Побег - Лаврова Ольга. Страница 9

– Предлагается следующая задача: Багрова кто-то смертельно обидел, оскорбил, опозорил. Какова будет реакция?

– Да ведь нет этого ничего, товарищ майор! – испу­гался дежурный.

– Допустим, есть. Что сделает Багров?

Томин поочередно обводил взглядом присутствую­щих. Каждому явно становилось не по себе. Он обратился к лысоватому, как наименее предубежденному против Багрова:

– Ну? Как на духу?

Тот прокашлялся, сглотнул, произнес тихо:

– Может и убить.

– Ваше мнение? – к участковому.

– Может, – вздохнул тот.

Не было необходимости опрашивать остальных. Слово сказано.

– Давайте все успокоимся и серьезно подумаем. Я боюсь, что Багров чрезвычайно опасен. Когда я заговорил о его жене с Калищенко, у того в глазах заиграло злорадство. И… словно знает он о ней что-то нехорошее.

– Гаденыш! – шепнул дежурный.

– Представим себе, что Калищенко расписал Багрову, как его жена утешается с Загорским. Мог придумать правдоподобно. Он, по-моему, достаточно хитер.

– Калищенко? – воскликнул Виктор. – Это с почты? Да он же… Вот подлец! Он же к Майе Петровне подкатывался!.. Без мужа дескать, скучно, под локоток… А она ему… не знаю точно, кажется, по щекам… И тут – Семен Григорьич навстречу. Калищенку шуганул, а Майю Петровну до дому проводил…

– Катерина рассказала? – осведомился участковый.

– Ну да.

– А чего повздорили-то?

– Повздорили – помирятся, – нетерпеливо прервал Томин. – Главное для нас теперь – фактор времени. Конечно, Багров не на вертолете летит, но при его характере… пожалуй, завтра-послезавтра объявится. Опе­ративные соображения?

– Посты ГАИ надо известить, чтобы транспорт про­веряли, – предложил дежурный.

– Принято. Дальше?

– Общественность проинформируем, – решительно (и, разумеется стоя) сказал Виктор, мысленно созывая штаб дружины.

– Нет, шума поменьше, спугнем. Молва у вас, навер­ное, быстрее телеграфа.

Все согласились.

– Еще и то скажу, – добавил участковый, – об Се­мене Григорьевиче надо подумать. Слух если прилипнет… Ославят их с Майей Петровной – потом не отмоешься.

– Слух – не смертельно, – отмахнулся Томин. – А вот предупредить Загорского надо. Где он живет?

– При школе и живет. – Дежурный набрал номер. – Семен Григорьевича попрошу… Куда?.. А вернется?.. Ясно. В Новинск он уехал по школьным делам. Дня на три.

– С Новинском потом свяжемся. Следующее. Где Баг­ров на первое время может затаиться? Хоть несколько часов ему нужно с дороги отдышаться, осмотреться.

Все призадумались.

– Иван Егорыч, записывайте, – подтолкнул Томин.

– К отцу не сунется…

– Не-ет старик его в амбар запрет, да еще вожжами, пожалуй. К друзьям по бутылке.

– К Матвею может.

– К Матвею – да. К Андрею Зубатому тоже. Записы­вай обоих.

– Алабина запиши, Петра.

– Сомнительно.

– Зато городом не надо идти, с краю.

– Ладно, для верности. И Лопатиных уж тогда.

– А вдруг он прямо домой – и… что-нибудь Майе Петровне? – предположил Виктор.

– Белым днем не осмелится, а к ночи присматривать будем.

– Развод в восемь? – спросил Томин.

– В восемь. Гусев – замнач по оперативной части – вернется в шесть.

Томин глянул на часы. К семи надо быть в Москве. Принять душ, сменить рубашку – и к Паше: ведь сегодня знаменательная юбилейная суббота, на которую он обе­щал явиться хоть с того света.

Багров одолел свои двенадцать километров.

Облепленный снегом, зелено-бледный, почти неузна­ваемый добрел до стоявшего на отшибе обнесенного плет­нем дома. Осторожно заглянул в окно и постучал пальцем по стеклу. За дверью послышался голос: «Кто там?»

– Дед Василий, отвори.

Дверь приоткрылась, высунулась седая голова. Устави­лась на пришельца с недоумением, пошевеливая бровя­ми, стараясь сообразить, кто пожаловал.

– Да я же это, я… – просипел Багров.

– Мишка?! – ошеломленно вскрикнул дед. – Откудова тебя черт нанес?..

– Ш-ш… один ты?

– Кому у меня быть?

Уединенно жил старик, держал пасеку. Ходили к нему только за медом, который он предпочитал выменивать на продукты, чтобы не таскаться самому в город: ноги донимали. А последние дни визитеров не случилось, и некому было доложить деду Василию о городских новостях.

– Чего не пускаешь? – беспокойно заозирался Багров; тело его рвалось в тепло и укромность.

– Снег стряси.

Нежданный гость снял шапку, хлопнул о колено, криво надел и чуть как бы пошатнулся. Спиртным, однако, не пахло, дед Василий в свои без малого девяносто лет сохранил и безошибочное обоняние, и зоркость. Он взял веник, сам обмел Багрова от плеч до валенок.

– Теперь заходь.

И, запирая за ним, тоже внимательно осмотрел округу. Багров рухнул на табуретку у теплой печи, закрыл глаза. Дошел!

– Дошел, видать, до ручки, – пробурчал дед Васи­лий. – Сымай тулуп, Михайло.

Тот кое-как расстегнулся, стащил полушубок, дед бросил его на лежанку сушиться. Шапку, дивясь дорогому меху, уважительно повесил на гвоздь. Потом оглядел небогатое свое стариковское хозяйство, достал растоптанные бахилы:

– Обутку смени.

– Не могу, потом. Картошкой пахнет… – запекшимися губами выговорил Багров.

– Картошка с голодухи – вред один. Меду тебе надо, мед силу даст. Спасибо, чайник горячий, – он старатель­но задернул занавеску на окне, к которому приставлен был стол.

Долго и жадно ел Багров хлеб с медом, запивал чаем. Оживал. Хозяин счел, что пора и поговорить.

– Сколь же ты не досидел, Михайло?

– По амнистии, дед.

– Ты это… не загибай! Думаешь, я по старости сдурел вконец?

– А не сдурел, так не спрашивай.

– А ежели мне интересно?

– Ишь ты, ему интересно! – язвительно скривился Багров.

– Дерзить не смей! А то вот тебе Бог – а вот порог! – Дед Василий распрямился; даже и теперь еще проступали в нем прежняя стать и размах.

– Так-таки и выгонишь? Савельева внука?

– Только ради светлой памяти, – помолчав, сказал дед и перекрестился. – Слава Господу, Савелий не дожил!

– Слушай, мне от тебя ничего не нужно. Может, переночую – и прощай. Вот только… выпить бы малость.

– Выпить нету, – решительно ответил хозяин.

– Врешь. Держишь небось для зятьев.

– А хоть бы и держал! Водки не дам! Ты через нее и сгинул!

Невдалеке забрехала собака, дед Василий озабоченно приник к занавеске, проследил за кем-то, обернулся к обмякшему за столом Багрову:

– А скажи на милость, за каким шутом ко мне-то пожаловал? То годов пятнадцать глаз не казал, а то на тебе – явился!

– Прикажешь к Матвею идти? Или к Андрюшке Зу­батому? Там меня враз и прихлопнут.

– Все одно поймают, Михайло. Куда денешься?

– Потом пусть ловят, – равнодушно уронил тот.

– Пото-ом?..

Косматые брови взлетели, собрав лоб в глубокие мор­щины, затем поползли вниз, нависли по бокам ястреби­ного носа.

– Чевой-то ты задумал? А? – грозно приступил дед к гостю.

Но уже не те были годы, когда Мишку устрашал закадычный Савельев друг.

– Дело есть, – твердо и тяжело легли его слова поверх стариковского окрика. – Что-то жарко у тебя, – попробовал отвлечь разговор в сторону.

Дед сел против него.

– Это от меду. Сколько ден не емши-то?

– Двое суток.

– Ох, Михайло, натворишь ты беды! Ведь чисто зверем смотришь!

– Я сейчас зверь и есть… Зверь за добычей, а за зверем – охотники.

– Ну, вот чего: отвечай по чистой совести – какое твое намерение?

По совести Багров ответить не мог. Но старик был пока очень нужен. И – подспудно где-то, на дне сердечном – было перед ним немного стыдно. Потому ответ прозвучал без вызова, по-родственному:

– Слушай, дед, я много куролесил, верно. Однако не подличал. Ты за мной какую подлость помнишь?

– Еще бы не хватало!

– Так вот те крест – мое дело справедливое.

– Будто ты в Бога веруешь!