Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович. Страница 6

— Так, эта сторона нам понятна, — констатировал Славка.

И мы повернули обратно, дошли до узкой тропинки, протоптанной нашими предшественниками, и снова оказались в лагере. Около столовой стоял дым коромыслом. Все уже собрались за длинным столом в ожидании ужина. Про который мы, увлекшись разведкой местности, как-то забыли.

Известная мне Тамара и девица с обручальным кольцом чем-то гремели на кухне. Судя по всему, даже чай у них еще не поспел. Зная, что на кухне в любое время всегда найдутся дела для двух неожиданно появившихся мужиков, мы со Славкой ретировались, пока нас не заметили, и пошли дальше.

Луг, на котором мы разместились, был таким огромным, что его хотелось назвать степью. Не хватало только ковылей; да еще мешали темневшие там и сям перелески. Наш маленький лагерь притулился к одному из них — реденькому и низкому, состоявшему сплошь из низеньких искореженных осин, вязов и еще каких-то деревьев, названия которых я не знал. В глубине его там и тут белели пушистые султаны лабазника. От Инны я знал, что этот лабазник растет исключительно в сырых, низменных и заболоченных местах. И точно, пройдя еще чуть-чуть, мы уткнулись в болото. Оно не выглядело страшным: те же кривые деревца, одиноко торчащие среди ядовито зеленой осоки, неестественно свежая трава да редкие черные прогалы воды, которая казалась бездонной, хотя, конечно, таковой не была. А за болотом лежал луг, еще больший чем наш: окаймлявший его лесок в вечерней дымке казался совершенно синим и невозможно далеким. Мы Славкой попытались пройти туда и сразу же провалились в болото. Славка по щиколотку, я — по колено, поскольку был выше ростом и шагнул дальше. Зато я бултыхнулся в чистую холодную воду, а он увяз в черной грязи.

— Ах ты, черт-то тебя побери, это же трясина, — ругался Славка, с трудом вытащив ногу из маслянистой и густой жижи.

— Да, Василий Иванович, — усмехнулся я, отряхивая с джинсов зеленую ряску — Хорошо, что не вляпались. Гиблое место. Не знаю, почему лагерь именно с этого краю разбили. Комарья вечером будет до гребаной матери…

— Это точно, — вздохнул Славка. — Придется заранее зеленых веток для костра напасти.

Все-таки, отряхиваясь и продолжая ругаться, мы пошли вдоль болота, надеясь найти узкое место и перескочить на ту сторону. Болоту, казалось, не будет конца, оно тянулось уныло, топко и непроходимо — но кончилось как-то неожиданно, опять сменившись привычным в этих местах низким перелеском. Мы полезли напролом, с треском круша сухие ветки, но не прошли и двадцати шагов, как снова уперлись в болото. Скорее всего, в то же самое. Судя по всему, оно тянулось бесконечно, отделяя наш луг от следующего.

— Ну и местечко… — протянул Славка. — Везде одно болото. И мы тут как болотные солдаты… Еще не хватало…

— Тсс! — прервал его я, внезапно услышав странный звук. — Что это?…

Мы замерли. Звук повторился — резкий, шелестящий, похожий одновременно на свист и на крик. Ему ответил такой же, только совсем близко.

— Сплюшка!!! — в восторгом прошептал Славка.

— Кто? — не понял я.

— Сплюшка. Сова такая маленькая. Слышишь — кричит: «сплю, сплю, сплю!»

Сова, или кто это был, крикнула еще раз — теперь мне показалось, прямо над нашими головами.

— Да вон она! — тихо проговорил Славка.

— Где?! — я вытянул шею, всматриваясь.

— Ниже смотри… Прямо перед носом…

Я повернул голову — и увидел сову на ветке в полутора метрах от нас. Сидела она вроде бы спиной к нам, но круглые глаза-плошки с немым вопросом смотрели прямо на меня.

Прежде я никогда не видел живую сову, хотя и бывал в разных местах. Мы обошли ветку кругом — сова следила за нами, поворачивая голову как на шарнире. Сова была небольшая, даже совсем маленькая — размером с кошку — она столбиком сидела на корявой ветке, и ее длинные, гладкие, прямо-таки стальные когти, торчавшие из обманчиво пушистых лап, крепко впились в шершавую кору.

— Смотри-ка, не боится нас совсем, — удивился я.

— Еще светло, и она нас плохо видит. К тому же у нее в природе нет врагов, и она вообще не привыкла бояться.

— Кажется, даже потрогать ее можно…

— Не советую, — возразил Славка. — Вцепится — палец запросто перекусит.

Я сорвал длинный стебель тимофеевки и пощекотал шершавым венчиком пеструю совиную грудку. Она вскинулась, щелкнула клювом, зашипела по-кошачьи, а потом хлопнула мягкими крыльями и бесшумно перелетела повыше. Ноги ее смешно свешивались вниз, словно не убранное в полете шасси.

— Слушай, здорово… — вздохнул я. — В первый же вечер увидели настоящую сову. А еще вчера пеклись в городе… Издали раздался протяжный металлический звон.

— Похоже, на ужин сзывают, — сказал Славка. — Вот теперь можно возвращаться.

— Не боясь, что там сунут в руки топор или пилу, — добавил я.

— Ну разве миску с какой-нибудь несъедобной дрянью. Но здесь такое можно пережить. И мы пошли выбираться из чащобы.

За ужином все наконец перезнакомились.

Всего нас приехало тринадцать человек — восемь ребят и пять девушек. Рыжую красотку на самом деле звали Викой. Ольга с обручальным кольцом, действительно была замужем, о чем сразу сама объявила. Молоденькой Люде оказалось в самом всего семнадцать лет, она этим летом окончила школу и устроилась секретаршей к начальнику Славкиного отдела. Приобретать профессиональные навыки ее послали в колхоз.

Командир в выгоревшей штормовке оказался Сашей. Тут же, за ужином, он распределил нас по сменам. Работать предстояло на агрегате витаминной муки — постоянно действующем сельскохозяйственном аппарате с непрерывным дневным циклом. Каждый день, без выходных, двумя бригадами по четыре человека в смену. В одной бригадиром был сам Саша, в другую он назначил Володю — худощавого, молчаливого и слегка седоватого парня лет тридцати. Обсудив все за и против, постановили менять смены через три дня.

Сашина бригада могла идти завтра только во вторую, поскольку с утра ему предстояло решить какие-то вопросы в правлении. Мы со Славкой записались к Володе: он понравился мне своей незаметностью, спокойствием и наверняка отсутствием склонности к не всегда разумным решительным действиям, которую я уже имел удовольствие наблюдать у командира. Оставалось найти для нас четвертого.

— Давай с нами, — предложил я Лаврову.

— Не… — он махнул рукой. — С утра сразу вставать… Неохота, лучше во вторую пойду.

— Я пойду с вами в первую, — вдруг вызвался тот парень, что с утра показался мне противным.

Мягко говоря, я этому не обрадовался; уж больно противной показалась его морда. А небольшой жизненный опыт подсказывал мне, что в действительно поганом человеке именно лицо обычно бывает наименее поганой его чертой. К тому же имя у него было скользкое, одно из не любимых мною — Аркадий. Под стать физиономии, думал я, глядя на него. Да нет, конечно, не в имени тут дело — просто он мне не нравился, и я ничего не мог с собой поделать. Мне просто ужасно не хотелось работать с ним в одной бригаде, но вариантов не было, поскольку все прочие оказались любителями поспать и не хотели в первый же день вставать спозаранку. Скрепя сердце я сказал себе, что ситуация от меня не зависит, что общаться с ним не буду вообще — ведь в бригаде у меня есть верный напарник Славка — и вообще мне с ним не детей крестить, а всего лишь проработать четыре недели на открытом воздухе, да еще в таком грохоте, где и слова лишнего будет не услышать…

В одном все-таки повезло: мы оказались в разных палатках. Кроме очевидного Славки, со мной устроились Лавров и Гена-Геныч, тот самый симпатичный усач с золотым зубом.

Во вторую смену, кроме двух Саш — которых сразу разделили на Сашу-К, то есть командира и просто Сашу — и Геныча, туда попал еще и Костя. Тот самый здоровяк в тельняшке, что победил автобус. Воодушевленный распределением прозвищ, да еще при наличии имени и тельняшки, народ сразу окрестил его мореходом. Девушек отправили на прополку в одну смену, с утра. И еще кто-то должен был готовить еду: колхоз обязался кормить нас днем на полевом стане, а для завтрака и ужина выделял продукты. Подкинутая кем-то из парней невероятно умная идея сделать одну из них поварихой на весь месяц вызвала бурный протест.