Кирилл со своими товарищами. И мы кружимся с ним под какую-то медленную композицию, потом под быструю и снова под медленную. Первый поцелуй. Первое свидание. Наша свадьба. Гости кричат нам: «Горько! Горько!». Мы снова кружимся в танце. И снова поцелуи, более страстные, ненасытные. Его руки на моём теле. Мне стало невыносимо жарко.

А потом меня кто-то грубо тряханул за плечо.

— Вставай, Забава, повалялась и будет, на суд пойдем, — услышала я сквозь туман.

Снова Забава. Неужели мы с этой Забавой так похожи. Мой взгляд с трудом сфокусировался на здоровом таком мужике. Одет он был, как и прежние мои знакомцы. Только пояс у него был какой-то широкий с вышивкой и бахромой. Лицо его перекосила презрительная гримаса.

— Вставай, говорю, — повторил он.

Вы когда-нибудь пробовали встать связанными по рукам и ногам? Я не пробовала, но попыталась. Мой охранник, наверное, это был охранник. Кто же ещё может вести заключённого на суд. Так вот, этот добрый человек не долго наблюдал за моими потугами. Видимо, терпение не входило в числе его добродетелей. Так как уже после первой моей неудачной попытки, он просто поднял меня за шкирку, как котенка, и поставил на ноги. Я пошатнулась и чуть было не упала, но он вовремя ухватил меня за платье. Ну, я так думаю, что я одета в платье, ноги-то у меня босые, и нижнего белья не ощущается.

— Горячая ты какая-то и мокрая, — проговорил мой охранник.

Какие точные умозаключения. Интересно, какой я должна быть после купания в ледяной воде? Думаю, у меня сейчас температура была не меньше сорока градусов. Меня знобило, разум куда-то уплывал периодически, в груди что-то булькало, и моё тело несколько раз скручивало от приступа кашля.

Мужик всё ещё придерживал меня, наверное, размышлял, как доставить меня до места заседания уважаемых судей. А я между тем без особого интереса огляделась по сторонам. Поруб представлял собой что-то типа землянки, удобств в поле зрения никаких не наблюдалось. Хорошо, мне, вроде, ничего такого не хотелось. Или плохо? Врачи ответили бы точнее.

Мне всё ещё казалось, что я сплю, и вижу какой-то дурной сон. Ведь, если даже допустить, что это Кирилл вывез меня в какую-то деревеньку, то почему жители одеты так странно? И почему я вдруг стала Забавой? Может быть меня похитили вместо неё? В таком случае, они обязаны меня отпустить? Или нет? Мысли мои путались, происходящее не вписывалось в мою картину мира. Хотела спросить у охранника, где я нахожусь, но тут же согнулась пополам от кашля.

— Видно, совсем худо, тебе, — жалостливо промолвил мужик, — что-то ты на ведьму-то совсем не похожа.

— Я не ведьма, — прохрипела я.

— А люди, говорят, что ведьма, — мужик покачал головой, потом закинул меня на плечо и понес к выходу.

Вот тут бы мне и проснуться. Но нет. Мы оказались на площади. Здесь толпился народ. Кто-то кричал:

— Ведьма! Ведьма! Сжечь её!

— Она моих курей подавила!

— Она мою корову сглазила!

— А у меня из-за неё молоко пропало!

Что за театр абсурда! Прямо средние века какие-то! Я всё ждала, что меня кто-то разбудит, выдернет из этого наваждения. Но мой страшный сон продолжался.

Мужик, наконец, поставил меня на ноги, я уже хотела было закричать, что все они ошибаются. Но мне снова заткнули рот кляпом. А потом началось что-то совсем не объяснимое. Ко мне подошли какие-то старцы в длинных белых рубахах, все высокие, седые как лунь, в руках у каждого палка. Они вперили в меня свои злые глазенки и в один голос, как по команде, прокричали:

— Верим вам люди, ведьма она! На костер, её!

Чьи-то руки тотчас меня подхватили и снова куда-то потащили. Тащили не долго, здесь же на площади стоял столб, вот к нему-то меня стали привязывать. А потом подбросили к моим ногам каких-то палок и подожгли их. На этом захватывающем моменте моё сознание сжалилось надо мной, и поплыло подальше от этого кошмара. Перед самой отключкой я загадала, что в следующий раз очнусь дома, ну или на крайний случай, в больнице. Наивная…

Много сотен лет от сотворения мира, серпень, шестица! (Анна)

Тепло — это было первое, что я ощутила, когда снова пришла в себя. Голова была перебинтована и почти не болела. Дышать было тяжеловато, и во всем теле ощущалась дикая слабость. Но это вполне объяснимо: у меня же травма головы.

Я лежала на чём-то в меру мягком, и одежда на мне была сухой. Правда, нижнего белья снова не наблюдалось. Но в реанимации же его и не положено надевать на пациентов. Я была уверена, что сейчас открою глаза в палате.

И я с улыбкой на устах разлепила веки. Ешкин кот! Где я? Где моя уютная больничная палата? Я лежала на лавке в какой-то землянке, чем-то похожей на поруб, только более светлой. В одном углу этого помещения был сложен каменный очаг. На нём стояли чугунки, в которых что-то булькало. А в другом находилось что-то типа алтаря с какими-то деревянными фигурами. Вокруг стен стаяли скамьи. В центре имелся очень странный стол. Под потолком сушились разные травы и коренья. А рядом со мной на коленях сидела какая-то старуха. Глаза её были закрыты. Старуха раскачивалась и тихо пела на незнакомом мне языке. Правда несколько раз я уловила знакомое сочетание звуков, что-то типа «Троян-отче» и «Макошь-мати». Господи, куда я попала?

В горле запершило. Я не удержалась и закашляла. Старуха прервала своё пение, открыла глаза, и внимательно посмотрела на меня.

— Очнулась, слава Богам! — проговорила она. Её взгляд, обращенный на меня был мягким, даже ласковым. Она наложила мне руки на грудь, и кашель прошел.

— Где я? — тихо спросила я её.

Старуха задумчиво посмотрела на меня, потом молча встала, подошла к очагу и налила какой-то жидкости из чугунка в глиняную чеплашку. Она подошла ко мне, приподняла мне голову и поднесла чеплашку ко рту.

— На вот, попей, полегче будет!

Я сделала глоток и поморщилась, жидкость была отвратительной на вкус, настолько отвратительной, что я с трудом подавила рвотный позыв:

— Я не могу больше, — пролепетала я.

— Можешь! Надо выпить всё! Травы поставят тебя на ноги.

Как ни странно, следующие глотки уже не были настолько противными, а под конец этот отвар показался мне почти вкусным.

— Вот так, умница! — похвалила меня старуха. — Теперь можно и поговорить, заблудшая душа?

— Почему я заблудшая душа? — спросила я.

— Ну а как же понимать то, что вижу я перед собой Забаву, а разговариваю с тобой.