Имя мое — память - Брешерс Энн. Страница 1

Энн Брашерс

ИМЯ МОЕ — ПАМЯТЬ

Я живу уже более тысячи лет. Я умирал бессчетное число раз. Не помню, сколько именно. У меня исключительная память, но она несовершенна. Я — человек.

Прежние жизни как будто в тумане. Изгибы души следуют поворотам каждой из жизней. Это целая вселенная. У меня было детство. И не одно, а множество. Даже на ранних стадиях становления моей души я много раз достигал зрелости. В наши дни каждое из моих младенческих состояний вспоминается быстрее. Мы совершаем привычные действия. Недоуменно смотрим на окружающий мир. Вспоминаем.

Я говорю «мы», имея в виду себя, свою душу, свое «я» и многочисленные жизни. Я говорю «мы», подразумевая подобных мне, обладающих памятью, то есть осознанной регистрацией опыта пребывания на этой земле, которая переживет смерть каждого. Я знаю, таких немного. Может, один в столетие, один на миллион. Мы редко находим друг друга, но, поверьте, другие существуют. И по крайней мере один из них обладает памятью, намного превосходящей мою.

Я рождался и умирал много раз и во многих местах. Они отделены друг от друга одинаковым пространством. Меня не было в Вифлееме при рождении Христа. Я не видел триумф Рима. Никогда не кланялся Карлу Великому. В те времена я с трудом перебивался в Анатолии, общаясь на непонятном диалекте с жителями деревень к северу и югу. Все захватывающие роли достаются только Богу и дьяволу. Великие хиты истории для большинства проходят незамеченными. Подобно любому другому, я читаю о них в книгах.

Порой мне бывают ближе дома и деревья, чем человеческие существа. Я стою без дела, наблюдая, как накатываются и уходят людские волны. У них жизнь коротка, но моя жизнь долгая. Иногда я воображаю себя шестом, воткнутым в кромку океана.

У меня никогда не было детей, и я никогда не старею. Не знаю почему. Я замечал красоту в бесчисленных вещах. Я влюбился в женщину, и она существует вечно. Однажды я убил ее и много раз умирал за нее, но это по-прежнему ни к чему не приводит. Я постоянно ищу ее, всегда помня о ней. Во мне живет надежда, что однажды она меня вспомнит.

Хоупвуд, Виргиния, 2004 год

Она была знакома с ним недолго. Он появился там в одиннадцатом классе. Это был маленький городок с маленьким школьным округом. Год за годом видишь одних и тех же ребят. Когда он появился, то, так же как и она, был учеником третьего класса четырехгодичной средней школы, но почему-то казался старше.

Она многое слышала о том, где и как он провел предшествующие семнадцать лет своей жизни, но сомневалась в правдивости этих слухов. Люди говорили, что, прежде чем приехать в Хоупвуд, он находился в психиатрической клинике. Его отец сидел в тюрьме, и парень жил сам по себе. Утверждали, его мать была убита, и скорее всего его отцом. Он всегда носил одежду с длинными рукавами, потому что, как кто-то сказал, у него на руках ожоги. Насколько ей было известно, он никогда не пытался опровергать эти истории и не придумывал ничего взамен.

Люси не верила слухам, однако понимала, что именно за ними стоит. Дэниел был другим, хотя и пытался не быть им. Его гордое лицо носило печать какой-то обреченности. Ей казалось, будто никто о нем никогда не заботился и он даже этого не осознает. Однажды она увидела, как он стоял в кафетерии у окна, пока другие школьники проталкивались мимо него со своими подносами, без умолку тараторя, а у него был совершенно потерянный вид. В его облике в тот момент проглядывало нечто такое, что заставило ее подумать о нем как о самом одиноком существе на свете.

Его первое появление в школе вызвало ажиотаж, потому что он был необычайно хорош собой. Высокий, мускулистый и сдержанный, он был одет чуть лучше большинства ребят. Тренеры мечтали, как бы с его ростом заманить его играть в футбол, но он не поддался на уговоры. Поскольку городок был маленьким, скучающим и полным надежд, то школьники много говорили, и поползли слухи. Сначала слухи были лестными для него, но затем он совершил несколько ошибок. Он не пришел на Хеллоуин к Мелоди Сандерсон, хотя она лично пригласила его в вестибюле школы и все это видели. На ежегодном совместном пикнике учеников одиннадцатых и выпускных классов болтал о какой-то ерунде с Соней Фрай, а та в глазах окружающих была почти что хиппи. Они жили в хрупкой социальной экосистеме, и вскоре он отпугнул от себя большинство людей.

Но только не Люси. Она сама не понимала почему. Не уважала Мелоди и ее компанию разбитных девчонок, но вела себя осторожно. На нее и так уже косо поглядывали, а она не хотела стать изгоем. Она не могла поступить так с матерью, особенно после того, что той пришлось пережить с ее сестрой. К тому же Люси не принадлежала к девушкам, которым нравятся проблемные парни. Вовсе нет.

Ей в голову пришла странная мысль, своего рода фантазия, что она могла бы ему помочь. Люси знала, что в этой школе на виду, а что спрятано от глаз, и понимала, каково это — противостоять тому и другому. Догадывалась, что его ноша тяжелее, чем у большинства людей, и испытывала к нему болезненное сочувствие. Уверяла себя, что, вероятно, она ему нужна.

Дэниел ничем не обнаруживал признаки того, что разделяет данную точку зрения. За неполных два года он ни разу не заговорил с ней. Правда, однажды она нечаянно наступила на его шнурок и извинилась, а он уставился на нее и что-то пробормотал. Люси стало неловко и досадно, и она, пытаясь вспомнить, что он сказал, мысленно возвращалась к этому случаю. Потом решила, что не сделала ничего дурного и пусть он сам побеспокоится о том, чтобы не расхаживать в коридоре выпускных классов с развязанными шнурками в три часа дня.

— Ты считаешь, я слишком много об этом думаю? — спросила она у Марни.

Та посмотрела на нее так, словно ей стоило усилий не вцепиться Люси в волосы.

— Да, ты придаешь этому значение. Если бы про тебя сняли фильм, он назывался бы «Я придаю этому слишком много значения».

Люси рассмеялась, а позже забеспокоилась. Марни не собиралась вредничать. Она любила ее сильнее и искреннее любого другого на свете, если не считать матери. Марни нестерпимо было видеть, что Люси уделяет так много внимания человеку, которому нет до нее дела.

Люси подозревала, что Дэниел своего рода гений. И дело не в том, что он сделал или сказал нечто такое, что натолкнуло бы на эту мысль. Но однажды она сидела рядом с ним на уроке английского, когда класс обсуждал Шекспира, и украдкой бросала на него взгляды. Видела, как Дэниел, подавшись вперед, один за другим по памяти пишет в тетради сонеты красивым наклонным почерком, что заставило ее подумать о том, как Томас Джефферсон составлял проект Декларации независимости. Выражение на его лице навело ее на мысль, что он сейчас очень далеко от маленькой тесной классной комнаты с мигающим флуоресцентным светом, серым линолеумом на полу и единственным крошечным окном. «Интересно, откуда ты взялся, — подумала она. — Хотелось бы мне знать, как ты оказался здесь».

Однажды Люси, набравшись храбрости, спросила у него про задание по английскому. Он указал на классную доску, где было написано, что им следует подготовиться к классному сочинению по пьесе Шекспира «Буря», но у него был такой вид, словно он хочет что-то добавить. Она знала, что он умеет разговаривать: слышала, как он общается с другими людьми. Люси приготовилась одарить его ободряющим взглядом, но, едва встретилась с его глазами цвета зеленого горошка, как на нее накатило такое сильное смущение, что она опустила голову и не поднимала ее до конца урока. Обычно с ней такого не происходило. Она была самоуверенной, знала себе цену и свое место. Росла в основном с девочками, но у нее было много друзей-мальчиков из ученического совета, гончарной мастерской, а также и два брата Марни. Ни один из них не вызывал у нее таких чувств, как Дэниел.