В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик. Страница 24

Марк Аврелий считал философию гораздо более благородным призванием, чем управление государством: “Александр, Гай, Помпей, – писал он, – что они рядом с Диогеном, Гераклитом, Сократом? Эти видели вещи, их причины и вещество, и ведущее их оставалось самим собой; а там сколько прозорливости, столько же и рабства”. Император сожалел, что положение не позволяло ему уединиться “в глуши, у берега моря, в горах” и выделить время на чтение и размышления. Ему претило стремление правителей к блеску и славе, и он насмехался над людьми, которые мечтали обессмертить себя для потомков. Он полагал, что слава пуста и преходяща. Истинное удовлетворение ему приносило познание самого себя и своего разума. Обычно Марка Аврелия причисляют к стоикам – философской школе, которая зародилась в Греции, но оказала огромное влияние на римские элиты. Главный постулат стоиков заключался в том, что люди – рациональные и социальные существа. По природе своей они ставят логику во главу угла и проявляют великодушие по отношению к окружающим. Римские стоики главным образом воспринимали стоицизм как этическую систему и кодекс государственной службы. По сути, стоики верили во всеобщее единение человечества, однако, в отличие от более поздних христианских римских императоров и церковников, они не считали свою империю политическим фасадом всемирного человеческого сообщества.

Вера римских стоиков в теоретически всеобщее человеческое единение несколько противоречила их полной уверенности в том, что римская мужская аристократическая культура представляет собой высшую точку развития человеческой цивилизации. Они считали логику и самодисциплину уникальными атрибутами римской мужской культурной и общественной элиты. С другой стороны, варвары, римский плебс и женщины в их представлении оставались рабами своих страстей. Это убеждение было повсеместно распространено на всем протяжении истории империй. Не существовало императора, власть которого не опиралась бы на идеологию, основанную на иерархии, и на набор представлений о роли полов и разных классов общества, выработанных мужчинами, но вместе с тем глубокого прочувствованных, делающих иерархию “естественной”. Даже императрица Мария Терезия в Австрии XVIII века поддерживала эту идею, хотя ее поведение и противоречило ей. Возможно, императрица У Цзэтянь из династии Тан, которая правила Китаем в VII веке, интуитивно считала женщин не менее компетентными правителями, чем мужчины. Вероятно, российская правительница Екатерина II стала первой императрицей, которая не только верила в это, но и умела формулировать идеи, чтобы поддерживать свои представления. Но она была достаточно умна и осторожна, чтобы не говорить об этом во всеуслышание в насквозь пропитанном мизогинией мире.

Четырьмя величайшими добродетелями, по мнению Марка Аврелия, были “справедливость, истина, здравомыслие [и] мужество”. Его философия не оставляла места для чувств и эмоций. В первой книге “Размышлений”, где он подробно рассказывает о людях, которые сильнее всего повлияли на его жизнь, из женщин упоминаются лишь его мать и жена, но даже о них говорится намного меньше, чем о множестве мужчин – о его учителях, наставниках и всех, кого он считал примером для подражания. Вместе с тем Марк Аврелий презирал гомосексуалов. Вероятно, именно по этой причине его бывший наставник Адриан, самый знаменитый император-гомосексуал в истории, не получил признания на страницах “Размышлений”. Философия Марка Аврелия не дарила ни утешения, ни успокоения, ни тепла, когда человек сталкивался с жизненными трудностями, и не поддерживала никого перед лицом смерти. Смотря на свою жизнь с высоты прожитых лет, Марк пишет: “Душа… отведаешь ли ты когда дружественного и готового к лишению душевного склада?” Его принципы вписывались в кодекс мужского правящего класса, во многом перекликаясь с конфуцианством и ценностями, которые впоследствии будут прививаться имперской элите в английских частных школах. Неудивительно, что Мэтью Арнолд [10], апологет образования, живший в викторианскую эпоху, считал Марка Аврелия, “пожалуй прекраснейшей из личностей в истории”.

Во второй половине периода, о котором идет речь в этом разделе, – иными словами, в эпоху домината и первые века существования Византии – Римской империей правил целый ряд грозных монархов. Сразу вспоминаются Диоклетиан, Константин, Феодосий I и Юстиниан I. Ни одного из них, однако, нам не узнать в той степени, в какой мы знаем Марка Аврелия. В контексте этой книги наиболее любопытным аспектом правления Диоклетиана представляется его попытка решить две великие проблемы, угрожавшие империи: проблему престолонаследия и проблему, связанную с потребностью в компетентном императоре-лидере как на Востоке, так и на Западе. Диоклетиан разработал особую систему правления – так называемую тетрархию, или “власть четырех”.

После узурпации престола в 284 году Диоклетиан сосредоточился на восстановлении влияния Рима на востоке и сразу назначил своего близкого друга иллирийского военачальника Максимиана своим помощником на западе. В 293 году Диоклетиана и Максимиана признали императорами-соправителями, у каждого из которых был помощник с титулом цезаря: он облегчал задачу по управлению империей и должен был сменить своего императора после его смерти. В 305 году больной и постаревший Диоклетиан решил пойти на уникальный для римского императора шаг и отречься от престола, а также вынудил Максимиана последовать его примеру. Тотчас вспыхнула борьба за власть. Началось соперничество за господство в тетрархии, сыновья отстаивали свое право наследовать умершим отцам. Система четверовластия была слишком новой и искусственной, чтобы сдерживать амбициозных военачальников и противостоять глубоко укорененной вере в сыновние права. Она опиралась на личный авторитет Диоклетиана, которого безоговорочно считали старшим из монархов. Возможно, если бы у него был родной сын, он вообще не стал бы вводить тетрархию.

Победу в борьбе за престолонаследие одержал Константин I, который распространил свою власть на всю империю в 323–324 годах. Его династия правила до смерти его племянника Юлиана в 363 году. На первом плане в истории этой династии стоит обращение Константина в христианство и попытка Юлиана отменить реформы своего дяди и восстановить в империи древнеримскую религию. Жизнь и правление Константина скрываются за христианской агиографией и легендами. Не стоит и надеяться узнать, каким был этот человек, и разобраться в его мотивах. Обычно утверждается, что мать Константина была убежденной христианкой: если так, то эта религия была знакома ему с детства. С другой стороны, с середины III века императоры пытались укрепить свое положение, связывая себя с одним из верховных богов и называя себя его наместником. Диоклетиан выбрал Юпитера. Отец Константина, который был помощником (цезарем) Максимиана, верил в Sol Invictus — Непобедимое Солнце. В некоторой степени Константин отождествлял себя с этим божеством даже после обращения в христианство. Но в последние годы жизни и правления его христианская вера становилась все более бескомпромиссной. Разумеется, как любой император, он считал, что политическая необходимость часто пересиливает строгую приверженность религиозной доктрине. Так, христианская вера Константина не помешала ему казнить своего старшего сына.

Христианам крещение императора и поддержка с его стороны были невероятно выгодны. Тем не менее создание христианской монархии поставило и перед императором, и перед христианскими епископами сложные вопросы, которых не возникало ранее. Возможно, сначала и сам Константин слабо понимал уникальный характер христианской веры, не говоря уже о последствиях возведения христианства в статус основной религии его империи. Христианский монотеизм отличался от любой религии, с которой ранее отождествляли себя римские императоры. Он не мог гармонично сосуществовать с другими религиями не только на земле, но даже в характерной для него версии рая. Еще большую опасность представляли его адепты, которые исповедовали некорректные доктрины. Отказ верным образом почитать истинного Бога неизбежно обрекал людей на вечные муки. Понятия правоверия и ереси играли фундаментальную роль в христианстве, но были совершенно чужды традиционной римской религии.