Развод. Неверный муж (СИ) - Черно Адалин. Страница 43

— Извините, — не удерживаюсь от очередного вопроса. — Вы не могли бы узнать, что с мужчиной, которого привезли раньше меня? Он тоже пострадал в той аварии. Пожалуйста… я должна знать.

Женщина уходит, и я уже и не надеюсь, что кто-то все-таки хоть что-то мне сообщит, но в палату неожиданно заходит девушка из скорой.

— Вы узнали, что с ним?

— Увы, нет. Он на операции. Подробностей я не знаю и итогов, к сожалению, тоже. Знаю лишь, что у него несколько пулевых ранений и большая потеря крови, но говорят, он сильный, цепляется за жизнь.

У меня мутнеет перед глазами, стоит только представить Демьяна, бледного и изможденного на больничной койке. Я помню его таким. Четыре года назад у него подозревали онкологию. Тяжелый диагноз, который не подтвердился, но тогда муж выглядел так, будто вот-вот отправится на тот свет. Он сильно потерял в массе из-за обследований и плохого аппетита. В итоге все обошлось, диагноз не подтвердился. Вместо злокачественной опухоли обнаружили доброкачественную, которую удалили и Демьян восстановился.

Его тогдашний образ отчетливо всплывает в воспоминаниях и это, видимо, вырисовывает на моем лице что-то такое, что вынуждает равнодушное лицо девушки измениться. Я вижу в ее взгляде поддержку, а в улыбке желание подбодрить. Она берет меня за руку, крепко ее сжимает:

— Все будет хорошо. Завтра поговорите с хирургом, который его оперирует. Уверена, все обойдется, ведь его ждете вы.

— Спасибо.

— Понимаю, что сейчас не время, но там… полиция. Они хотели бы с вами поговорить.

— Х-хорошо…

— Если вам плохо, вы можете попросить их прийти завтра.

— Нет, они могут зайти.

Как только девушка выходит, в палате появляется двое полицейских. Они присаживаются на свободные стулья, задают стандартные вопросы. Как случилась авария, что я помню, не преследовал ли нас кто-то?

— Дело в том, что я плохо помню, что случилось.

— Да, доктор сказал нам, что вы в шоке. Но вы должны были слышать звуки выстрелов, разве нет?

— Не припомню.

— У вас есть недоброжелатели? Чем вы занимаетесь здесь?

Я подробно рассказываю им, чем занимаюсь и судя по равнодушной реакции, мой вид деятельности точно не предполагает погони и перестрелок. Впрочем… я догадываюсь, кто все это устроил. Мне только непонятно зачем.

— Кем вам приходится мужчина, что ехал с вами в автомобиле?

— Бывший муж.

— А он? Чем он здесь занимается?

— Понятия не имею. Отдыхает?

— Вы ведь общаетесь.

— Да, но исключительно из-за ребенка.

Мужчины пересматриваются, но никак не комментируют сказанное. Задают одни и те же вопросы и поняв, что ничего больше не услышат, все-таки уходят, обещая прийти завтра. К завтрашнему дню я надеюсь увидеть Демьяна и узнать у него, что я могу говорить, а что стоит утаить. Понятно, что перестрелку утаить не придется. Все случилось посреди дня, на оживленной автомагистрали, наверняка были свидетели, да и пули наверняка были найдены на месте произошедшего.

Ко мне еще несколько раз за вечер заходит медсестра. Проверяет пульс, давление, показывает на кнопку, которую я могу нажать, если мне вдруг станет плохо и желает мне спокойной ночи. Мы с ней фактически объяснялись на пальцах, потому что тайский я знаю еще плохо, а она практически не говорит на английском. И все же эта милая невысокая женщина мне понравилась. Она пообещала принести мне телефон, чтобы я могла позвонить подруге. Яська наверняка вне себя от волнения, хоть и времени прошло не так много.

Яська появляется в больнице раньше, чем я успеваю ей позвонить. Встревоженная, удивленная, она подходит к кровати и пристально меня осматривает, будто пытаясь найти за что зацепиться, чтобы разреветься. Вижу ведь, что она едва сдерживает слезы.

— Что произошло?! Меня сюда не хотели пропускать, представляешь?! Там охрана стоит за дверью, просканировали меня с головы до ног, Давида оставили снаружи, так что я ненадолго, а то он подождет пять минут и пройдет через препятствие, даже если ему придется уничтожить всю эту больницу.

— Как ты узнала, где я?

— Об аварии по телевизору показали полчаса назад, и я обзвонила больницы. Нашла тебя здесь. Демьян…

— Я пока не знаю… он на операции, говорят, потерял много крови. И операцию длится долго, Яся… я не знаю, мне кажется, уже вечность. Что если… если он не выживет?

Стоит только представить это, как из глаз брызжут слезы.

Говорят, если думаешь, что разлюбил, представь, что человека нет. Не рядом с тобой, не где-то в городе, а вообще нет. Представь, что ты больше никогда не сможешь ему позвонить, написать или увидеть. Ничего этого больше нельзя сделать, потому что он мертв. Если внутри ничего не отзывается, то любовь прошла, а если от одной мысли об этом в груди так больно, что невозможно дышать, то ничего не прошло.

Я чувствую себя так, будто из меня все достали и вернуть обратно забыли. Все чувства и эмоции, кроме боли, которая расползается по всему телу ядовитыми щупальцами.

Глава 53

— Никаких новостей, — разводит руками медсестра. — Я мало что знаю, он в другом отделении.

С тех пор, как случилась авария, прошло два дня. Меня оставили в больнице из-за резкого скачка давления. За мной присматривают, колят витамины и советуют не волноваться, когда отец моего ребенка возможно лежит при смерти в другом отделении. Проблема в том, что мне ничего не говорят. Ни как он, ни когда поправится и случится ли это вообще. Ощущение, что меня просто успокаивают все вокруг.

Яся уехала, так что вариант послать подругу все расспросить отваливается. Есть еще Кит, но он говорит примерно то же, что и медсестра. Ощущение, что кто-то выдал им методичку с прописанными фразами и они старательно их выучили.

— А можно… мне к нему?

Женщина мнется. Нельзя, конечно. Зря вообще спрашивала. Мне даже не сказали ничего толком о нем, а уж о том, чтобы пропустили, не может идти и речи.

— Боюсь, что нет. Он без сознания, что вам там делать?

Она тут же прикусывает язык. Спешит поставить капельницу и убежать, прикрывшись другими пациентами, хотя мне прекрасно понятно, что это все лишь предлог.

Через полчаса, ровно в десять на пороге появляется Кит с фруктами. За эти дни это стало почти традицией. Я позвонила ему в тот же день, как случилась авария, заверила, что я в порядке и приезжать не нужно, но он прибыл буквально через полчаса и остался до позднего вечера, развлекая меня то данными с работы, то интересными мемами, то вышедшим новым сериалом.

Вчера он пришел утром, сегодня тоже. И, уверена, придет завтра. Знаю, что с этим нужно что-то делать, дабы не пробуждать в нем бесполезную надежду, но что я могу сейчас? Уволить его, лежа на больничной койке, когда он пытается обо мне заботиться? Это как минимум невежливо, как максимум по-свински. Я попросту не смогу, хоть и пользоваться его особым ко мне отношением тоже не фонтан.

— Кит…

Он уже знает, о чем я попрошу и кивает, покидая следом палату. Возвращается минут через десять и почти слово в слово передает то, что сказала медсестра. Дальше я рассеянно слушаю другую тему, даже не пытаясь вникнуть. Я безумно переживаю, потому что если мне ничего не говорят, значит, все плохо. Возможно, нет шансов. О том, что все могло уже закончиться и меня просто не хотят волновать, стараюсь не думать вообще.

— Если все очень плохо, я должна знать, понимаешь?

Кит вздыхает, но упорно ничего не говорит. Я не верю, что не знает, но раздражает, что меня все пытаются отгородить, будто не понимая, что от неведения только хуже.

Пытаемся поговорить о работе. Я спрашиваю, но не слушаю его ответов. Мне неинтересно. Ничто не имеет значения так, как здоровье Демьяна. Хотя бы потому что он отец моего сына, хотя в глубине души я уже понимаю, что не только поэтому.

— Идем, — Кит протягивает мне руку, как только я доедаю фрукты.

— Куда?

— Тебе понравится.