Побег - Лаврова Ольга. Страница 16

– К тому, что зря ты шел, Миша. Ничего нет. Ничего. Пусто.

Багрова будто по затылку огрело этой ее материнской жалостью.

– Врешь! – ахнул он.

– Когда я врала…

Никогда, он знал. Но сейчас восстал против своего знания.

– Майка, ты не шути! Ты мне душу не выворачивай! По-твоему, я как волк, как бешеный пес… все эти дни где ползком, где бегом… по лютой стуже… куски воровал… это что все – сглупа?!..

– Лучше не рассказывай.

– Нет, ты говори – сглупа?.. Я ведь все равно дознаюсь, пара пустяков!

– Дознавайся… Мне бы оскорбиться, а даже сил нет. У кого только повернулся язык?

– Скажешь, и под вечер к нему не бегала? И до дому он тебя не провожал? И… все прочее? – слабея, перечислял Багров, а мысли спутывались и в голове что-то опрокидывалось вверх тормашками.

– Провожал? – переспросила Майя Петровна. – А-а, вон что!.. Хорошо, сейчас я расскажу, как он меня про­вожал!

Она рассказывала с малейшими подробностями, какие могла припомнить, что-то намеренно повторяла, сознавая, что ему важно все до последнего звука и жеста.

Багров умирал и воскресал одновременно. Умирал, скрежеща зубами, бешеный, одичалый человек с нато­ченным на соперника ножом. Воскресал не оскорблен­ный, не опозоренный женой муж – жертва клеветника.

Когда она умолкла и ходики отстукали десятка два неспешных тик-таков, спросил едва слышно:

– А погода была хорошая?

Полная чушь. Что за разница – хорошая ли, плохая погода! Но Майя Петровна приняла вопрос серьезно. Значит, какой-то малости Михаилу не хватило или про­сто времени для окончательного поворота.

– Ветер дул сильный, Миша.

Ветра она терпеть не могла и помнила, что поспеши­ла распрощаться с Загорским, потому что продрогла.

Багров толчком поднялся и рухнул поперек стола лицом в ее ладони.

– Маюшка, прости! Подлец я, что поверил! Прости, Маюшка…

Рукам стало мокро. Впервые он при ней плакал. Майя Петровна тоже не была плаксива, но его потрясение, тихий жаркий шепот вызвали слезы и у нее. На душе посветлело, снизошел мир.

Она простила. Конечно, простила, ведь как никто другой понимала, почему он поддался Калищенке. Отби­вая Майю у Загорского, Багров отбил не девственницу. Эта заноза засела в нем навсегда: что тот был первым. Ему это представлялось особым преимуществом и вечной опасностью.

Тем более что Загорский упорно держался радом, словно выжидая своего часа.

Майя Петровна понимала мужа. Он ее – нет. Хотел за строптивость наказать одиночеством. При избытке жизненных сил, которыми был наделен, и помыслить не мог, что протекшие полгода Майя наконец-то отдыхала по ночам…

Между тем в дежурке кипели страсти. Опять спорили, каждый по-своему трактовал линию поведения Багрова с момента, когда шофер высадил его на шоссе. Оттуда лежали три дороги: асфальтом, лесом и полем. Полем – дальняя – слабо утоптанной тропинкой до деревни и птицефермы, оттуда тракторной колеей к Еловску.

– На кой шут ему крюка давать? Дом уж рядом, a он в сторону двинет?

– Возле дома-то особая осторожность и нужна! Какой зверь к логову прямиком ходит? Непременно петлю заложит, со следа сбивает.

Кратчайший путь был лесом, тут удалось бы скостить километра четыре, если б не снег.

– Да много ль его нынче, снегу?

– В низинах и по колена. Не лось же он, по сугробами переть!

– Багров-то? Да ногастей любого лося. Еще как пропрет! А где и лыжня накатанная выручит. Лесом, лесом!

Асфальтовый вариант большинство отвергало – велик риск нарваться на знакомого. И один Томин, только что с комфортом проехавший по всему багровскому маршруту от колонии и наглядно проследивший всю беско­нечную протяженность его, трудность и рискованность (за доставку военного донесения Героя могли дать), уверенно сказал, дождавшись паузы:

– Ни лесом, ни полем. Где ему с лосем равняться, небось на последнем дыхании. Пошел он асфальтом. К опасности привык, да еще метель полдня слепила. Зана­весила его.

Дежурка поразмыслила и приняла мнение Томина. О дороге спорили потому, что отсюда вычислялось пример­но время, когда Багров добрался до окрестностей Еловска. Получалось, часам к двум.

– Но засветло же он в город не сунулся? – нетерпе­ливо обратился Томин к Гусеву.

– Нет, товарищ майор. Думаю, отсиделся в каком-ника­ком сарае часов до шести-семи. Потом двинул в разведку.

– Отлично! Он уже двинул, а мы гадаем – лесом или полем! Одиннадцать минут назад получена телефоно­грамма. Что сделано?

Дежурка озадаченно притихла. Что сделаешь за один­надцать минут? Почему-то всем рисовалось, что Багров сперва «устроится на постой», дабы отдохнуть от дальних странствий, и уж потом приступит к своим нехорошим делам. На постое его и надеялись захватить.

Томин тоже держался подобного взгляда до телефо­нограммы. Она опрокинула их прежние расчеты. Значит, и нынешние Багров мог опрокинуть.

Две точки притяжения существовали для него в горо­де: Загорский и жена. От этих конечных точек и надо толкаться, чтобы не плестись у него в хвосте, но, по возможности, опередить.

– Да ведь облаву готовим, товарищ майор… А что вы предложите?

– Срочно засаду у дома Багрова, засаду у школы и кого-то отправить в Новинск. Пусть удержит директора, пока Багров на свободе.

Гусев не страдал ложным самолюбием:

– Спасибо, товарищ майор. Действительно раскачи­ваться некогда. Разрешите привлечь штаб дружины?

Людей для путной облавы явно не хватало.

– Ну, что делать. Только с умом!

Школу как наиболее верный объект Томин взял на себя; в подмогу – участкового Ивана Егоровича.

Они обогнули здание по широкой дуге, подыскивая мало-мальски удобное укрытие. Над служебной дверью горела лампочка в проволочной плетенке и призрачно светилось одно окно.

– Пелагея телевизор смотрит, – вполголоса сказал участковый и пояснил, что та работает в школе уборщицей и ведет холостяцкое хозяйство Загорского, а он за то уступил ей комнату в своей квартире.

Еще по пути сюда Иван Егорыч сетовал, что школа дескать, на юру и спрятаться возле нее негде. Так оно и было. Придется ожидать Багрова внутри, что по многим соображениям гораздо хуже. Став поодаль, они совещались, как поступить, когда внимание Томина привлекла цепочка следов, ведшая напрямик через спортплощадку.

– Иван Егорыч, постойте на шухере, я поинтересу­юсь. Отсюда вам обзор хороший, если что – подайте сигнал. Какой-нибудь безобидный.

– Мяукаю я с детства совершенно натурально, на два голоса, – серьезно сообщил участковый. – Чистая ко­шачья драка.

Однако мяукать не понадобилось, никто вблизи не появился, и Томин внимательно и с неприятным предчувствием рассмотрел то, что сумел, на снегу.

Без Кибрит некому было вычислить рост, вес, комплекцию и прочее. Томин лишь констатировал, что кто-то недавно приходил, потоптался, сплюнул кровью и ушел обратно. Нога очень крупная, шаг широкий.

Тетку Пелагею вторично за вечер оторвали от телевизора. Прежде всего Томин задернул шторы у Загорского, включил свет и не велел гасить. Расспрашивать предоставил Ивану Егорычу, с которым та держалась свободней.

Описанный теткой Пелагеей визит настолько орга­нично ложился на Багрова, что почти и сомнений не оставлял. Рассказывала она четко, только со временем находилась не в ладах: час ли назад, полтора ли являлся неведомый посетитель – ответить не могла.

Томин позвонил дежурному, обменялись новостями: Виктор помчался в Новинск, вторая засада на месте. Участковому определили побыть все-таки в школе для верности, Томин возвратился в милицию, нещадно гры­зя себя. Сколько раз жизнь щелкала его по носу за гонор, но он опять впадал в самонадеянность. Ведь предупреж­дал Паша: «Нельзя недооценивать Багрова» и еще что-то про энергию и напор. Послушать товарищей по работе, этих-то качеств у Томина хоть отбавляй. А вот на поверку беглый зэк – изголодавшийся, изнуренный – проявил их куда больше.