Оливия Джоулз, или пылкое воображение - Филдинг Хелен. Страница 24
Ничего не понятно. Реальность меняется, как хочет. Теперь, когда он засмеялся, все опять стало похоже на свидание. Добравшись до последних ступенек, он откинул тяжелую крышку пожарного люка, и навстречу им рванулась теплая струя воздуха. Оливия шагнула наверх и оказалась в пространстве ураганного ветра и дикого рева. Они стояли на крыше дома, а вокруг, сколько было видно, расстилался Лoc-Анджелес. Шум производил припаркованный тут же вертолет: лопасти вращаются, дверь открыта, готовность номер один.
– Карета подана, – прокричал Феррамо, перекрывая шум.
В душе Оливии мандраж боролся с восторгом. Ветер отбросил назад волосы Пьера, словно тот стоял перед ветродуем в фотостудии.
Оливия Джоулз побежала к вертолету, пригибаясь, чтобы не попасть под винт, и жалея, что напялила платье-комбинашку и неудобные туфли. Пилот обернулся и показал на ремни безопасности и наушники. Пьер сел рядом с ней, закрыл тяжелую дверь. Машина взлетела, и здание стало быстро уменьшаться. Они летели к океану.
Переорать жестяной шум было немыслимо. Феррамо не смотрел на нее. Оливия пыталась сконцентрироваться на видах за окном. Если это последние минуты ее жизни, лучше уж она проведет их, любуясь чем-нибудь хорошим. Солнце тяжелым оранжевым шаром спускалось по бледно-синему небу над бухтой Санта-Моника, стеклянные волны отражали его красное сияние. Какое-то время летели параллельно берегу, снизившись на подлете к темной гряде гор, устремлявшейся к Малибу. Она видела длинную линию пирса, маленький недостроенный ресторанчик в конце его, а за ним, в море, ловили последние волны серфингисты, похожие на тюленей в своих черных костюмах. Феррамо подался вперед, сказал что-то пилоту, и вертолет качнулся, поворачивая в сторону открытого моря. Оливия вспомнила, как давно-давно, когда ей было четырнадцать лет, мама отчитывала ее за тягу к приключениям, любовь к хулиганам и рисковой жизни. «Ты доиграешься, в конце концов. Ты же ведь жизни не знаешь совершенно. Думаешь, это все хи-хи ха-ха, да? Потом спохватишься – поздно будет». К сожалению, совет этот давался только в контексте ее отношений с парнями-католиками или местными байкерами.
Солнце соскальзывало за горизонт, раздваивалось, два круга – на небе и на воде – были похожи на восьмерку. Спустя секунду после того, как оно окончательно скрылось из виду, небо взорвалось алым и оранжевым, высоко вверху следы самолетов забелели на темно-синем фоне.
Нет уж, с ней эти штучки не пройдут. Она не позволит так бот просто увезти себя через океан неизвестно куда. Оливия гневно впилась Феррамо в руку.
– Куда мы летим?
– Что?
– Куда мы летим?
– Что?
Господи, они уже перекрикиваются, как престарелая семейная пара.
– КУДА МЫ ЛЕТИМ?
Он усмехнулся:
– Увидишь.
– КУДА ТЫ МЕНЯ ВЕЗЕШЬ?
Он наклонился к ее уху.
– Что?
– НА КАТАЛИНУ, – проорал он.
Остров Каталина – популярный курорт для однодневных поездок, расположен в двадцати милях от берега. Есть там один веселенький приморский городок под названием Авалон, а все остальное – только лес и камни. Где-то далеко слева каскадом сбегали к маленькой бухте уютные и приветливые огоньки Авалона. Впереди простирался мрак.
20
Остров Каталина, Калифорния
Вертолет спускался в узкую глубокую бухту на той стороне острова, что смотрела на океан безнадежно далеко от калифорнийского побережья и огоньков Авалона. Внизу волновалась зелень, пышные пальмовые шевелюры приминались от ветра, поднятого лопастями. Как только приземлились, Феррамо выпрыгнул, вытянул Оливию следом и жестом велел пригнуться. Винт продолжал вращаться. Потом двигатель зашумел сильнее, и вертолет поднялся в воздух.
Пьер провел ее тропинкой к маленькой пристани. Ветра не было, океан был спокоен. По обе стороны стеной возвышались крутые скалы, а между ними черным силуэтом пролегла пристань. Когда вертолет затих, наступила тишина, нарушаемая только треском цикад, верещанием лягушек каким-то железным звоном с пристани. У Оливии участилось дыхание. Неужели здесь больше никого нет?
Они подошли к пристани. К деревянному домику прислонены серферские доски. Господи, это-то ему зачем? Здесь вроде никто не катается...При ближайшем рассмотрении выяснилось, что домик представляет собой нечто вроде базы для ныряльщиков с баллонами и всяким снаряжением.
– Подожди здесь, мне надо кое-что принести.
Когда шаги Феррамо затихли в темноте, Оливия слабеющими руками уцепилась за поручень. Может, надо хватать акваланг и плыть отсюда, куда глаза глядят? Но если – а мизерный шанс все же оставался – это было действительно суперромантическое свидание, то прыжки в воду были бы явным перебором.
Она на цыпочках подобралась к домику. Там в образцовом порядке на скобах рядком висели баллоны на двадцать литров, регуляторы на крючках, маски и ласты лежали аккуратными кучками. На грубых досках стола лежал нож. Она цапнула его и спрятала в сумочку, вздрогнув от нежданно возникшего звука возвращающихся шагов. Главное – не дать страху ударить в голову.
Шаги приближались. Оливия в ужасе пискнула:
– Пьер?
Никто не ответил, слышны были только шаги – тяжелые и неровные. Кто это? Убийца, киллер?
– Пьер, это ты???
Она достала нож, спрятала за спину и замерла, готовая ко всему.
– Да, – голос Пьера, его пряный текучий акцент. – Я конечно, кто же еще?
Она выдохнула и радостно обмякла. Феррамо возник из тьмы с каким-то тяжелым предметом, завернутым в черную ткань.
– Я не понимаю, что вообще происходит? Завез меня черт-те куда, бросил, не отзываешься, кругом тишина, только эти шаги жуткие. Где мы вообще? Что ты придумал?
– Жуткие шаги?
Глаза его сверкнули, и он сорвал покрывало с таинственного предмета. Оливия почувствовала, что ее ватные ноги сейчас подогнутся, и она упадет. В руках у Феррамо было ведерко со льдом, а в нем – бутылка шампанского и два узких фужера.
– Слушай, – она приложила руку ко лбу. – Это все замечательно, но можно чуть поменьше мелодрамы?
– Странно, вроде бы ты не похожа на женщину, с которой работает стандартный подход.
– Нет, но до смерти можно и не пугать. Это что вообще за место?
– Пристань. Вот, – он протянул ей покрывало, – возьми, а то замерзнешь. Нужно было мне тебя предупредить, что в море пойдем.
– В море?
Она одновременно пыталась взять шаль, оказавшуюся удивительно мягкой, словно сплетенной из пуха какой-то редкой птицы, и спрятать в ее складках нож.
Феррамо кивнул в сторону бухты, где темный силуэт яхты беззвучно огибал мыс.
Оливия с облегчением увидела, что на борту есть команда. Если бы Пьер собирался ее убить, то, по логике, он обошелся бы без свидетелей. Да и шампанское в таком случае – тоже чересчур уже странный жест.
Теперь, когда ей удалось под прикрытием тончайшей черной шерсти переправить нож в сумочку, стало поспокойней. Феррамо стоял рядом на корме, прислушиваясь к деликатному пофыркиванью мотора, мягко увлекавшего яхту в черноту открытого моря.
– Оливия, – он протянул ей бокал. – Выпьем за этот вечер. За начало.
Чокнулся с ней и пристально взглянул ей в лицо.
– Начало чего?
– Помнишь, о чем мы с тобой говорили в Майами на крыше? За начало знакомства.
Пьер осушил бокал.
– Ну, теперь рассказывай. Ты журналистка. Почему?
Оливия задумалась на секунду.
– Я люблю писать. Люблю ездить. Люблю все узнавать.
Может, все так и было задумано с самого начала, чтобы она то боялась до смерти, то млела и таяла, окруженная заботой, как на сеансе восковой депиляции в руках сладкоголосой, но неумелой косметички.
– И куда же ты ездила?
– Ну, я пока не везде была, где хотелось бы, но... В Южной Америке была, в Индии, в Африке.
– А в Африке – где?
– В Судане и в Кении.
– В Судане? Правда? И как? Понравилось?
– Безумно! Экзотика просто запредельная, как в Лоуренсе Аравийском.