Ветер из рая - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 4

Советские люди потому – Синичкин-старший не исключение – никогда не брали в общепите первые блюда (наверняка бульон некипяченой водой разбавят!) или рубленое мясо (будешь под видом котлеты хлеб жевать). Только после нескольких лет на Западе он наконец амнистировал для себя супы и заказывал иной раз гаспаччо или буйабес.

Рядовые повара и официанты, метрдотели и швейцары постоянно присылали из своих доходов мзду заведующим. Те не только наживались, но и передавали долю наверх, в управления и тресты, ведающие общепитом: чтоб предупреждали о проверках, выделяли фонды на продукты и снабжали подведомственную точку общепита не тухлятиной, а отборными продуктами.

И несмотря на то, что в газетах-журналах порой печатали благостные реляции о передовых молодежных кафе, Анатолий Аграновский об официантах очерки писал, порочные и преступные схемы действовали в общепите везде. Любого, как небезосновательно считал Синичкин, можно при желании брать и сажать.

И вот зачем начальству сейчас понадобилась такая сложная схема – со внедрением опера под прикрытием – он ума приложить не мог. Впрочем, ему виднее. А торгово-ресторанная мафия, как думал майор (впоследствии выяснилось: опрометчиво), – это менее опасно и более куртуазно, чем наркотическая или банда налетчиков.

Синичкин рассчитался и отправился на посадку. Аэропортов в СССР имелось множество. Самолеты летали разные, всюду. Все отечественные, разумеется. Тогда, в восемьдесят первом, сверхзвуковой Ту-144, не пролетав и года, правда, сошел с дистанции. Зато эксплуатировали до сих пор и старичков Ил-18, и Ан-24. Наряду с заслуженными Ту-134 бороздили небо новенькие Ту-154. В дальние города улетали Ил-62, в ближние – Як-40.

Номера рейсов были и двузначные, и трехзначные, и четырех-. А вот рейс во Владивосток (как и поезд Владивосток – Москва) был однозначным: он носил гордое имя «номер один». Был еще один дальневосточный, «номер три», он вылетал утром.

Никакого бизнес-класса в большинстве тогдашних самолетов не имелось, а не то бы Синичкин попросил, конечно, пересадить его. Однако только на трех рейсах в стране: из Москвы в Сочи, Минводы и Симферополь – на лайнерах Ту-154 оборудовали так называемый первый класс, куда билет стоил дороже на семь рублей, то есть процентов на двадцать от стоимости обычного. Но в первом классе подавали вино и водку, там летали в основном космонавты, министры и дети членов Политбюро (сами они путешествовали, как сейчас сказали бы, на бизнес-джетах).

Чтобы его хорошо зарегистрировали, Синичкин незаметно вложил в паспорт треху. Регистраторша возмущаться не стала, купюру аккуратно прибрала, но прописку в паспорте все равно, конечно, проверила. Владивосток, как и десятки, а то и сотни мест в Советском Союзе, числился городом закрытым: въезд туда разрешался местным жителям, если имелся соответствующий штамп, а иногородним – по командировочным удостоверениям или вызовам родственников, которые следовало заверять в МВД. У Синичкина в образе кладовщика Зверева владивостокская регистрация имелась, поэтому подбодренная купюрой служительница посадила его на самый первый ряд.

Да! На левые доходы кладовщика или завскладом – или неподконтрольные деньги на оперативные нужды – в государстве рабочих и крестьян жилось неплохо. Хотя бы авиабилет можно было оплатить: сто тридцать три рубля из Москвы во Владик в один конец – месячная зарплата начинающего инженера или неквалифицированного работяги. Или легальный заработок кладовщика, подобного «Звереву».

Однако взяв первый ряд, Синичкин допустил оплошность – он понял это немедленно, как только пассажиры расселись в салоне красавца Ил-62. Первые кресла в самолетах, причем совершенно безо всяких взяток, раздавались пассажирам с детьми. Вот и его соседями стали девушка лет тридцати с деятельным спиногрызом годков трех от роду. Детеныш оказался бойким – то орал, то задавал вопросы, то всюду лазил. А на соседних креслах, через проход, наперебой голосили двое младенцев.

Синичкин-старший отгородился от всех газетой «Советский спорт». Наконец взлетели. Разрешили отстегнуть ремни и курить. Малолетки немного умерили свой пыл.

Лайнер бодро летел на восток. Вскоре принесли обед – извечную аэрофлотовскую вареную курицу с рисом в пластмассовой тарелке. Малолетка наконец уснул. Замотанная мамаша пояснила Синичкину, хоть он ни о чем ее не спрашивал: «Первый раз летит. Мы к папе едем. Он у нас летчик. Военный».

Стемнело в восемь вечера, где-то над Уралом. Синичкин-старший приказал себе уснуть и немедленно выполнил собственное распоряжение, привалившись к закрытой шторке иллюминатора. Вскоре стало светать, и примерно в одиннадцать ночи по московскому времени снова взошло солнце. Он чувствовал это сквозь сон по свету, который лился из других иллюминаторов.

В полночь по Москве его разбудила стюардесса: самолет готовился к промежуточной посадке в Хабаровске. Заорал, закапризничал малолетка – они здесь с юной мамашей выходили.

Самолет снова взлетел, а вскоре опять велели застегнуть ремни и запретили дымить: летчики готовились к посадке в аэропорту Кневичи.

Над Приморьем вовсю шпарило солнце. По местному времени было десять утра.

Ночи как не бывало – растворилась где-то на полпути.

Когда опер с чемоданом вышел из Владивостокского аэровокзала, его охватило влажное, душное местное утро. Солнце проглядывало сквозь легкую дымку, и в воздухе, казалось, парит мельчайшая водяная взвесь. Бригадиры таксистов, поверчивая автомобильными ключами, вылавливали себе седоков. Игнорируя их, опер вышел на парковку и сам выбрал частника на «пятерке»-жигулях – тот спал на водительском кресле, откинувшись и приоткрыв рот.

– Поедем в город? – спросил по-хозяйски. – Мне на Электрозаводскую улицу.

– А сколько денег? – хриплым со сна голосом проговорил водила.

– Не обижу.

В тоне и виде Синичкина/Зверева сквозила такая уверенность, что шофер без разговоров отпер багажник и погрузил в него чемодан. Из багажника пахнуло бензинчиком, там стояла парочка десятилитровых дюралюминиевых канистр – рачительные водители всегда возили с собой, ведь неизвестно, когда в следующий раз удастся заправиться. Перебои с топливом для частного извоза случались в стране всегда и повсеместно, а в преддверии грядущего подорожания они усилились особенно.

Опер уселся на переднее сиденье. Чтобы расположить к себе водителя, рассказал ему байку про то, что приехал в гости к любимой девушке: мужчины, как и женщины, давно заметил он, легко ведутся на романтические темы. Потом словно бы мимолетно заметил:

– Да и подзаработать заодно хочу.

Шофер не отвечал, и Синичкин-старший стал дальше прокачивать тему.

– Скажи, а где я здесь в городе икры смогу купить?

– А тебе сколько надо? Полкило, килограмм?

– Да я бы тонну взял.

– Тонну? Шутишь?! Да ты ее отсюда не вывезешь никогда.

– В том-то и вопрос: чтобы и тонну, и канал для вывоза имелся. А реализую на материке я сам.

– Ну, с килограммом я б тебе помог. А если больше – это тебе к мафии местной надо обращаться.

– А она здесь есть?

– Спрашиваешь!

– И где ж мне ее искать?

Водитель помолчал, сосредоточенно вглядываясь в дорогу, а потом проговорил:

– Сам я, конечно, ничего такого не видел, но говорят, наши деловые в кафе «Электрон» собираются. Это на Ленинской улице [5], дом сто пятнадцать. Там наши бандюки обычно перетирают. «Третья смена» сами себя называют.

– «Третья смена»?

– Да, знаешь, в ресторанах обычно считается: с открытия и до семнадцати – первая смена, с восемнадцати до двадцати трех – вторая. А когда деловые приходят, они для всех, кроме шалав, заведение закрывают и гуляют там до утра. Поэтому и «третья смена».

– Интересное наименование!

– А может, так их именуют, потому что работают они в третью смену, по ночам, когда все честные граждане спят: бомбят валютчиков, да фарцу, да цеховиков.

– А рыбой-икрой занимаются?