Лувр - Останина Екатерина Александровна. Страница 35

В Лувре экспонируются портреты Гойи: посланника французской республики Фердинанда Гильмарде, дипломата Переса де Кастро, маркизы де Солана и маркизы де ла Мерседес. Изображая мужчин, Гойя подчеркивает в них в первую очередь силу и волевое начало; это решительные люди, уверенно идущие по избранному пути. Женщины, наоборот, хрупки, задумчивы и печальны. Портрет маркизы де Солана исполнен в серых, розовых и черных цветах. Лицо модели некрасиво и выглядит болезненным. Однако с исключительным мастерством передана фактура черного платья с бахромой и прозрачной розовой накидки на пушистых волосах маркизы, увенчанных огромным розовым бантом. Все одеяние выглядит просто, но исключительно изысканно; его прекрасным дополнением служат белые перчатки и серовато-желтый веер.

Ф. Гойя. Портрет маркизы де Солана

Ф. Гойя. Портрет Гильмарде

Начать рассматривать образцы французского портрета XIX столетия лучше всего с Жака Луи Давида. Один из замечательных его портретов – изображение супругов Серезиа. Эти люди еще очень молоды и беззаботны. Они показаны отдыхающими на лоне природы. Настроение беспечности создает и вид голубого неба, едва подернутого легкими облаками, и букет полевых цветов в руке госпожи Серезиа. В колористической гамме преобладают очень нежные оттенки голубого, розового, светло-желтого.

Совсем иной характер имеет «Автопортрет» Давида. Художник изобразил себя в кресле, с палитрой и кистью в руках. Его поза спокойна только на первый взгляд, за внешней невозмутимостью угадывается огромное внутреннее напряжение и борьба. В карих глазах – неприкрытое смятение, темные волосы разметались в беспорядке, лицо явно асимметрично и бледно. И даже серый халат с малиновыми отворотами окутывает фигуру беспорядочными, неровными складками. Обычно столь темпераментная манера письма не была свойственна художнику, однако картина писалась после поражения революции, когда друг Давида Робеспьер был арестован. Таким образом, зритель видит мучительный разговор человека с самим собой, причем кажется, что он твердит одну и ту же фразу: «Что же будет дальше?»

Блестящий портретист Энгр многому научился у Давида. Это подтверждает портрет Бертена-старшего, редактора газеты «Журналь де деба». Это пожилой мужчина, который сидит в кресле, упираясь в колени пухлыми руками с короткими пальцами. Его тонкие губы решительно сжаты, а темные серые глаза смотрят пронзительно и недоверчиво. Энгру удалось показать на портрете обобщенный образ преуспевающей буржуазии, которая захватила власть в результате революции 1830 года, и теперь полноправно распоряжалась в стране. Так портрет превратился в символ целой эпохи. Для Энгра главным выразительным средством являлась линия. Так, в портрете Бертена она пружинистая и кажется упругой, в портрете мадам Ривьер – плавно закругляется, а в портрете дочери мадам Ривьер становится воплощением изящества. Линейный рисунок мастер умело сочетал со светотеневой моделировкой, а цвету отводил вспомогательную роль.

Напротив, для Делакруа цвет – одно из ярчайших выразительных средств. В этом смысле особенно примечателен портрет Фредерика Шопена. Темные тона костюма и красноватый фон подчеркивают бледность и землистые оттенки лица композитора. Так образ Шопена представляется подвижным и изменчивым. Надо сказать, что в этом случае художника не особенно привлекала максимально верная передача внешнего сходства; для него гораздо более важным представлялось отразить напряженную работу мысли, передать творческий поиск и высокий взлет вдохновения.

Ж. О. Д. Энгр. Портрет мадемуазель Ривьер

Правда, в XIX столетии портрет не был ведущим живописным жанром; тематические полотна привлекали знаменитых мастеров того времени – Давида и Гро, Энгра и Делакруа, Курбе и Жерико. Огромные картины этих художников можно было поместить только в просторных залах с высокими потолками – в таких, как Дарю, Денон и Моллиен. Эти залы посетители музея предпочитают обходить в солнечные дни, поскольку шедевры потемнели от времени и в полумраке обычно теряется их колористическое богатство. В Дарю, Денон и Моллиен лучше проходить со стороны лестницы Дарю, где возвышается Ника Самофракийская; в этом случае наглядно представляется последовательная смена художественных направлений в первой половине XIX столетия.

Ж. Л. Давид. Клятва Горациев

Выразителем настроений, царивших в обществе в период революции и Первой империи, стал Давид. Его «Клятва Горациев» появилась в одном из салонов предреволюционных лет, и люди оценили полотно как непосредственный отклик на происходящие события. Третьему сословию были близки образы престарелого отца, посылающего сыновей в бой за родину, и самих сыновей, дающих клятву либо вернуться с победой, либо погибнуть. Герои античности стали символами уверенности, стойкости и мужества. В подобном полотне нет места психологизму, который зритель видит в «Автопортрете»; важной художнику представляется идея единства. Поэтому фигуры трех Горациев кажутся одним монолитом, жесты их рук и ног совершенно одинаковы. Таким же героическим пафосом исполнена и фигура отца. Даже позы женщин выражают не отчаяние, а покорность долгу и воле отца. С помощью светотени художник придает изображению людей объем и скульптурность. Давид использует только локальные цвета – красный, белый и голубой, как в национальном триколоре. Полотно кажется страстной речью, произнесенной с трибуны Национального собрания, или патриотической одой.

Ж. Л. Давид. Похищение сабинянок

Когда прошли годы революции, первый революционный художник Франции, Жак Луи Давид, стал первым живописцем императора Наполеона. Такова была естественная логика буржуазной революции, которая формировала судьбы и ее идеологов, и простых участников.

В зале Дарю можно увидеть монументальное полотно «Коронация Жозефины». Его заказал Давиду Наполеон в 1805 году. Теперь художник императора изображает уже не суровые образы революции, а роскошную обстановку двора Наполеона. Переливаются белые шелка женских нарядов, блестят расшитые золотом красные бархатные плащи, завораживающе мерцают драгоценности, колышутся пышные плюмажи – все исполнено великолепия и торжественности. Давид пишет маршалов, представителей духовенства, придворных дам, дипломатов и кавалеров. Все они кажутся застывшими в своих величественных, но в то же время напряженных позах, поскольку следят за малейшими изменениями в настроении императора.

В центре десятиметрового полотна изображен Наполеон, стоящий на возвышении. Он облачен в белые шелковые одеяния, поверх которых накинута рубиново-красная мантия с горностаевым подбоем. Голову венчает золотая корона. Лицо Наполеона спокойно и бледно, ни одна эмоция не накладывает на него отпечаток. Перед тем как заказать картину, Наполеон сказал Давиду: «Не точность черт и пятнышко на носу определяют сходство. Никто не осведомляется, похожи ли портреты великих людей. Достаточно, чтобы их гений в них жил». Император остался очень доволен работой Давида. Он рассматривал «Коронацию Жозефины» более часа в полном молчании, а затем произнес: «Давид, я вас приветствую, это не картина, в нее можно войти!», после чего раздались одобрительные возгласы приближенных Наполеона.