Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Нике Мишель. Страница 74

. . . . . . . . . .

Justina, Justina! Sequere me. Quidquid praeter te ipsum /34/ das, nihil curo: quia non quaero datum tuum, sed te. Da mihi te totum, et erit accepta oblatio [107] … Ego ante te ibo: tu me sequere [108]…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

O Deus meus, amor aeternus, totum bonum meum! [109] O ineffabilis gratia! o amor immensus [110] … Tu sis solus semper spes mea, tota fiducia mea, divitiae meae, delectatio mea, jucunditas mea, quies et tranquillitas mea, pax mea, cibus meus, refectio mea, refugium meum, auxilium meum [111] … Tibi offero totum cordis mei affectum, tibi me totum offero; in simplicitate cordis mei offero me ipsum tibi in servum sempiternum. Suscipe me hodie in sancta oblatione, nunc ergo si digneris accipere, ecce, – me ipsum offero [112] . Accipe enim sacrificium humilitatis et paupertatis meae… O dulcissime Domine, vocavi te et desideravi frui te, parata omnia respuere propter te. Tu enim prior excitasti me, ut quaererem te. Sis ergo benedictus, Domine, qui fecisti hanc bonitatem cum serva tua [113] … O Domine, Domine, te solum amo, te solum sequor, te solum quaero, tibi sole servire parata sum [114] … Da mihi, quod jubes, et jube, quod vis [115] … Si me vis esse in tenebris, sis benedictus, et si me vis esse in luce, sis iterum benedictus; si me dignaris consolari, sis benedictus, et si me vis tribulari, sis aeque semper benedictus [116] … Nihil aliud desidero, quam te ipsum, o solus bonum [117] … Sine te esse nequeo, sine te vivere non valeo [118] … Ecce, in te est totum, quod desiderare possum, – tu salus mea, spes et fortitudo [119] … O quantum ferveret, qui parvam scintillam caritatis tuae haberet! [120] Da mihi fervorem spiritus tui; accende in me ignem, quem venisti mittere in terram [121] … O dilecte Jesu, ardet cor meum, cupiat dissolvi et esse tecum… Domine, Domine dulcissime [122]…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нет слов, уста немеют… А часы бегут… сознание вдруг, точно очнувшись, напоминает, что есть руки и ноги, которые затекли, спина болит, затылок… Где-то что-то болит. Не все ли равно? все это что-то ненужное, незаметное, чужое. Есть свое, важное, и оно мучается невозможностью что-то высказать, что просится на язык, но язык так слаб и ничтожен… Властный призыв охватил меня, заполонил, понес куда-то на вершины, куда нет доступа бедному земному разумению и слуге его – языку. Что-то лепечут уста, частью свое, частью давно сказанное другими, – отдельные слова, вырвавшиеся из сердца с усилием, напоминающим физическую боль, или отдельные выражения, всплывшие беспорядочной вереницей в памяти… Бессвязный лепет, которым не выражается и тысячной доли того, что хотелось бы высказать… И то, что хочется высказать, – ничто в сравнении с переживаемым, превышающим всякую формулу сознания…

Господи, когда душа моя не слышит твоего призыва, тогда часто возносит она к Тебе молитвенный вопрос: куда ведешь меня Ты? «Скажи, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взях душу мою»… Но, когда раздается твой призыв, беззвучный, но все заглушающий, – тогда замирает всякий вопрос. На что мне знать, куда я иду? Ты зовешь, и довлеет мне… куда? незачем знать… «Quid ad te? Tu me sequere…» И точно разрывается душа в порыве за Ним следовать, без всякого вопроса, без оглядки…

Возьми меня всю, всю без остатка! Радость моя, скажи еще слово, чтобы разорвалось сердце и освободилось бы, полетело бы к Тебе…

Радость моя, дай мне страдать за Тебя! Страдания жаждет душа моя и тело мое, страдания безмерного, чтобы в нем лучше и ближе воспринимать Тебя. О да, знаю я теперь, истинное следование за Тобой – не в яркости страдания, а в тихой ежедневной скорби, в безгласном страдании от мелкоты и пошлости и удушья! Да будет воля Твоя – но дозволь мне только эту мольбу в этот час, когда вся я трепещу от Твоего призыва, когда вся горю от Твоей милости и божественная ласка Твоя окрыляет мою душу. «Accende in me ignem, quem venisti mittere in terram!..» Пламени хочешь Ты, Возлюбленный, – и пламенею я, возьми это пламя, дай ему разгореться в Тебе ярко и бурно и испепелить меня совсем, а не меркнуть, ибо никогда не бывать ему тихим, кротким мерцанием лампады… Прочь эти мысли! Пусть будет все по воле Твоей… «Non sicut ego volo, sed sicut tu…» Ты зовешь меня, Тебе одному да будет ведомо, куда Ты меня ведешь и для чего! Ты – мой путь и моя жизнь, и довлеет мне! И если дерзаю молить Тебя о пламени души моей, то только потому, что это пламя пожирает меня и рвется к Тебе, и мучителен этот порыв, и сладостен паче всех радостей. Точно нет у меня тела, нет ничего, что окружает это тело, – все ушло, растаяло, испепелилось; нет такой жизни, которой я могла бы Тебе послужить, что-то в ней жертвовать Тебе, что-то переносить ради Тебя… – ничего нет, кроме этого безумного горения, радостного и мучительного, в котором вся духовная моя сущность тянется к Тебе, как язык пламени, чтобы слиться с муками Твоими в неизреченной радости…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Justina, Justina…

…Господь мой и Бог мой!.. Мне жутко: я не могу парить так высоко… Я думала, что сразу растворится душа моя в Твоем безбрежном море, но теперь вижу, что Ты зовешь куда-то

меня

, мою личность, а мне непосильно… Ах, ничего я не могу выразить – жалкая я, убогая, ничтожна! Господи – не осыпай меня Твоими милостями, – Ты видишь ведь, что я ничего не достойна, кроме гнева и презрения. Безумная я, безумная – гордилась своим женским умом, – и Ты мне показываешь, что я ничего не могу вместить… Думала Тебе служить, а Ты мне показываешь, что я не могу даже ползать по следам не только Твоим, но и служителей Твоих избранных… Ничего не могу… Господи, мне страшно. Когда Тебя нет со мною, душа болит, душа плачет – когда слышу призыв Твой, плачу о бессилии и мерзости моей…

…Я всегда с тобой…

… Знаю, Господи, что Ты со мной, но ведь не всегда сознает Тебя окаянный мой разум, ведь забываю я Тебя, отворачиваюсь… Какими словами описать бездну греха моего перед Тобою? А душа всегда плачет и тоскует по Тебе, и нет ей утехи во всем мире, кроме Тебя.

… Пусть не будет ей утехи, кроме Меня. Хочу тебя всю, всю тебя заполню Собою.

… Господи, вся, вся, вся я Твоя! Возьми меня, испепели, уничтожь в Себе… Спаси меня от моей слабости, развей мое ничтожество, дай мне исчезнуть в Тебе от себя самой – уничтожь эту самость, это «я», постылое и гнусное, которое смеет жить помимо Тебя… Господи, я не знаю, что говорю… Вот сейчас я вся горю и трепещу от радости, меня пожирающей, а потом опять будет темно и холодно, и я почувствую себя одной одинокой среди пустыни, холодной, темной пустыни… Весь мир для меня пустыня, нет отклика на вопль души моей. Всегда это так было, и раньше тоже, когда я не знала Тебя. Я несла людям свою душу, а они пренебрегали ею, отбрасывали ее ногой: никому не нужна была душа моя, только тело… О, Ты все это знаешь, Ты все видел… Но вот теперь я узнала Тебя, познала сладостное горение в Тебе… Почему же окаянству моему нужно еще что-то, кроме Тебя? почему ищу я утешения, почему так больно и жутко, когда замирает мой голос без отклика в пустыне… «Ждах соскорбящаго, и не бе, – и утешающих, и не обретох» [123]… Господи, почему так мучительно мне мое всегдашнее духовное одиночество? До сих пор в этом сознании одиночества была жгучая тоска по Тебе, но теперь ведь я Тебя приобрела… «Possessio mea, thesaurus meus…» Я имею Тебя, хоть изредка, – о чем же еще тоскует душа моя?