В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик. Страница 62

Король не прислушался к ним, что во многом объясняется его упрямством и отчаянием, которые, несомненно, лишь усугублялись с возрастом. Но у Филиппа – а также у его отца и даже у всей кастильской элиты – была убежденность, что он действует по завету Бога, а потому придет к триумфу, несмотря на препятствия. В ее основе лежала вера, что если Бог даровал Испании и Габсбургам столько побед и такую огромную империю, то таков был Его замысел. В некотором роде это было испанской и габсбургской вариацией на тему императорской власти и гордыни. Это также было христианской вариацией широко распространенного до наступления Нового времени убеждения, что Небеса в некоторой форме принимают участие в событиях на Земле, вознаграждая правителей, которые поддерживают их законы, и наказывая тех, кто их нарушает²⁸.

Англоязычные историки обычно предпочитают Карла V его сыну. Энергичного и галантного бургундского юношу противопоставляют, как правило, подспудно, коварному затворнику в черных одеждах, плетущему заговоры за каменными стенами своего дворца-монастыря Эскориал неподалеку от Мадрида. Когда Карлу было 25 лет, он написал: “Я не хотел бы умереть, не совершив великое деяние, которое обессмертило бы мое имя… Пока я не сделал ничего, чтобы купаться в славе”. Филипп II был, вероятно, слишком сдержан, чтобы рассуждать подобным образом. Даже свойственные Карлу грехи – его падкость на женские чары и любовь к холодному пиву и устрицам – позволяют ему казаться обычным человеком в сравнении с аскетичным и щепетильным Филиппом II. Эти правители сильно отличались друг от друга. Карл был более харизматичен и располагал к себе свиту, которая служила ему верой и правдой. Он мог даже пошутить над собой. На характер Филиппа повлиял не только отец, но и мать. В первые двенадцать лет жизни наследника Карл почти не появлялся в Испании. Мать Филиппа, Изабелла, напротив, всегда была рядом. Императрица-королева славилась своей красотой, изысканностью манер, сдержанностью, была воплощением идеала благородной женщины: “Изабелла была сильной и властной женщиной, знаменитой своей железной волей, и от нее Филипп унаследовал исключительную внутреннюю дисциплину и царственное хладнокровие”. Эти качества пригодились Филиппу уже в двенадцать лет, когда его мать скоропостижно скончалась, а отец в очередной раз отправился в Северную Европу, оставив его номинальным регентом Испании²⁹.

Как монархи отец и сын различались в первую очередь тем, что Карл получал удовольствие, играя роль царя-воителя. Современники отмечали, что в походе Карл расслаблялся, забывал о некоторых трудностях и становился беспечнее и общительнее. Филипп, напротив, хотя и был доволен, когда заслужил почет в кампании 1557 года, никогда больше не проявлял желания возглавить свою армию в битве. Он был классическим королем-чиновником, который нес на себе тяжкое бремя администрирования и предпочитал письменные отчеты личным встречам. Самый известный из его биографов-современников пишет, что Филипп имел обсессивный характер: тонул в деталях и не умел делегировать задачи; был упрям и не давал выхода эмоциям; трудился усердно, но часто неэффективно. Несомненно, эта критика отчасти справедлива. Но желание Филиппа все контролировать и его одержимость деталями отчасти проистекали из глубоко затаенных подозрений об интригах и махинациях отдельных недоброжелателей и целых фракций среди министров и при дворе. Эти подозрения нередко имели под собой веские основания. Например, один из его ведущих советников настолько хорошо замаскировал собственную неверность, очерняя соперника, что убедил Филиппа в необходимости убить последнего. Когда об этом стало известно в широких кругах и вести разошлись по Европе, враги Испании и католичества с радостью ухватились за предоставленную возможность испортить королю репутацию³⁰.

И все же было бы ошибкой преувеличивать различия между двумя монархами. Ни один из них не отличался исключительными умом и изобретательностью: не стоит ожидать такого от наследственных правителей, выбираемых в соответствии со строгими принципами примогенитуры. Карлу, как и Филиппу, часто ставили в укор упрямство и погруженность в детали. Именно Карл, а не Филипп, был подвержен приступам глубокой депрессии. По королевским стандартам оба были на удивление благонравны и верны своим женам. Нет свидетельств об изменах Карла императрице-королеве Изабелле, которую он очень любил и горько оплакивал после ее смерти. Его внебрачные дети родились либо до, либо после этого брака. И Карл, и Филипп готовы были лгать и убивать во имя защиты того, что считали святым и законным. Филипп был более жесток, но это объясняется не только разницей в характерах и убеждениях правителей, но и особенностями эпохи, в которую они жили. Тридентский собор внес последние коррективы в доктрины бескомпромиссной Контрреформации и закрылся в 1555 году. С тех пор в Европе пролегли линии идеологических фронтов, борьба соперничающих религиозных лагерей обострилась, а компромисс между ними стал маловероятен.

Дворец-монастырь Эскориал был великим творением Филиппа, его отрадой и гордостью. Можно даже сказать, что он дарил монарху утешение, позволяя скрыться от тягот управления государством. Филипп лично руководил его строительством и декорированием, а также участвовал в сборе коллекций, которые в нем хранились. И Филипп, и Карл обладали хорошим художественным вкусом. Больше всего они ценили фламандское искусство, с которым хотели познакомить Испанию, в тот период напоминавшую провинциальное захолустье Европы. По меркам большинства дворцов, включая другие испанские королевские резиденции, где Филипп проводил большую часть своего времени, Эскориал был лишен излишеств. Поскольку он был в первую очередь монастырем и королевским мавзолеем, его аскетичность не удивляет. По желанию Филиппа его возвели среди великолепных гор и любимых монархом лесов. Филипп также обожал работать в саду. В его время Эскориал утопал в пышной зелени. Кроме того, Филиппу нравилось рыбачить в расположенных неподалеку прудах и охотиться в лесах. Он был крупнейшим в Испании коллекционером картин, книг и экзотических растений. Не лишенный чувства юмора, он однажды устроил так, чтобы сидящих в своих кельях монахов в Эскориале навестил его домашний слон, что вызвало бурную реакцию. Филипп, несомненно, не был экспрессивен и страдал от одиночества власти. Как и многие монархи, он держал свои эмоции под контролем, давая выход чувствам лишь в отношениях с женами, сестрами и дочерьми, которых он обожал. Образ короля, который терпеливо выслушивает скромных просителей, ободряя их улыбкой, никогда не перебивает их и всегда дает им первое слово, весьма привлекателен. Филипп к тому же был щепетилен и всегда целовал руки даже самым юным и самым младшим священнослужителям³¹.

Ни Карл, ни Филипп не были склонны к театральности, по крайней мере когда играли роль испанских королей. Пышные церемонии, которые устраивал Карл, и прежде всего его помпезная коронация, проведенная папой римским в Болонье в 1530 году, были связаны с его императорским титулом. По французским и английским меркам кастильские короли не слишком заботились о церемониале. У них не было ни великолепного трона, ни скипетра и короны, а власть они принимали без коронации. Как короли Кастилии, Карл и Филипп не были скрыты от глаз, подобно многим нехристианским монархам Евразии, однако по европейским меркам они вели довольно спокойную и уединенную жизнь. Уверенные в своей династической легитимности, они не видели смысла повышать свою популярность или создавать культ личности на манер Тюдоров. Ни один из правителей не отличался внушительной внешностью. Карл был даже безобразен: из-за физического дефекта у него не закрывался рот, подбородок сильно выдавался вперед, а передние зубы были выбиты на охоте. Чтобы скрыть эти недостатки, он отпустил бороду, научился держаться спокойно, отстраненно и царственно, что производило впечатление на тех, кто с ним встречался, и лучше выдержало испытание временем, чем более открытая, оживленная и общительная манера Генриха VIII и (в меньшей степени) Франциска I. Но главное, что и Карл, и Филипп были всецело преданы своей династии, а также христианскому и имперскому идеалу и самосознанию, которому они и подчиняли свои личности. Они были усердны и решительны в своем служении на благо общего дела, и это вызывало то восхищение, то воодушевление, то ужас³².