Чэч: Бугор (СИ) - Фатыхов Артур. Страница 40

— Бой!

Наконец-то. Осклабившись, я осторожно пошёл навстречу оборотню, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Это не хитрость какая-то, и никто меня этому не учил, — само собой выходит, когда мана по телу, без выполнения комплекса, кружиться. Мой противник тоже не спешит, пытаясь обойти меня по дуге. Вот и определись: кто первый номер, кто второй, — я поджимаю, он на контратаках работает. Погнали.

Дистанция. Как шёл в левосторонней стойке, так из неё же подскок вперёд. Быстрый короткий тычок в лицо — это отвлекающий, легко блокируемый, а левая нога атакует его переднюю, но не бьёт, а наступает, заставляя противника рефлекторно дёргаться, терять внимание. Волк, легко сбив мою руку, собравшийся было контратаковать, как я и ожидал, отскочил прямо назад, освобождая ногу. Но я следовал за ним, как привязанный, тут же пробив короткий удар в корпус, метя в солнышко. Не попал. В последнее мгновение тот чуть повернул корпус, и я лишь черканул по нему. Ожидаемо. Хлёсткий, словно плетью, удар левой ладонью по уху. В голове волка сейчас, как граната взорвалась. Он скакнул в сторону, вновь пытаясь разрывать дистанцию. Я от тебя не отстану, волчара…

Мы завязли в клинче, давя друг друга массой. Но Бёдмод тяжелее, надо разрывать… Не успел. Неожиданная подсечка валит меня с ног. Повиснув на руках оборотня, тяну его за собой… Я на спине, — но это совсем не проигрыш. Снова вяжем друг другу руки и ноги, лишая опоры, выигрывая лучший выход на болевой. Вяжем, вяжем. Голова волка запрокидывается. Сообразив, что он задумал, поджимаю подбородок к груди, подставляя лоб под удар. Бах! Бах! Давай, давай, посмотрим, чья кость крепче. Бёдмод сдался на пятом. Лежим, скалимся, рычим друг на друга.

— Стоп!

Что, уже время?

— Встали… Бой!

Волк идёт вперёд, — тактику сменил? Рубка? Рубка… Клинч. Хрен тебе! У меня голова есть! И локти!.. У Бёдмода тоже были локти. Целых два… Одновременно разрываем дистанцию. И тут же в атаку. Рубка! Лишь бы ярость зверя не сработала. Тогда всё, — дисквалификация. И не объяснишь, что сама… Рубка. Клинч! Вяжем руки, уперевшись в друг друга лбами. Тут не до подсечек. Стоять! Главное — стоять!

— Стоп!

Я судью почти не слышу. Как и Бёдмод. Скалимся, рычим!

— Стоп!

Схватив за шеи, судья растаскивает нас, как кутят. Откуда у старика такая сила? Видать, умение…

— Стоп… — хрипит старик, удерживая нас. — Время!

Ловлю взгляд волка, в котором появилась осмысленность. Руки опускаем оба. А судья отпускает нас и тяжело, надрывно дышит, не в силах сказать хоть что-то. Теперь видно, что он уже совсем старик.

Стоим, опустив руки, ждём. Замер в ожидании и зал. Отдышавшись, судья взял нас за руки.

— Ничья! — прохрипел он, одновременно поднимая наши руки вверх. — Ну вас, дайте кружку пенного!

А потом была пьянка за общим столом: пили восемнадцать бочонков, поставленных на кон! А ещё я мороженое ел. Кажется… С ягодным сиропом…

— Миклуш, налей, пожалуйста, ещё одну кружку, — отлипнув от спинки кровати, я протянул посуду мальчишке.

— Тебе зелье восстановления сейчас надо, а не эту бурду, — прокряхтел с соседней кровати Агееч, сам при этом пивший не из мензурки.

— Ага… — сил спорить у меня не было, — а ещё в тенёчке пару часиков поваляться, умение качая. Сам-то, чего не пьёшь?

— Так, уже.

Всё же в словах старика разумное зерно было… Но тянуться за поясом, где, в отдельном кармашке, хранилась алхимия, было откровенно лень.

— Дядя, Чэч, держи, — Миклуш одной рукой протягивал мне уже открытую мензурку с зельем, а в другой держал кружку с опохмелином.

— Спасибо, спаситель ты мой.

Тут мимо меня, чуть не выбив склянку из рук, пролетели голые пятки Джока, свесившего ноги со второго яруса. Хорошо ещё, они были чистые и не воняли, вчера лично пацанву заставлял ноги перед сном мыть. И сам мыл, хотя на них почти не стоял. Старшие мужики меня в этом активно подержали. «Не хватало ещё, чтобы в комнате грязными портянками воняло», — поддакивал, мотыляющийся из стороны в сторону, Иван.

— Эй, на втором ярусе, поаккуратнее!

— Прости, бугор, не заметил. Мик, братка, а можно и мне того эликсира, что жизнь спасает.

— И мне, — свесился с другой кровати Гнак. — Ох, что же так болит-то всё.

— А я говорил тебе, что фигня это, твоя хело-ну, — поддел приятеля Джок. — Лучше бы просто мышцы тренировал, чем на свой пупок пялился.

— Что-то не помогли тебе вчера твои мышцы, — не остался в долгу зеленомордый, практикующий, как выяснилось, какое-то особое гоблинское единоборство.

— Это да… — не стал отпираться долговязый. — У этого оборотня удар кулаком, будто мой батя киркой вдарил. О-о, спасибо, Мик.

Я усмехнулся про себя. Наша молодёжь, после вчерашних боёв на арене, Миклуша как-то быстро до Мика сократили, а тот и не возражал.

Вчера заселили нас в комнату офицеров баронской дружины. Но так как сам барон сейчас служит в императорской армии, то и его дружина, а, следовательно, и офицеры с ним. Был выбор: либо там где просторно, в общей казарме, либо в тесноте, но зато отдельно и со своим санузлом. Даже не посоветовавшись, выбрал второй вариант, — лучше отдельно, а к тесноте мы уже привыкли, тем более по сравнению с фургоном, тут ещё места для танцев остаётся. Кстати, насчёт фургона, мы же сегодня после завтрака договорись с Фолькором пойти посмотреть, что нам местные торговцы предложить могут.

— Так, народ, — не унимался полусотник. — Вы ещё долго валяться будете? А ну, подъём! Вчерашняя арена хорошо показала, чего вы стоите в реальной схватке…

Я лишь тихонечко хмыкнул на эти слова, не желая подрывать авторитет Полусотника. Не, в чём-то он прав, конечно, но вчерашние бои, проходившие на одной силе, без применения умений, — чистый спорт для веселья, к реальной схватке с тварями никак не относящиеся.

— … Полную нагрузку вы сегодня не выдержите, — продолжал угрожать Иван, — поэтому берите только щиты, ножи и топоры. А вот вечером…

А вот вечером, с заката и хоть до утра, в наше распоряжение предоставлялся тренировочный зал, в котором был отличный, как похвастался Фолькор, магический прибор, позволяющий быстро восстановить ману. Так что — это была последняя ночь, когда мы поспали вволю. Но ради этого мы сюда и приехали.

Глава 20

Интерлюдия 3

Самое благословенное время. Над пустошью ещё царила ночная прохлада, но в воздухе уже чувствовался ветерок. Пока ещё лёгкий, тёплый, через несколько часов он наберёт силу и превратится в жёсткий, обжигающий кожу суховей. И этим моментом пытались воспользоваться все: разумные, живущие в полуразвалившемся древнем замке, зловещий силуэт которого нависал над всей округой; домашние животные — длинношёрстные коровы и непоседливые козы под пристальным вниманием вооружённых пастухов вроде бы меланхолично, но на самом деле очень быстро щипали сочную зелёную траву. Сочную зелёную траву! И это во второй половине лета, посреди, пусть и далеко не в самом сердце, Проклятой пустоши.

Сочная зелёная быстрорастущая трава, густые полосы деревьев, стеной встающие перед суховеем, защищая посевы от иссушения, а главное — ежевечерний дождик! Пусть мелкий, моросящий, но дождик! Настоящее чудо! Чудо, неподвластное даже самым сильным орочьим шаманам. А тут оно происходит каждый вечер. По словам немногочисленных девушек-служанок, следящих за чистотой в замке, дождик призывает самый настоящий древний лич, — страшилка из детских сказок. Как, постоянно оглядываясь, шептала ей Мара, маленькая шустренькая гоблинша, приставленная к ней Хозяином замка: перед наступлением темноты лич, проводящий весь день в жутких подвалах, куда был запрещён вход всем, кроме приближённых к Хозяину разумных, поднимался сюда, на смотровую площадку полуразрушенной, но ещё крепкой башни и творил своё колдовство, превращающее часть Проклятой пустоши в настоящий рай.

И этот кусочек рая постоянно притягивал к себе тварей, перекрученных и исковерканных пустошью животных, стремящихся уничтожить всё на своём пути: и зерновые посевы, и зелёную траву на пастбищах, и коров с козами, а то и вовсе просто ломающих, выкорчёвывающих деревья в защитных посадках. Будто тварей направляла чья-то злая воля, раздражённая самим существованием этих деревьев. Только вчера утром бродяги, вернувшиеся с ночного обхода, приволокли тушу огромного брера, полночи занимавшегося только тем, что вырывал один за другим колючие кусты в заграждении.