В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик. Страница 102

Дед Леопольда, Фердинанд II (1619–1637), подтвердил глубокую преданность Габсбургов католичеству и контрреформации. На его правление пришлась первая половина Тридцатилетней войны, и он считал себя воином, сражающимся за веру, истинным наследником Карла V и Филиппа II. Воспитанный иезуитами, он был набожным католиком, который, проснувшись утром, посвящал целый час молитвам и чтению религиозных текстов, а затем посещал две службы, одна из которых проводилась за упокоение души его первой жены. Большинство воскресений и праздников он проводил за духовными раздумьями, церемониями и обрядами. Фердинанд был уверен, что процветание его династии зависит от поддержки Господа, которому была всецело предана его семья. Особенно показателен момент, когда Фердинанд столкнулся с неудачами и острым кризисом в ходе Тридцатилетней войны. Император час лежал, “распластавшись на полу перед крестом”, и молился о том, чтобы полностью посвятить свою жизнь служению Богу и сносить все страдания и испытания, насылаемые на него, не просто с покорностью, но с истинной радостью кающегося грешника. Впоследствии Фердинанд вспоминал, что “молитвы вселили в него надежду и преисполнили его совершенным внутренним спокойствием”. Многие его подданные верили, что Христос лично обратился к императору с креста и убедил, что не покинет его. В правление Фердинанда евхаристия, крест и непорочное зачатие девы Марии стали основными элементами идеологии и самосознания Габсбургов⁴.

Сформулированное Фердинандом II определение династического самосознания до середины XVIII века оставалось ориентиром для потомков императора. Леопольд I был идеальным воплощением этого самосознания: набожный, погруженный в себя и лишенный харизмы и таланта к театральности, он был вторым сыном, а потому готовился к служению церкви и покорному подчинению старшему брату, который должен был стать следующим императором и главой династии. Когда друг за другом умерли его отец и брат, Фердинанд III, Леопольд неожиданно оказался на позиции, которая не соответствовала ни его образованию, ни характеру. Его биограф называет его “тихим благородным юношей, которому достаточно было, чтобы дела шли ровно так, как раньше”. Леопольд вынужден был на ходу осваивать дело управления государством, поэтому не стоит удивляться, что сначала ему недоставало уверенности в собственных способностях и суждениях. Со временем опыт воспитал в нем компетентный и осторожный реализм. Он стал хорошо разбираться в людях. Но один элемент в его стиле управления оставался неизменным: Леопольд совершенно не стремился к военной славе. Когда в 1683 году турки осадили Вену, император удалился в безопасный тыл, вверив командование армией герцогу Карлу Лотарингскому. В этом отношении Леопольд тоже проявил себя как настоящий Габсбург: немногие императоры династии пытались командовать войсками на войне. С другой стороны, в династии, которая славилась своей любовью к музыке, Леопольд был самым талантливым музыкантом и композитором духовных сочинений. Личная скромность императора сочеталась с огромной династической гордостью. Леопольд считал, что важнее всего ему обеспечить, чтобы Габсбурги не лишились божественного благословения, и потому отстаивал католическую веру, был примером благочестия и милосердия и поддерживал “псевдосвященный характер своей земной власти”. Последнее прежде всего предполагало проведение множества ритуалов, процессий, паломничеств и церемоний, которые связывали католичество с династией и ее землями⁵.

С некоторой натяжкой можно сказать, что из европейских императоров Леопольд ближе всех подошел к созданию идеальной конфуцианской монархии. Это сравнение не столь невероятно, как кажется на первый взгляд. Пока одни иезуиты обучали Леопольда I, другие пребывали в Пекине и пытались убедить императора Канси и китайскую элиту перейти в христианство. К тому времени иезуитские миссионеры находились в Китае уже целый век. Большинство из них высоко ставили конфуцианство как систему, в которой ценились этика, высокая культура и социальный порядок. Они полагали, что католичество может счастливо сосуществовать с конфуцианскими практиками и дополнять их. В некоторой степени это напоминает восхищение поэта Мэтью Арнолда, отец которого, Томас Арнолд, был основоположником современной английской частной школы, этикой стоиков и культурой Марка Аврелия. Арнолд полагал, что в совокупности христианские доктрины спасения и любовь к стоицизму Марка Аврелия создали идеальный фундамент для формирования современного британского и имперского правящего класса. Разумеется, некоторые конфуцианские традиции, например культ предков, не вписывались в картину мира иезуитов, но миссионеры полагали, что это уже тонкости. В некотором смысле союз католической церкви, и особенно иезуитов, с династией Габсбургов стал прецедентом. Габсбурги не почитали предков в конфуцианском стиле, но свойственные им самосознание и чувство долга опирались на глубокую уверенность в предназначении династии, подкрепленном ее историей и заслуженным вековой верностью высшим истинам⁶.

Иосиф I (1705–1711), старший сын и преемник Леопольда, сильно отличался от отца и был наименее типичным Габсбургом той эпохи. Он был лишен даже обычных физических признаков династии – выступающего подбородка и большой нижней губы. Его, единственного из Габсбургов, обучали не иезуиты. Он никогда не посещал посвященную Деве Марии базилику в Мариацелле – величайший символ приверженности его династии и империи марианизму. Его многочисленные романы и жажда военной славы приводили Леопольда в ужас. Аналогичное впечатление на него производили и некоторые идеи сына о модернизации габсбургской системы правления. Когда в 1711 году Иосиф неожиданно умер, оставив лишь двух дочерей, то при его брате, Карле VI (1711–1740), все вернулось на круги своя. Карл был кандидатом на испанский престол, а потому в 1705–1711 годах сражался в Испании, чтобы отстоять там свое право на корону. Отправившись на войну, он оставил своей жене наказ, в котором напомнил ей о ревностном служении Габсбургов Богу и Деве Марии и отметил, что “именно вера помогла его династии возвыситься и выжить”. Карл до самой смерти считал себя законным королем Испании, и многие испанские эмигранты входили в его свиту. Особенно важным для Карла был масштабный проект по превращению аббатства в Клостернойбурге в собственный Эскориал. Самый выдающийся из ныне живущих британских специалистов по Габсбургам XVIII века называет Карла “плачевно благочестивым и узколобым”⁷.

За габсбургский союз династии, аристократии и церкви приходилось платить. Тридентский собор определил католицизм как диаметральную противоположность протестантизму. В противовес культуре письменного слова, Священному Писанию и здравому смыслу, он возвышал чувства, символизм и мистицизм. В теологии габсбургская триада истинного присутствия Христа в евхаристии, таинства Креста и почитания Девы Марии служила основой для атаки на протестантизм. Религиозный и культурный слои перекрывали друг друга: “Визуальная, осязаемая, театральная и эмоциональная, это была культура образов, всему, что связано со Словом, в ней, как видно, не находилось места”. Репрессии и массовая эмиграция вскоре дали о себе знать: в 1620-х годах только из Богемии и Моравии уехало около 150 тысяч человек, включая четверть знати. “Поскольку жертвами оказались протестантизм, буржуазия, города и городская культура”, Габсбургская империя стала, “по сути, статичной, консервативной и закрытой”. С эпохи Фердинанда II и до второй половины XVIII века на землях Габсбургов не появилось ни одного значимого ученого и философа. По европейским меркам, они превратились в экономические и интеллектуальные задворки⁸.

Влияние этой отсталости на габсбургскую власть усугубилось тем, что союзники династии из аристократической и церковной среды получили в свое распоряжение огромную долю имперского богатства. В богатой Моравии пятая часть сельского населения проживала во владениях лихтенштейнских князей, а более половины прочего населения – на землях, принадлежащих крупным монастырям. В середине XVII века тринадцать венгерских аристократов владели 37 процентами венгерских земель. Монастырям принадлежала половина провинции Крайна. Аристократы и аббаты господствовали в провинциальных владениях и выполняли административные функции в различных провинциях. Поистине габсбургской администрация была лишь в Вене. В некоторых геополитических ситуациях это, возможно, не имело бы значения. Но в многополярном мире европейской геополитики ограниченность ресурсов, поступающих центральной власти, делала империю уязвимой для хищников⁹.