Битвы Второй Мировой (СИ) - Добрый Владислав. Страница 39

Все это понимали и в советское время, но увы, Советский Союз был, объективно, не таким государством которое способно качественно и продуктивно отрефлексировать свои неудачи. Военные профессионалы все понимали, а для остальных оставались примеры героического подвига, да еще и (в силу отсутствия конкуренции) просто на удивление топорно сделанные. Это давило на людей своей недосказанностью, а в 1990-х дало широкие возможности для маневра различным личностям с темными намерениями.

Почти типовой советский подвиг, это пехота с гранатами и бутылками с зажигательной смесью, против танков. При этом эту несчастную пехоту бомбят, обстреливают артиллерией и прочее. Естественный вопрос — а где все наши? Где наши танки, наша артиллерия, где вся наша армия в конце концов? Такие исходные данные это, очевидно любому хоть немного думающему человеку — следствие ошибок командования.

Но в этой книге я буду просто рассказывать об эпизодах боев, и не ставлю себе цель опровергнуть горы мифов и заблуждений, которые скопились за десятилетия кране безответственной политики.

Итак, мы проиграли приграничное сражение. Мы проигрывали на тактическом уровне — отчасти от ошибок логистического характера, но и в не меньшей, а может и в большей степени, из-за отсутствия опыта.

В послевоенных фильмах и очень часто в мемуарах солдаты четко делятся на опытных и необстрелянных. Мне врезался в память диалог, в котором командир спрашивает: «А удержишь позицию, с одной-то ротой? Там ведь, по-хорошему батальон нужен!». И автор мемуаров говорит: «Удержимся. У меня ведь половина пополнения из госпиталей». То есть ветераны. Это не точная цитата, но похожих есть очень много. Боеспособность военных частей (рот, батальонов, вплоть до дивизий) в мемуаристике и послевоенной историографии в первую очередь считается по опыту личного состава. А уже потом считают танки и пушки. Эту особенность современников надо отметить, она возникла не на пустом месте.

И снова я из-за своей низкой информационной базы обращусь к авиации. Если почитать мемуары наших знаменитых летчиков-истребителей, нетрудно обнаружить что все они начинали свою карьеру… С жесткого косяка. Покрышкин, этот гений тактики воздушного боя, в первый свой боевой вылет сбил самолёт. Наш. Наш бомбардировщик. Штурман из экипажа бомбардировщийка погиб. Кто-то там ещё заправил самолет (техников не хватало, решил помочь) из бочки с отработанным маслом. За Кожедубом вроде ничего такого не замечено — но этот наш самый результативный ас, за первые сорок вылетов не сбил ни одного самолета врага.

Скорее всего был слишком занят, стараясь остаться в живых.

Но авиация специфичный род войск, где индивидуальность лучше заметна. А вот когда неопытные люди в стрелковой цепи начинают делать ошибки, трудно это отследить. Просто атака неудачная или оборона не устояла. В какой-то степени это можно компенсировать обучением. Но, по моему эмпирическому опыту, боевой опыт крайне специфичен и незаменим. С этой точки зрения армия первая поучаствовавшая в масштабных боевых действиях однозначно проявит себя лучше в следующей войне. Даже термин такой есть «армия мирного времени». И это негативная оценка.

Мы так же с разгромным счетом проиграли немцам в оперативном плане. Ну да, тут их расчет на слабость командования РККА отчасти оправдался. Действительно, если посмотреть на биографию комдивов из наших примеров, то там просто ужас кошмарный.

Вот, например, Егор Николаевич Солянкин. Работал кузнецом в Москве. В 19-лет был призван в РККА. Образование: Окончил 65-е Евпаторийские курсы командного состава (1921), дополнительное отделение 63-х Симферопольских пехотных курсов (1922), повторные курсы комсостава в Москве (1925), Московские военно-политические курсы (1929), Стрелковые курсы усовершенствования командного состава «Выстрел» (1931), Ленинградские бронетанковые курсы усовершенствования командного состава (1932).

Мы сейчас знаем, что такое курсы. Это вовсе не академическое образование. Начальное образование у красных командиров, которое гуглится, это очень часто — «начальная школа при батальоне». То есть уже в РККА, во время гражданской, люди учились писать и читать. Восемь классов начального образования редкость. Мы забыли, что образование — это очень дорогая штука. Когда писал заметку об Испании, наткнулся на эпизод воспоминаний испанских ветеранов — перед сложным боем бойцы одной из бригад попросили у командования… Провести занятия по чтению. Вместо молитвы. Зато понятно, за что воюешь. За то, чтобы можно было учиться. Егор Николаевич дорос до командира танкового полка только в 1937-м. А уже в 1940-м стал на дивизию. Это слишком быстро.

Тем не менее Егор Николаевич испортил не мало крови немецким генералам, которые с восемнадцати лет служили «при штабе», а к 20 уже были офицерами, не забывая слушать курсы военных академий. Расейняйское сражение где его 2-я танковая столкнулась с атакующим кулаком немцев и даже смогла отбросить их назад, оставило глубокий след в немецких документах. Пусть они спрятались за «неуязвимыми русскими танками» факт в том, что немецкая 6-я танковая дивизия едва устояла.

Так что Егор Николаевич был толковым командиром. Что важно, смелым и решительным. В Польше с ним был случай — какая-то эстонская часть не была намерена сдаваться. Засели в городке, выкатили пулеметы. Это могло бы стать единственным эпизодом боестолкновений между советской и польской армией, но тут в расположение польских частей врывается танк БТ-7. Прорывается через баррикады и под пулеметным огнем въезжает в здание польского штаба. Буквально. Уже в помещении из танка вылазит Егор Николаевич и говорит: «Простите, что верхом, но у вас тут стреляют». В общем, сдались ему.

К несчастью, Егор Николаевич погиб — во время окружения прямо на штаб выскочил мотоциклетный батальон немцев. Штаб принял неравный бой, в котором комдив погиб.

Командир 8-й танковой Фотченков Пётр Семёнович (15-й полк, которой сражался в Магерове) точно такой же — рабочий, в 18 лет попавший на войну. Командные пехотные курсы в 1922 году, Артиллерийское отделение Киевской объединенной школы командиров в 1926 году, Военная академия механизации и моторизации РККА им. Сталина (ВАММ) в 1937 году.

Пётр Семёнович получил героя за Испанию. Буквально из-за рычагов управления танком сел на полк. А потом получил дивизию — очевидный кадровый дефицит. Это был командир с боевым опытом. Пётр Семёнович и погиб сидя в танке, во время прорыва из Уманского котла.

Так что не поспоришь — объективно верное представление у немцев о советских командармах как о черни, работягах, сапожниках и прочее. В защиту советских командармов всё же скажу, что то, что потом назовут «блицкригом», а именно прорыв фронта большой массой механизированных частей и окружение крупных масс войск противника — было полной неожиданностью не только для них. Но и для генералов Англии, Франции, да чего уж, и самой Германии.

В военной теоретической мысли Советского Союза разрабатывалась теория так называемых «глубоких операций» — речь шла о прорыве механизированных соединений сквозь фронт противника и действия на его тылах на глубине в 30–50 километров. Примерно те же самые выкладки были и у немцев — именно поэтому в Польше они так натягивали поводки, когда их танковые дивизии оторвались от основных сил на 50 километров. Однако оказалось, что это далеко не предел.

Уже во Франции немцы спустили своих псов (условно, Гудериана они все же в какой-то момент сняли, за излишнюю дерзость) и увидели, что окружение возможно и на большую глубину. И к 1941-му подошли уже со стройной концепцией. Максимально возможная глубина окружения колебалась примерно в районе 150–220 километров, в зависимости от конкретных условий. И именно такими кусками немцы и планировали откалывать и размалывать наши армии.

Могли ли наши генералы подсмотреть у немцев их действия и подготовить ответ? Нет. Прямо сейчас мы тоже находимся в историческое время. И как вы видите, вообще нихрена не понятно. Как и тогда, все происходящее скрывает туман войны.