Наследие. История Джил и Майкла - Ли Мери. Страница 2

Это была предыстория, но дальше я поведаю о себе. О самой обычной-необычной девушке нашего времени. Я живу в эпоху мутантов, сломленных судеб, потерь и страданий. Но также это время надежды, веры в лучшее будущее и, несомненно, любви.

Меня зовут Джил, и это моя история.

Глава первая

Джил.

Иду по слабо освещенному коридору и киваю охранникам в знак приветствия. Они отвечают мне тем же. Тихие шаги эхом отзываются от стен длинного коридора. Я уже достаточно привыкла к этому месту, и оно больше не навевает жути, как было раньше. Останавливаюсь у нужной двери.

– Доброе утро, Джордж, – с улыбкой говорю я охраннику.

– Доброе-ли, мисс Джил? – как всегда спрашивает он.

– Прекрати называть меня мисс, – в тысячный раз прошу его я, пока он открывает дверь камеры.

– Я постараюсь, – говорит он и отходит в сторону.

Вхожу в маленькую комнату и встречаюсь с печальным взглядом Тобрета. Семидесятилетний старик смотрит на меня и кивает в знак приветствия. Дверь за мной закрывается, и я без страха подхожу к своему пациенту.

– Доброе утро, Тобрет. Как спалось?

– Как в тюрьме, – отвечает он.

– Не нужно было нарушать закон, – напоминаю ему и достаю тонометр. Но я и без прибора вижу, что Тобрету плохо. Одышка, красное лицо и то, как он потирает грудь, говорит о новом приступе артериальной гипертензии.

– Я не виноват, что твой отец придумал эти нелепые законы.

– Они не нелепые.

– Ага, расскажи мне, Тепличный Цветочек, как выжить в апокалипсис, не родясь в обеспеченной семье.

– Думаю, нужно работать, – отвечаю и смотрю на монитор прибора. 210/100. – Нужно поставить укол.

– Снова? – морщится старик.

– Боюсь, что да.

Тяжело вздохнув, Тобрет закатывает рукав синей тюремной робы и подает мне руку. Для Подземелья выделяют не так много лекарств, и использовать их можно только в случае, если человек сидит не на пожизненном сроке. Для тех медицина более недоступна.

– Ты думаешь, я не работал? Работал, еще как! Я пахал как могучая лошадь, но в таком возрасте как я сейчас… меня никто не брал, и тогда я сделал "это".

– Ты ограбил лавку миссис Донован, от страха за свою жизнь, она испугалась так, что ее сердце остановилось.

– Я же не знал, что она помрет, – Тобрет хмурится и уже более тихо добавляет, – Донован всегда выглядела здоровой.

– Но не была такой.

Я знаю Тобрета всю жизнь, он жил в Кресте, моем родном городе, через две улицы от моего дома. Мне тяжело видеть его здесь, но так же я понимаю, что без адекватной системы правления и наказания оставшимся городам долго не протянуть. Каждый должен отвечать за свои поступки.

– Тебе осталось два года, и ты выйдешь на свободу, – напоминаю ему я.

Старик опускает рукав на место и ложится на кушетку, что служит ему кроватью уже пять долгих лет.

– Боюсь, стены Подземелья – это последнее, что я увижу в своей жизни.

Укол начинает действовать, веки старика опускаются, и Тобрет засыпает. Думаю, он снова не спал всю ночь. Его мучают кошмары. Не из-за смерти миссис Донован, а из-за того, что он видел за периметром Креста. Он рассказывал мне, что за три года до налета на лавку миссис Донован ходил в дозор с моим отцом и видел своими глазами, как твари поедали людей. И ему кажется, что рано или поздно они придут и за ним. Это был далеко не первый раз, когда Тобрет увидел тварей, но именно тот день сразил его психику окончательно.

Бросив печальный взгляд на старика, покидаю его камеру и иду дальше.

– Доброе утро, Милена, – приветствую я единственную охранницу в этом царстве сломанных судеб.

– Боже, Джил, ты все еще здесь? Где носит твоего отца, почему он до сих пор тебя не забрал? – и этот разговор тоже повторяется изо дня в день.

– Думаю, у него есть дела куда поважнее, – отвечаю я и вхожу к следующему пациенту.

– Доброе утро, мистер Харрис, – здороваюсь я с могучей спиной тридцатилетнего дезертира. Он лежит на боку и никак не реагирует, ставлю на пол легкий чемоданчик и вновь обращаюсь к заключенному. – Мистер Харрис, пора вставать, – говорю я и подхожу к нему ближе.

Замираю.

Его спина недвижима.

– Мистер Харрис?

В ответ тишина.

Подхожу еще ближе и смотрю сверху вниз на серый силуэт молодого лица.

Мистер Харрис… мертв. И судя по цвету его кожи, уже не один час.

Проверяю пульс и зову Милену.

– Что? – кричит она из-за двери.

– Мистер Харрис мертв, – говорю я и жду, когда откроется дверь.

Милена не заставляет себя ждать и, быстро войдя в камеру, запирает за собой дверь.

– Точно? – спрашивает она.

– Точнее некуда, – отвечаю я.

Дальше идет банальная процедура. Я записываю данные, дату и примерное время смерти, а после эти записи отправят его семье, если она у него имеется, если же нет, то они будут храниться в картотеке Подземелья. Раньше подобные события приводили меня в тихий ужас, но оказывается, что с течением времени человек привыкает ко всему. И я привыкла. Привыкла, что периодически нам приходится прощаться с заключенными навсегда. Не все из них плохие люди, есть те, кто оступившись хочет вернуться к прежней жизни, есть и те, что не считают себя виновными. Но каждого из них жаль. Они умирают без возможности попрощаться с родными.

Распрощавшись с мистером Харрисом, обхожу еще семерых своих пациентов, а после позволяю себе вернуться в комнату. После обеда у меня лекции и я должна прийти в себя после очередной смерти заключенного. Кейт, моя лучшая подруга, говорит, что я к этому привыкну, но не уверена, что смогу это сделать окончательно. Да, я стала относиться проще к смерти подопечных, но все еще не могу выкидывать мысли о них в эту же секунду.

Спустя два часа и один пропуск обеда, я сижу в кабинете на лекции по мутации тварей. Несмотря на то, что мы уже закончили обучение при Подземелье, мы обязаны два раза в неделю приходить на курс повышения квалификации. Иногда нам рассказывают про тварей, иногда – про историю "мира до" или про новейшую историю "мира после". Были случаи, что к нам приводили военных, и они рассказывали о своих подвигах, однажды тут выступал Майкл. Его специально вызвали из Хелл, и он был этим крайне недоволен, но зато я была рада.

И зря.

При воспоминании о том дне мне становится дурно. Всю жизнь до двенадцати лет я росла с пониманием, что Майкл, как и Чарли, мне брат, но в пресловутые двенадцать лет все изменилось. Я увидела, как Майкл целовался с девушкой и тогда я… я… да заревновала я. И лелеяла в себе это чувство ревности три года. Я не могла сказать Майклу, что каким-то странным образом детская привязанность переросла во влюбленность. В первую глупую и наивную влюбленность. Мне было так стыдно и неуютно, что я стала его избегать. Он был нечастым гостем в Кресте, и я наивно думала, что однажды я забуду его удивительные глаза и найду себе парня.

Парня-то я нашла, но вот Майкла так и не забыла. Я скажу вам больше, когда мне исполнилось пятнадцать, мама и папа устроили мне день рождения и пригласили туда друзей из Креста, близнецов из Возрождения, а также Майкла и Чарли. Они приехали, и весь праздник я избегала его. Ровно до того момента, пока Кейт не нашла меня под лестницей моего же дома и не заставила пойти и признаться Майклу в глупых девичьих грезах.

Я противилась, но несколько глотков крепкого алкоголя развязали мне язык.

К черту этот день!

Так низко я не падала никогда.

Будучи уверенной из-за слов подруги, я пошла на поиски мужчины моей мечты. Нашла я его на улице. Он стоял возле крыльца и смотрел на Чарли, который уже увивался за очередной свободной, или не очень свободной, юбкой.

Я остановилась напротив Майкла и, пока не передумала, встала на носочки и быстро поцеловала его. Да это даже поцелуем я могу назвать с натяжкой. С такой очень-очень натяжной натяжкой. Я прилипла к его губам и прикрыла глаза, а он не ответил. Я отпрянула и ждала, когда он что-то да скажет мне. Но он молчал. Просто смотрел на меня и, черт его дери, молчал! Я до сих пор помню, как чувствовала стыд на своих огненных щеках. И я не успокоилась на этом. Я спросила его: "Неужели я тебе совсем не нравлюсь?", и он ответил, что я еще слишком мала, чтобы понять его ответ.