Кофе и полынь (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 10
Леди Чиртон, без сомнения, помнила – как помнила и то, что именно я помогла ей выйти из амфитеатра и отыскать супруга.
– Правила клуба вполне допускают пригласить на чаепитие приятельницу, – ответила она так же тихо. – Тем более что мы собирались на этой неделе обсудить благотворительность, а вам, леди Виржиния, есть что сказать.
– Приют имени святого Кира Эйвонского, – догадалась я сразу. – Не стану лукавить, моя помощь не так уж значительна, и, признаться, хвастаться нечем, однако я рада буду поделиться тем, что знаю… Только, прошу, держите мою просьбу в тайне.
Леди Чиртон пообещала и это; не знаю, право, что она сказала супругу и как всё объяснила. Не думаю, что солгала, скорее уж, просто кое о чём умолчала… Он, впрочем, после случая с амфитеатром был расположен ко мне и вряд ли сильно возражал. Или, возможно, свою роль сыграла репутация леди Милдред; подозреваю, что многие по привычке оказывали небольшие любезности лишь из уважения к бабушке, верней, к её памяти.
Так или иначе, но через два дня двери «Клуба дубовой бочки» распахнулись перед нами – ровно в тот момент, когда Эллис явился с чёрного хода, чтобы ещё раз опросить прислугу.
…И почти сразу же я почувствовала себя лишней.
Хотя в этот клуб, в отличие от многих других, приходили с жёнами, а жёны нередко звали с собой подруг, тут как никогда сильно ощущалось верховенство мужчин. Даже сами комнаты пахли как-то по-мужски: виски, табаком, грубой сапожной кожей, одеколоном из розмарина и лаванды, который отчего-то пользуется необыкновенной популярностью у брадобреев… Конечно, окна держали открытыми, а значит, запах был едва уловимым; его безжалостно вытесняла газолиновая гарь и смрад Смоки Халлоу, который долетал даже сюда. Чиртоны представили меня своим друзьям – сперва одной супружеской чете, затем другой, и так до бесконечности, пока мы шли сквозь комнаты и залы. И всюду были одни и те же взгляды – любезные, но изрядно снисходительные.
Уверена, что на герцогиню Хэмпшайрскую так бы не смотрели.
И вовсе не потому, что её муж имел огромное влияние, нет. Просто она никогда не была просто украшением гостиной, а напротив, разделяла его идеи и помогала воплощать их в жизнь. А я в глазах этих людей оставалась лишь «очаровательной леди», наследницей титула и состояния, которая имела одно экстравагантное увлечение – кофейню, и некоторое количество сомнительных знакомств. Как и любая светская кокетка, впрочем. Вот леди Абигейл знала, что дела я веду сама, пусть и полагаюсь на помощь мистера Спенсера, а они… Они смотрели на меня добродушно и покровительственно, а между приветствием и полагающимся по случаю комплиментом думали в лучшем случае о том, как могли бы через меня оказать влияние на маркиза Рокпорта.
Пустые мечты, между прочим; маркиз – не тот человек, который позволил бы дёргать себя за ниточки кому бы то ни было.
Через некоторое время мужчины сообща отправились в курительную комнату, а мы с леди Чиртон присоединились к другой компании, к женской, тем более что как раз подошло время для чая. Поначалу мне и здесь тоже мерещились снисходительные взгляды; волей-неволей про себя я начала подбирать оправдания, словно мне уже наяву задали с десяток едких и коварных вопросов… Только изрядным усилием воли удалось избавиться от этой навязчивой мысли. Вспомнилось, как миссис Скаровски говорила: «В тот же миг, как поэт начинает спорить в стихах с живым, настоящим человеком, воображая его ответы, он начинает творчески гибнуть! Видите ли, люди куда больше, чем наше представление о них».
Что ж, от поэзии я была бесконечно далека, но в целом считала так же: нельзя судить о ком-то по одному поверхностному впечатлению.
Не подвело это правило и теперь.
Сперва мы говорили о пустяках – о погоде, о фасонах шляпок, обсудили некоторые из последних новостей и снова вернулись к погоде. На самом деле не стоит недооценивать значение такой пустой с виду болтовни: она разрушает лёд отчуждения, позволяет приглядеться друг к другу, по интонациям оценить настроение и, пожалуй, найти нечто общее. А что может быть более общим, чем небо над головой? Ледяной дождь и ветер одинаково мучают всех, хотя некоторые романтически настроенные особы склонны говорить, что любят дождь… но, разумеется, только издалека, из тёплого и уютного дома.
Через некоторое время – разговор о погоде зашёл на третий круг – я наконец-то почувствовала себя свободнее. Особенно дружелюбной оказалась леди в зелёном муаровом платье, которая сперва виделась мне крайне суровой и к тому же повторила несколько раз: «У меня непростой нрав! Не повод для гордости, упаси Небеса, но скрывать не стану – нрав непростой!» Звали её леди Уоррингтон. На коленях у неё сидела собачка с огромными печальными глазами, бело-коричневый спаниель; временами собачка принималась тявкать, причём очень яростно, словно тоже хотела вставить в разговор слово-другое, и хозяйку это изрядно раздражало.
– Умолкни, Друмми! Немедленно! – строго произнесла она, когда собачка залаяла в очередной раз. – Не берите в голову, леди Виржиния, моя девочка тявкает не на вас, она всегда такая шумная. Как маленький барабанчик! Бедняжка должна была стать охотницей, но уродилась слишком слабой и, видите ли, я даже дома её боюсь оставить одну.
– Вам следует больше доверять прислуге! – жеманно посоветовала ей белокурая, сильно нарумяненная леди Итон, чей супруг занимал видное положение в Парламенте. – И позвольте не согласиться: собака нынче лает куда больше обычного, но дело, разумеется, не в леди Виржинии. Думаю, это из-за виски! Запах до сих пор витает, клянусь Небесами! – в сердцах добавила она.
– Виски? – переспросила я. – Мне тоже почудился поначалу какой-то запах…
– В подвале на днях лопнула одна из бочек, – пояснила леди Уоррингтон, которая наконец утихомирила свою питомицу. – К счастью, небольшая. Воображаю, какой смрад стоял бы, если б разбилась та, в честь которой назван клуб! Хотя почти наверняка она пустая, и в ней нет ни виски, ни воды.
Третья леди, чьё имя я не запомнила, зато отметила совершенно изумительные серьги с изумрудами, тут же возразила:
– Тут вы совершенно не правы! Мистер Гибсон говорил, что там внутри именно виски, а он служит тут уже лет двадцать, если не тридцать. Кому знать, как не ему!
– Мистер Гибсон?
– Ах, это дворецкий, редких достоинств человек. С исключительной памятью! Хотя надо признать, что в последнее время он изрядно сдал…
Разговор как-то сам собой свернул к тому, как нелегко отыскать хорошую прислугу. Мысленно извинившись перед Рене Миреем, которого никогда не считала слугой, я рассказала, как искала повара в «Старое гнездо». Это окончательно растопило лёд: многие из присутствующих знали леди Милдред или хотя бы слышали о ней – и о кофейне. Так что дальше беседа текла более непринуждённо и живо; полагаю, именно на такой исход и рассчитывал Эллис, озвучивая свою просьбу.
Пожалуй, сложней всего оказалось направлять разговор в нужное русло, потому что собеседниц было слишком много… но, с другой стороны, стоило только задать вопрос, и ответы сыпались со всех сторон, ибо каждая леди стремилась прослыть самой осведомлённой.
– Знаете, я заметила, что здесь так тихо. А ведь курительная комната недалеко! – удивилась я вслух, до того похвалив изысканный оттенок обивки дивана, изумрудный с легчайшим красноватым отливом. – Не могла не обратить на это внимания, ведь в кофейне всегда довольно шумно.
– Ах, вы совершенно правы! Стены тут, вероятно, даже толще, чем в нашем старом замке на берегу Банна! – тут же воскликнула леди Уоррингтон. Собачка на её коленях к тому времени уже задремала, к счастью. – Однажды, представьте, сломался звонок для прислуги, и мы решительно никого не могли дозваться.
– Осмелюсь заметить, что в полный голос, разумеется, мы не кричали.
– Дорогая Лилиан, разве же в этом дело! А вспомните, как однажды джентльмены в курительной комнате решили посоревноваться в меткости и велели принести два револьвера…