Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Фергюсон Ниал. Страница 30

Министру-либералу было гораздо проще проводить политику сближения с Францией, нежели с Россией, и, как мы видели, Грей выражал намерение пойти навстречу французам еще до того, как стал министром иностранных дел. И снова был продолжен курс консерваторов. Однако Грей (он и сам это признавал) пошел значительно “дальше, чем требовалось от предыдущего кабинета” ^{422}. Так, Грей способствовал превращению военного “подтекста” в англо-французскую Антанту.

Еще до того, как либералы пришли к власти, английские стратеги всерьез задумались об оказании на море и суше помощи Франции в случае ее конфликта с Германией. Планы блокады германского побережья уже имелись ^{423}. Но лишь в сентябре 1905 года Генштаб всерьез задумался об отправке на континент экспедиционных сил в случае франко-германской войны. В связи с этим встал вопрос о бельгийском нейтралитете. Хотя военачальники считали, что “едва ли Бельгия окажется частью театра военных действий на первом этапе войны”, они признавали, что “изменение боевой обстановки может привести к ситуации, в которой одна из воюющих сторон (скорее всего, Германия) почти неизбежно нарушит нейтралитет Бельгии”. При таких обстоятельствах предполагалось в течение 23 дней перебросить в Бельгию два армейских корпуса. Этот шаг выглядел привлекательным потому, что Англии отводилась роль более выигрышная и независимая, нежели та, которую она играла бы, “предоставив немногочисленный контингент [в распоряжение командиров] большой континентальной [французской] армии. В нашей стране такой шаг был бы непопулярен” ^{424}. До декабря 1905 года это были скорее мысли вслух, но вскоре после формирования нового правительства начальник военной разведки генерал-лейтенант Джеймс Грирсон обсуждал возможность отправки экспедиционных сил с французским военным атташе Виктором Уге ^{425}.

Из-за выбранного для этих консультаций времени (новые министры еще осваивались на своих местах), естественно, возникло подозрение, что военные пытаются обмануть правительство. Особенно насторожило происходящее тех, кто присутствовал на состоявшейся в то время в Комитете обороны империи так называемой конференции в Уайтхолл-Гарденс. Например, они пришли к выводу, что в случае нарушения бельгийского нейтралитета у Великобритании появится “право, но не обязанность, вмешаться” ^{426}. По мнению Томаса Сандерсона, постоянного заместителя министра иностранных дел, Лондонский договор 1839 года не содержал “позитивного обязательства… прибегнуть к силе для гарантирования [нейтралитета] в любых обстоятельствах и любой ценой”. Это было бы, прибавил он, “обещание, которое неуместно ждать от любого правительства” ^{427}. Как бы то ни было, Джон Фишер — до 1910 года занимавший пост 1-го морского лорда (начальника Главного морского штаба) — отвергал идею о переброске сухопутных войск через Ла-Манш и рекомендовал в случае войны с Германией воевать исключительно на море, допуская как самое большее десантную операцию на германском побережье ^{428}.

Именно Грей подтолкнул сторонников отправки экспедиционных сил к действиям. 9 января 1906 года министр иностранных дел (сменивший Лэнсдауна на переговорах по марокканскому вопросу) заявил германскому послу графу Меттерниху, что если “у Франции возникнут неприятности” из-за Марокко, то “симпатии англичан и их сочувствие к Франции… окажутся настолько сильны, что ни один кабинет министров не сможет остаться безучастным”. В своем докладе премьер-министру об этой беседе Грей указывал: “Военному министерству… следует обдумать ответ на вопрос, что оно станет делать, если придется выступить против Германии, например в случае нарушения немцами бельгийского нейтралитета” ^{429}.

Грей был осторожен. Он настаивал, чтобы консультации с французами по военным вопросам имели неофициальный характер (настолько неофициальный, что о них первое время не знал даже Кэмпбелл-Баннерман) ^{430}. Министр иностранных дел и его подчиненные туманно рассуждали о “не только дипломатической” поддержке Франции и повторяли, что военные консультации не имеют “обязывающего” характера. Айра Кроу даже сделал парадоксальное заявление: “Обещание англичанами военной помощи фактически не означает обязательства” ^{431}. Однако ясно, что Грей тогда уже предрешил исход дела. “Меня известили, что 80 тысяч человек с надлежащим вооружением — вот все [sic], что мы способны выставить в Европе”, — 15 января сообщил он Фрэнсису Берти (ставшему послом в Париже). На следующий день Грей написал военно-морскому министру лорду Твидмуту: “Мы не обещали [французам] никакой помощи, однако… командованию нашими военно-морскими и сухопутными силами следует обсудить этот вопрос… и приготовиться дать ответ, когда его зададут — или, скорее, если его зададут” ^{432}. Эта оговорка говорит о многом. К февралю 1906 года англо-французские переговоры шли полным ходом. Теперь Генеральный штаб обещал уже 105 тысяч человек, а Робертсон, Джон Спенсер Эварт (теперь глава военной разведки) и некоторые другие старшие офицеры Генштаба начали считать неминуемым “вооруженное столкновение” с Германией ^{433}. Грей отметил:

В июне 1906 года ключевые члены Комитета обороны империи отвергли аргументы Фишера и сторонников войны на море и одобрили новый план:

Таким образом, полгода со времени вступления в должность Грей руководил превращением альянса с Францией (который первоначально был предназначен для улаживания конфликтов за пределами Европы) фактически в оборонительный союз ^{436}. Он передал французам, что Англия будет готова сражаться плечом к плечу против Германии и стратеги в настоящее время решают, какую именно форму примет de facto поддержка Франции ^{437}. (Позднее Грей уверял, что не знал подробностей переговоров военных, однако это маловероятно ^{438}.) Несмотря на противодействие Фишера и сомнения Эшера относительно численности экспедиционных сил, в 1909 году подкомитет по военным нуждам Комитета обороны империи утвердил стратегию действий на континенте ^{439}.