Заморский тайник - Тамоников Александр. Страница 7
– Вы уверены, – Прилепский внимательно взглянул на профессора, – что больше ничего, кроме иконы, из вашей коллекции не пропало?
– Абсолютно уверен, – ответил Леонтий Кузьмич. – Все на своих местах. За исключением иконы с Иоанном Лествичником.
– За исключением иконы с Иоанном Лествичником, – повторил Прилепский. – Откуда именно пропала икона? Где она находилась?
– Вот здесь, – профессор указал на парчовую занавесь, отделяющую угол от остального пространства. – Там она и находилась… Видите крюк в стене? На нем она и висела. Боже мой! Кто бы мог подумать!.. Понимаете, больше всего я жалею о том, что столь уникальный раритет попадет в руки безрассудного человека… В руки кого-то такого, кто ничего в этом не смыслит! И что тогда? А тогда может быть все что угодно. Вплоть до того, что иконой растопят печку… И пропала навек икона с Иоанном Лествичником! Пропала частица человеческой истории…
– Ну, это вряд ли, – не согласился Прилепский. – Вот у вас тут и помимо иконы много всяких богатств. А украли именно икону, и больше ничего. Значит, знали, что украсть. Знали ее ценность. А ценностями печи не топят.
– Вы говорите о материальной стороне, – возразил профессор. – А я, прежде всего, имею в виду культурную составляющую. И при этом я ничего еще не сказал о духовной, ритуальной стороне…
– Настоящая культура стоит немалых денег, – сказал Прилепский. – Особенно на черном рынке.
– Вы думаете, что…
– Ничего я пока не думаю, – вздохнул Прилепский. – Чтобы думать что-то конкретное, нужны основания. А для оснований нужны факты. Скажите, вы проживаете на даче один?
– Что значит – один? – не понял Леонтий Кузьмич.
– Это значит – не проживает ли с вами здесь еще кто-то? – пояснил сыщик. – Скажем, любимая женщина. Или какой-нибудь друг-единомышленник. Или хотя бы сторож…
– Никакой женщины и никаких друзей, – профессор укоризненно покачал головой в ответ на такой, отчасти бестактный, вопрос сыщика. – А вот что касается сторожа… Да, сторож…
– Что такое? – насторожился Прилепский.
– Понимаете, в чем дело… Был на даче сторож…
– Что значит – был? – Прилепский насторожился еще больше. – И куда же он девался?
– Уехал, – ответил Леонтий Кузьмич. – Попросил расчет и уехал. Сказал, что по семейным обстоятельствам.
– И когда именно он уехал?
– Примерно неделю назад, – поразмыслив, ответил профессор Матвеев.
– То есть за неделю до кражи? – уточнил Прилепский.
– Получается, что так, – согласился профессор. – Именно за неделю до кражи. Но что вы хотите этим сказать?
– Пока ничего, – ответил Прилепский. – Как звали сторожа?
– Федор Федорович Кузнецов.
– Вы в этом уверены?
– Что за вопрос! – удивился профессор. – Разумеется, уверен! Я ведь видел его паспорт. Разве я пустил бы к себе на дачу какую-то сомнительную личность без паспорта? Федор Федорович Кузнецов, пятидесяти шести лет от роду. То есть это тогда ему было пятьдесят шесть лет, а сейчас, стало быть, шестьдесят.
– Вы хотите сказать, что он прожил у вас на даче четыре года?
– Именно так.
– И откуда же он взялся?
– Мне его рекомендовали. Рекомендации были положительные. Согласитесь, не мог же я приютить у себя на даче какого-то бродягу!
– Значит, он не бродяга? – задумчиво поинтересовался Прилепский.
– Ни в коей мере! – заверил профессор. – Исключительно положительная личность!
– А почему же тогда эта положительная личность целых четыре года проживала у вас на даче? А не, скажем, у себя дома? А до этого, как я понял, на чьих-то других дачах? Вы не замечаете во всем этом несоответствия? Положительным личностям, да притом в таком возрасте, полагается жить в своем собственном доме. Ну, или квартире. А тут – просто-таки какой-то загадочный персонаж! Без кола и без двора…
На это Леонтий Кузьмич лишь растерянно развел руками.
– Вы никогда не говорили с ним по душам? – спросил Прилепский.
– Имеете в виду – не рассказывал ли он мне о себе?
– Да, именно это я и имею в виду.
– Как же, говорили, и неоднократно.
– И что же? Что интересного он о себе вам поведал?
– Да, в общем, ничего. – Леонтий Кузьмич еще раз растерянно развел руками. – Так, все больше отделывался общими словами. Говорил, что есть у него и свой дом, и старуха жена, и дети, и внуки, и хозяйство… И что он скоро вернется домой. Вот только подзаработает в Москве денег – и вернется. В селе, говорил, какие деньги? Тяжкие там деньги, а он уже старик. А в Москве – деньги легкие, шальные. Он так и выразился однажды – шальные. Так почему бы не подзаработать, пока есть еще какие-никакие силенки?
– Вы хорошо ему платили?
– Что значит – хорошо? – удивился профессор. – Вы задали бессмысленный вопрос… Но, во всяком случае, он не жаловался. И никогда не просил прибавки. Хотя и имел на это моральное право. Потому что он умел все: и садовничать, и плотничать, и по электрической части…
– И швец, и жнец, и на дуде игрец, – усмехнулся Прилепский. – Ну, а где он жил у вас на даче?
– А вот в этом флигельке, – указал Леонтий Кузьмич.
– Я могу взглянуть на этот флигелек изнутри?
– Да, разумеется.
Внутри флигелек не представлял собой ничего особенного. Это было безликое помещение – будто в нем никто никогда и не жил. Или жил, но давно, и время успело уже стереть все следы пребывания жильца. Кровать, стол, два стула, кое-что из посуды – вот и все. Все это нельзя было назвать следами пребывания, но иных следов и не было.
– Как будто здесь не жили, не любили, не плакали, не верили, не пели… – Прилепскому неожиданно вспомнилась строка из давным-давно позабытого собственного стихотворения.
– Что вы сказали? – не понял профессор.
– Ничего… Давайте-ка выйдем отсюда, и вы мне во всех подробностях расскажете, какими такими путями к вам попала икона, которую, по вашим заверениям, у вас украли.
– Что значит – по вашим заверениям? У меня ее и в самом деле украли!
– Ну, я о том и говорю. Итак, я вас слушаю…
Профессор Матвеев ни в чем не соврал – он в подробностях рассказал сыщику о том, когда, где и при каких обстоятельствах он стал обладателем иконы с Иоанном Лествичником.
– Вы, конечно, вправе мне не верить, – сказал Леонтий Кузьмич, закончив рассказ. – К примеру, если бы мне рассказали что-то похожее, то я бы усомнился. Потому что уж слишком все здесь неправдоподобно. Но у меня имеются несомненные доказательства. Рабочие, которые ломали дом… Думаю, вам несложно будет их разыскать и уточнить детали.
– Да, конечно, – ответил на это Прилепский. – Обязательно разыщем. И уточним… А пока скажите мне вот что. Может, у вас есть кто-то на подозрении? Если есть, то кто? И по каким причинам вы его подозреваете?
– Никого я не подозреваю, – вздохнул Леонтий Кузьмич. – Для этого, как вы давеча выразились, нужны основания. А у меня их нет. Да и не знал никто об иконе… Я ведь никому о ней не говорил. И тем более никому не показывал…
– А сторож?
– А что сторож? Он тоже ни о чем не знал. Да он ничем таким и не интересовался.
– Что, даже ни разу не видел вашей коллекции?
– Почему же? Видел. Сказал, что это красиво. И все. За все четыре года он ни разу на эту тему со мной не заговаривал. Должно быть, он просто не понимал ее истинной ценности: ни культурной, ни духовной, ни материальной. Простой он был человек. Селянин…
– Что ж, – вздохнул Прилепский. – Больше вопросов у меня к вам нет. Пока нет… А дальше – поглядим. Скажите, у вас есть телефон?
– Да, разумеется. На первом этаже, в моем кабинете.
– Проводите меня в ваш кабинет. Я позвоню и вызову следственную бригаду. Будем проводить расследование по всей форме.
– По всей форме… – тоскливо повторил Леонтий Кузьмич.
– Вас что-то смущает? – Прилепский внимательно глянул на профессора.
– Видите ли, – неуверенно проговорил профессор. – Я, конечно, понимаю – икону надо искать. Это несомненно… Но… Так получается, что икона не совсем моя… Такой вот получается парадокс. Так сказать, коллизия…