Дворянин (СИ) - Злотников Роман Валерьевич. Страница 32

Как бы там ни было он, чем дальше — тем больше начал приходить к выводу, что с декабристами ему не по пути. Одно то, что в случае успеха восстания — Николая, в лучшем случае, не допустят до власти, а в худшем и вообще убьют, что сразу же резко уменьшало его собственные возможности дальнейшего развития, уже было веским поводом не желать этому восстанию успеха. Не говоря уж о том, что в охваченной революцией стране возможности воплощения крупных инфраструктурных проектов вообще стремятся к нулю… Но и полностью рвать отношения он посчитал опасным.

В настоящий момент Даниил в среде будущих декабристов являлся этаким ходячим символом того, чего может достигнуть бывший крепостной с помощью просвещения. Мол, видите — просветили представителя подлого сословия, и он уже владелец заводов, газет, пароходов… и никто даже не догадывался, что дело совсем не в просвещении. Впрочем, в эти времена просвещение всем казалось неким универсальным способом решения всех проблем. Ну как «демократия» и «рыночная экономика» в девяностые. Мол, достаточно всё это разрешить — и все проблемы решатся сами собой. Однако, бывший майор прекрасно помнил подобные упования на «невидимую руку рынка», а также к чему они в конце концов привели — резкое обнищание людей, развал промышленности, образования, медицины, засилье иностранных товаров, продуктов и концернов, беззастенчиво подгребающих под себя все самые лакомые куски российских недр и самые перспективные сектора внутреннего рынка… Так вот, пока он был, так сказать, «живым примером» — ему можно было чувствовать себя относительно спокойно, но стоит ему начать говорить что-то совсем уж сильно против — как все тут же забудут и освобождение его поместных крестьян, и создание им железнодорожного училища, и построенные железные дороги, зато немедленно припомнят близость к Николаю с Михаилом и, вполне возможно, объявят предателем и агентом абсолютизма… А с другой стороны — бежать к Николаю и «стучать» тоже было нельзя. Потому как это не-честно! То есть не соответствует понятиям чести. И потому подобный поступок практически неизбежно уничтожит его репутацию. Да и не факт, что Николай ему поверит. Ну о чём бывший майор может ему рассказать? О том, что в Санкт-Петербурге есть круг людей, обсуждающих будущее России? Так это ни разу, не преступление. О том, что здесь веют республиканские идеи? Так они веют не только по России, но и по всей Европе. И особенно сильно после французской революции тысяча семьсот восемьдесят девятого года. Настолько уж сильно она взбаламутился континент… О том, что обсуждается идея вооружённого восстания? Ну так она только обсуждается, а никаких реальных телодвижений в эту сторону пока не идёт. Ну вот совсем. То есть пока это идея как идея. Даже сами декабристы ещё не представляют, когда они будут выходить на Сенатскую площадь. Потому как лето ещё — и Александр I пока вполне себе жив и здоров… Так что максимум что за подобное может грозить — это высылка из столицы в своё поместье… Нет, вероятно, за это можно как-то уцепиться — но тогда придётся засветиться по полной. То есть дать показания и выступить в суде. Ну, или, поучаствовать в каком-нибудь публичном расследовании, если его решат открыть. И чем это для него кончится? Да тем, что ему после этого никто руки не подаст. Вследствие чего на любых его проектах можно будет поставить крест. Потому что из любого проекта, в котором он будет присутствовать даже хотя бы номинально, остальные инвесторы будут разбегаться как тараканы из-под тапка. Просто потому, что категорически не захотят, чтобы их фамилии упоминались вместе.

Так что резко рвать с будущими декабристами он не решился. И потому пришёл на четвёртые «посиделки». На которых сейчас и скучал.

— Ну как тебе?- подскочил к нему Сашка Пушкин. Его глаза сверкали от восторга. Ему очень нравилось всё, что происходило на этих вечерах. А у Даньки засосало под ложечкой. Вот и ещё один момент который он испортил… В прошлой истории «солнце русской поэзии» не вляпался в восстание декабристов потому что во время оного торчал где-то за пределами столицы — то ли в Болдино, то ли в Михайловском… где точно бывший майор не помнил. И потому восстание пролетело мимо него. Зато сейчас он точно вляпается! И виноват в этом именно Данька. Потому что именно из-за него судьба Пушкина изменилась настолько, что он сейчас находился здесь, среди тех, кто в декабре этого года выйдет на Сенатскую площадь…

— Скучно,- хмыкнул он, попытавшись показаться равнодушным.

— Скучно?- Саша аж взвился, полоснув по нему горячим взглядом и перейдя на холодное «вы».- Вот от кого-кого, а от вас, Даниил, я ничего подобного не ожидал. Вы же — лучший пример, как может расцвести страна, ежели мы сможем изменить эти косные и устаревшие…

— Ну мне же ведь эти косные и устаревшие не помешали стать этим примером,- саркастически усмехнулся Данька,- так что может и не надо их менять. Работает же! А один из главных принципов, которые я исповедую как инженер звучит так: «Работает — не трогай, ибо попытка улучшения может всё обрушить!» И новые — правильные и прогрессивные законы могут привести к тому, что запылают города и сёла, а страна захлебнётся в крови. Стишок хочешь?

— Ч-что?- брови Пушкина изумлённо взлетели вверх. После столь злой речи пообещать «стишок»?

— Мы в мир принесём красоту и гармонию…- негромко начал бывший майор. На этот стишок он наткнулся в интернете, причём, произошло это в начале две тысячи четырнадцатого, когда в Киеве вовсю бушевал Евромайдан, а его лидеры со всех экранов обещали своим согражданам немыслимые блага — европейские зарплаты и пенсии, свободные поездки в Венскую оперу и фантастический венский кофе, немыслимый взлёт уровня жизни, новые дороги, пятьдесят современных аэропортов и даже «гиперлуп» — да он и вспомнить уже не мог что там украинцам обещали… И очень ему тогда тот стишок врезался в память. Потому что оказался как-то очень в тему.

— … Он будет купаться у нас в доброте.

Тут женщины пляшут, там бегают кони,

Поверьте — мы знаем дорогу к мечте!

Всё будет проделано быстро и слаженно…

— Так — ЭТО НЕ ТРОГАЙТЕ! Это — заряжено!- Сашка нервно отшатнулся, но тут же взял себя в руки и, укоризненно покачав головой, развернулся и ушёл.

— Эк вы резко!- Данька развернулся и уставился на возникшего у его плеча офицера в морском мундире.

— Подслушивали?- досадливо скривился Даниил.

— Ну так вы не очень-то и скрывались,- изящно обошёл наезд моряк.- Позвольте представиться — Николай Бестужев, капитан-лейтенант восьмого флотского экипажа, член Вольного общества любителей русской словесности, писатель, критик, с двадцать второго года пишу историю русского флота.

— Весьма рад знакомству,- с некоторым удивлением отозвался бывший майор, пожимая руку. Бестужев… Бестужев — вроде как среди декабристов был какой-то Бестужев… Нет, тот, вроде как, был Бестужев-Рюмин. Эх, чёрт, как плохо, что он так слабо знает этот период. Более-менее что-то существенное он помнил только из периода Наполеоновских войн. Ещё подавление восстания венгров в сорок восьмом, после которого Николая и обозвали «жандармом Европы»… в первую очередь именно из-за этого прозвища. Не будь его — точно бы забыл! Ну и Крымскую. Но и ту больше по художественным произведениям — тем же «Севастопольским рассказам» Толстого, «Малахову кургану» и «Матросу Кошке» Григорьева. А всё остальное — о-очень смутно. Ну, кроме железных дорог. Но это благодаря энтузиазму Усмана и Питерскому музею железных дорог, который так любил внук… А вот подробности восстания декабристов у него из головы за столько лет в основной своей части выветрились. Он даже дату вспомнить не мог. Да и месяц помнил только по названию — декабристы же.

— Чем могу быть полезен?

— Непременно можете,- обезоруживающе улыбнулся моряк. И пояснил.

Дело в том, что бурный рост пароходного движения в столичном и Волго-Камском регионах не мог пройти мимо внимания военных моряков. Тем более, что и из-за границы приходило много новостей по этому вопросу. И не только новостей. Санкт-Петербург, даже, посетил американский пароход «Саванна» первым в мире из паровых судов пересекший океан… Так что ещё в двадцать третьем году адмиралтейство обратилось к заводу Бёрда с просьбой разработать проект «вооружённого парохода», в процессе разработки которого выяснилось, что паровые машины производства заводов бывшего майора не слишком подходят для морских судов. В первую очередь потому, что Данька, в угоду унификации и удешевлению конструкции, предложил шотландцу свою обычную паровую машину открытого типа, которая использовалась на паровозах, с минимумом переделок. Для речных судов, ходящих по пресной воде решение было вполне обоснованным, а вот для морских не подходило никак. Ну если, вы, конечно, собирались эксплуатировать паровую машину дольше одной навигации… Но их с Бёрдом на тот момент это совершенно устраивало. Потому что тогда практически все заказываемые пароходы предназначались для именно для внутренних водных путей. А несколько единиц, предназначенных для ближнего каботажа, в первую очередь между Петербургом и Кронштадтом, Бёрд просто дополнительно оснастил примитивным циркуляционным холодильником испарительного типа, оказавшимся весьма капризным и недостаточно мощным. Так что котельную воду всё равно приходилось постоянно подливать. Но для короткого маршрута длиной менее сорока вёрст это вообще не было проблемой, а вот когда на подобном судне рискнули дойти до Выборга — вылезли проблемы… Так что военным морякам нужна была новая паровая машина. У самого же Бёрда на заводе производство паровых машин фактически заглохло — необходимости не было. Практически все его потребности, кроме самых маломощных, покрывал завод Даньки в Сусарах.