Семь способов засолки душ - Богданова Вера. Страница 10

Я Юлечке тоже не очень нравилась, но не сразу это поняла.

Однажды она подошла ко мне на перемене и предложила пойти к ней в гости после уроков. Андрей пытался меня отговорить. У него было ощущение, что Юлечка над ним смеется — не открыто, не к чему придраться. Смотрит как на муравьев, говорил он. Того и гляди достанет лупу, поймает солнечный луч и тебя сожжет. Андрею в школе тоже доставалось. Его мама — пока она была жива — и папа шаманили в «Сиянии», чистили карму всем желающим за деньги. Поэтому нас часто называли сатанистами. В ответ на это Андрей просто смеялся, наверное от бессилия.

В назначенное время я подошла к подъезду многоэтажного панельного дома, похожего на пенал. Юлечка уже ждала меня с двумя подругами. Мы поднялись на девятый этаж, но почему-то свернули не к квартирам, а на пожарную лестницу за лифт. Там было холодно, сумрачно, пахло мочой и сигаретами. У мусоропровода ожидали еще три девочки, Юлечка с двумя подругами стояли за моей спиной. Сначала меня толкнули сзади, кто-то выкрикнул «Сатана!» — и мир закружился, накренился, завалился на бетонный пол.

Домой меня привел Андрей. Он рассказал все папе, тот хмыкнул, ответив: «Оюна сильная, она их всех сожрет».

Дня через два родители тех девочек пришли к нам домой и извинялись. Директор школы тоже извинялась. Юлечка вместе с семьей уехала в Новосибирск обратно, администрация перестала с ее отцом работать, и фирму он закрыл. Сатанистами нас больше никто не звал.

Потом как-то пропали некоторые из Юлечкиных друзей, те, что в тот день были на пожарной лестнице.

А много лет спустя уехали — из города или на зону — те, кто травил тех, кто травил меня в школе.

Жизнь лучше любых романов, так говорит моя мама.

выдох последний

— Нам еще долго? — спрашивает Ника.

— Минут десять-пятнадцать, — отвечает Рома. — Если замерзла, можем вернуться к машине.

Ника замерзла, но в этом она не признáется. Без Ромы она не найдет место самоубийства, и, хоть он без вопросов согласился ей помочь, есть ощущение, что это в первый и последний раз. Сколько после обнаружения тела было снегопадов? И, главное, что она собирается искать?

Рома глядит на фото из статьи, поворачивается спиной к солнцу и обходит заиндевелый кустарник. Взлетает спугнутая птица, подняв снежную пыльцу. Земля кренится, теперь они идут под гору. Дыхание вырывается облачками изо рта, оседает на щеках. Ника прячет нос в шарф.

— Свидетели утверждают, что голова девушки была подо льдом, а тело лежало на берегу, — Рома цитирует новостную заметку. — Это как? Сунула голову в полынью и захлебнулась, что ли?

— Похоже.

— Потепление было неделю назад. То есть, хотят сказать, что еще до заморозков она обдолбалась, пришла на реку, разломала лед у берега и утопилась? Что-то мне слабо верится.

Нике верится чуть больше. Она видела похожее много лет назад, и никто там не помогал, — если говорить о физической стороне дела, конечно.

— Возможно, не совсем сама, — говорит она.

— Да по-любому, — кивает Рома. — Ты знаешь, осенью писали про еще одну девушку. Ушла голой в лес и замерзла. Лет двадцать было.

— Так и не выяснили почему?

— Сказали, наркотики. Тут много девушек пропадает. Только в том году десять, это если считать тех, о ком заяву написали.

Нике хочется спросить, откуда Рома все это знает — он явно в теме. Но она молчит. Вынимает из кармана телефон, сверяется с картой. Связи почти нет, но они недалеко от берега.

— С «Северным сиянием» тоже был случай на реке, — вдруг вспоминает Рома.

— Ага.

— Они и правда себя сами?..

— Она. На реке она была одна.

Чувствуя на себе пристальный взгляд, Ника смотрит под ноги. По снегу вьется цепочка алых капель, ведет к реке. Ника старается не наступать на капли.

Видит ли их Рома? Раз идет спокойно, значит, нет.

— Скажи, а сейчас в Староалтайске есть секты? — спрашивает он. — Такие, как «Сияние»?

— Не знаю. Я же давно здесь не живу.

— Ну, может, общаешься с кем-то до сих пор? Ничего тебе не говорили?

Ника качает головой. Далеко впереди кто-то ковыляет, но при попытке рассмотреть — неумолимо ускользает, сливается с деревьями. Поэтому Ника разглядывает снег на веточках кустарника, вспоминает, как мама наряжала елку и клала на пластиковые лапы ватку.

— Почему люди шли в секту, как думаешь? — Рома подстраивается под Никин шаг, поглядывает на нее.

Ника пожимает плечами. Почему люди делают то или это? Масса причин.

— Где они жили? Как это вообще происходило?

Рома слишком назойлив, а у Ники на праздное любопытство аллергия. Сколько было таких интересующихся — не счесть, и каждый считал, что уж ему-то она сейчас расскажет все в подробностях. Изольет душу, а потом поплачет на плече, будет о чем написать пост в соцсетке.

— Извини, не надо было лезть, — исправляется Рома, поняв, что отвечать Ника не собирается.

— Да ничего.

— Ты выпила таблетки? Которые в больничке дали.

— Конечно, — врет Ника, попутно вспоминая, вынесла ли мусор. Получится неловко, если мама зайдет в гости и увидит таблетки в ведре.

В черепной коробке будто вращается мелонг, скоблит кость изнутри холодным краем, миксером взбивает мозг. Ника глотает обезболивающее, язык немеет. Говорят, если их пить регулярно и помногу, отказывает печень. Ника прикидывает, как быстро умирают от цирроза. Потом прикидывает, как ледяная вода заполняет нос, глотку, легкие, а после лед медленно окаймляет шею, слоями нарастает на макушке. Ее знобит.

Алейка встречает стылым ветром, дующим в лицо так, что ноют уши. Лед на поверхности искрится, и Ника снова вспоминает сияющую пудру. Другой берег от них в двух сотнях метров, на нем пелена солнечного света и низкий туман. Видна котельная, дальше бетонный забор и причал. То ли это место? Дерево на фото и другой берег похожи. Был ли на нем дом? Заводская стена из красного кирпича? Ива склонилась надо льдом. Снег рядом с ней разрыт до грунта, смешан с землей и вырванной жухлой травой. Во льду у берега прямоугольный вырез, похожий на купель. Он не успел замерзнуть, лишь подернулся ледяной слюдой. Под ней темная и мутная вода.

Куртка у Ромы жужжит. Он неловко лезет в карман, смотрит на экран, морщится, прижимает вибрирующий мобильник к уху:

— Да! — молчит немного. — Алё! — смотрит на экран. — Не ловит нихера…

Он жестом велит Нике подождать. Ника запоздало кивает, но Рома этого уже не видит, он уходит дальше по берегу, изредка поглядывая на телефон и вновь прижимая его к уху.

Когда он отдаляется, Ника внимательно осматривает раскопанный участок, хотя его и до нее наверняка осматривали много раз. Она погружает пальцы в примятый грязный снег у ивы, касается корней. Мелонг все проворачивается в черепной коробке, скоблит кость металлическим краем.

Сколько было снегопадов с момента смерти? Два? Три? Пять? С чего она взяла, что что-то здесь найдет?

Разочарованная, она поднимается, отряхивает перчатки от налипшего снега и оборачивается.

На берегу лежит девушка, босыми ногами к Нике, голова и плечи погружены в воду. Мокрая рубашка облепила талию, сквозь ткань проступает позвоночник. Ступни покрыты грязью, на щиколотке кровь.

Ника щелкает резинкой по запястью, девушка на миг тускнеет, мерцает, идет рябью, как изображение на экране, но не исчезает. Ника включает камеру на телефоне, наводит ее на труп. В телефоне отражаются лишь берег, ива, склонившаяся над рекой.

Как Ника и подозревала, это просто глюки.

Она подходит ближе, присаживается на корточки. Рассматривает погруженные в воду плечи, локти, светлые нити волос, которые свились в воде, сплелись с водорослями.

Девушка вздрагивает, поднимает голову. Волосы облепляют ее лицо. Она распахивает глаз, затянутый молочной пленкой, глядит на Нику.

Ее зовут Надя, эту девушку. Ника когда-то ее знала.

Когда-то, четырнадцать лет назад, Надя легла на этот берег, сунула голову в воду и захлебнулась.

— Привет, — говорит Ника.