В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик. Страница 109

Одним из аспектов жизни этого “дитя природы” было регулярное посещение неаполитанских борделей, которое приводило к предсказуемым последствиям. В 1786 году Леопольд сообщил Иосифу, что

После этого, когда она снова была больна и беременна, Фердинанд в очередной раз вынудил ее вступить в сексуальный контакт. Неудивительно, что отношения королевской четы были не слишком теплыми. Братья Марии Каролины поддерживали ее, но полагали, что сохранение австрийского влияния в Южной Италии важнее, чем чувства сестры³¹.

Младшая из дочерей императрицы, Мария Антония (Мария-Антуанетта), стала трофеем в разработанной матерью стратегии по укреплению союза Габсбургов и Бурбонов через брак. Когда в 1770 году Мария-Антуанетта вышла замуж за пятнадцатилетнего наследника французского престола, будущего Людовика XVI, ей было пятнадцать с половиной лет. Поскольку мать и бабка Людовика уже умерли, она сразу заняла самое высокое положение среди женщин в королевской семье. Четыре года спустя она стала королевой. Молодая принцесса была плохо образована для своей будущей роли, а французский двор представлял собой змеиное гнездо. Он был гораздо пышнее габсбургского двора, и молодой королеве оказалось очень сложно противостоять его многочисленным соблазнам. Когда в 1780-х годах во Франции разразился финансовый кризис, Марию-Антуанетту прозвали Мадам Дефицит. Французская аристократия отличалась большим высокомерием и независимостью, чем австрийская. Многие высшие позиции при дворе из поколения в поколение занимали выходцы из одних и тех же благородных семейств. Мария-Антуанетта сильно оскорбила аристократию, когда перераспределила некоторые из этих позиций между своими друзьями. Прежде всего ее считали представительницей австрийского альянса, который не пользовался поддержкой ни при дворе, ни в обществе. На самом деле она не имела влияния на французскую внешнюю политику и почти не влияла на внутреннюю, пока нервный срыв Людовика в 1787 году не вынудил ее взять на себя более активную роль, и все же восприятие в этом случае было важнее реальности. Как обычно, королеву, которая не пользовалась политической поддержкой, обвинили в сексуальной распущенности. Подпольная порнографическая пресса, которая кормила своих преданных читателей рассказами о любовницах Людовика XV, переключила внимание на Марию-Антуанетту³².

Политическая некомпетентность ее мужа стала гораздо более важной причиной ее падения, чем любая из совершенных ею ошибок. Людовик XVI был неглуп, он был хорошо образован и добросердечен и действовал из лучших побуждений. Он глубоко интересовался историей, был хорошим лингвистом и прекрасно разбирался в международных отношениях. Так, он был подписан на Spectator и Hansard и читал в них стенограммы важнейших дебатов в британском парламенте. К несчастью, по характеру Людовик не подходил на роль короля – и тем более на роль диктатора. Как и императоры династии Мин, он был обременен установками основателя и лучшего представителя династии, который утверждал, что настоящий монарх должен сам быть собственным премьер-министром. В его случае образцом для подражания был Людовик XIV, характер и стиль управления которого давлели над всеми его преемниками. Людовик XVI попытался примерить на себя роль, к которой был не приспособлен, и это негативно сказалось на работе и без того довольно разобщенного и нестабильного французского властного аппарата, что в конце концов привело к его полному параличу. В своих мемуарах, которые стали библией для всех его преемников, Людовик XIV отмечал, что принятие решений порой дается крайне тяжело, но затягивать с ними нельзя: “Бывает так, что нерешительность ведет к отчаянию; посвятив изучению вопроса разумное количество времени, необходимо выносить вердикт”. Из всех наставлений предка это было для Людовика XVI самым сложным. Уклончивость, нерешительность и промедление – опасные всегда – стали его фатальной слабостью, когда разразился кризис и началась революция³³.

В эпоху Людовика XVI на долю французского короля выпали суровые испытания. Растущая мощь Британии на западе и России на востоке подрывала французское превосходство в Европе. Французские элиты возлагали вину за относительный упадок на короля, но отвергали меры, необходимые, чтобы его избежать. Решение положить конец соперничеству с Габсбургами и сосредоточить ресурсы на борьбе с растущей британской морской и колониальной державой было мудрым, но непопулярным. Настала пора пересмотреть компромисс между короной и элитами, на котором покоился старый режим, чтобы повысить доходы и рационализировать правительство и законодательство. Но любые шаги в этом направлении объявлялись проявлением деспотизма. Тем не менее положение короля не было безнадежным. Его уместно сравнить с положением российского царя Александра I, когда он размышлял о возможности конституционной реформы и освобождения крестьян. Если бы Александр решился на это, в обществе не нашлось бы ни одной группы, на которую он смог бы опереться, а рисковал бы он не только собственным троном, но и разрушением государства. Консервативные противники реформ могли вполне аргументированно утверждать, что предлагаемые преобразования уничтожат военную мощь России, и вместе с ней страна потеряет свое положение на международной арене и более не будет в безопасности³⁴.

У французского короля было больше пространства для маневров. В его стране существовал многочисленный, грамотный и культурный средний класс. Многие представители родовитой элиты симпатизировали просвещенным реформам. Кроме того, привилегированные члены французского общества не всегда единым фронтом вставали на защиту одних и тех же привилегий. Во французском контексте проведение просвещенных реформ было жизненно необходимо для сохранения военной силы и международного положения страны. Компетентный король, всецело преданный идеям Просвещения, возможно, сумел бы сформировать коалицию для поддержки программы преобразований. Впрочем, вряд ли стоило ожидать, что культурный мир династии Бурбонов и версальский двор дадут Франции такого экстраординарного правителя, как Петр Великий. Вероятно, в такой уникальной и оригинальной личности не было и нужды. Я подозреваю – а такие суждения всегда бывают лишь информированными догадками, – что если бы в 1774 году французский престол унаследовал зять Людовика XVI, Леопольд Тосканский, Великой французской революции, возможно, не было бы вовсе³⁵.

Несомненно, сложно представить, чтобы Леопольд (и многие другие монархи) наломал таких дров, как Людовик XVI в 1789 году. В период кризиса правитель должен быть тверд, уверен и последователен. Принимать решения нужно быстро, под огромным давлением и на основе ненадежных данных. Возможно, свою роль сыграло и то, что Людовик XVI был наименее воинственным из всех Бурбонов. В 1789 году он беспомощно барахтался, не в силах принимать решения сам, но препятствуя любому, кто готов был решительно действовать от его лица. Когда в мае 1789 года состоялось заседание Генеральных штатов, королю следовало взять на себя руководство программой преобразований. Он, однако, остался безучастным, передал инициативу депутатам и позволил трениям между знатью и третьим сословием выйти из-под контроля. В июне после долгих колебаний между реформистами и сторонниками аристократии он занял консервативную позицию. Войска начали стекаться к Парижу. Отставка влиятельного министра финансов Жака Неккера стала поводом к штурму Бастилии, после чего правительство потеряло контроль над ситуацией в столице. Колоссальная популярность Неккера вполне позволяла предсказать такой взрыв негодования. Что характерно, он был отправлен в отставку до того, как большинство частей успело прибыть в Париж. Возможно, это было сделано специально, чтобы загнать короля в угол, поскольку в обществе возникали сомнения в том, что он так и будет придерживаться избранного консервативного курса. Один из самых интересных современных специалистов по истории императорского Китая пишет, что “в моменты кризиса, когда решения необходимо принимать быстро и твердо, многие императоры оказывались совершенно несостоятельными, метались между соперничающими придворными фракциями, действовали беспорядочно и сами приближали гибель династии”. Это точно описывает, какую роль Людовик XVI сыграл в развитии Великой французской революции³⁶.