Время золота, время серебра (СИ) - "shizandra". Страница 52

— Ты? Он? — Юрка дрожал и не от холода. Просто дрожал, не в силах остановить реакцию тела. — Ты это он, а он это ты… вы не разные личности, вы одно целое… чего хочешь ты?..

— Я… не знаю. Не знаю, чего можно хотеть.

Юрка с силой обнял его, обеими руками за шею, на короткий миг всем телом вжался в него и замер так, вдыхая незнакомый терпкий запах.

— Я буду возвращаться… если захочешь… если мы все уцелеем, я буду возвращаться иногда.

— Я хочу уйти, — еле слышно, так, словно боялся, что его услышат, шепнул Виталий, обнимая в ответ. Так, что стало вдруг очевидным, что тело отлично знало, чего хочет. — Но я не могу. А если ты вернешься, то я тебя уже не отпущу. Мы оба не отпустим. Ты странно пахнешь, — он уткнулся носом в его шею, провел вверх и снова вниз, к ключицам, почти по-звериному, едва касаясь кожи кончиком языка. — Хорошо. Очень. Я читал книги. Разные. Журналы. Я не знаю ничего больше. Прости.

Снова дрожь по телу и едва слышный стон-выдох. Даже если Вит не знает, не понимает, все равно это уже слишком много. И слишком хорошо.

— Ты не хочешь, чтоб я возвращался. Ты прогоняешь меня, Вит?

Это откровеннее самого откровенного танца. Это почти секс, вот это прикосновение щеки к щеке, вот это вот, когда кончик языка вычерчивает влажную линию на шее. Это интимнее всего, что между ними вообще могло быть здесь и сейчас.

— Ты можешь вернуться только для того, чтобы остаться, — Виталий стиснул его, прижал к себе крепко, очень крепко. Словно хотел сказать что-то еще, передать что-то еще, чего не мог сказать словами. Именно он, Виталий. Что-то, чего не должен был знать Витя? Вязь на его щеке горела, почти обжигала, посылая по телу тысячу мурашек. Его руки казались тисками, куда там Джею или даже Юри. Виталий вряд ли знал, что такое нежность, не боялся сломать.

— Это страшный выбор, Вит. Ты читал сказку «Аленький цветочек»? Или «Красавицу и Чудовище»? Нет, ты не чудовище, Вит, просто такой выбор, он страшен. Хотеть вернуться и хотеть уйти. И хотеть тебя.

И еще поцелуй, куда более уверенный, сильный. И горький.

Наверное, Виталий просто очень быстро учился. Даже слишком быстро. Или все-таки когда-то умел целоваться, а потом забыл, но вот сейчас память начала возвращаться. Память тела или память желания. Пусть еще немного неловко и неуклюже, но смелее, ярче. Он ласкал рот Юры, его губы, проникал глубже, то отдавал инициативу, то брал ее снова. И да, он был возбужден. Очень сильно возбужден, ничуть этого не скрывая. Впрочем, наверное, он даже не знал, что это нужно скрывать. Он прижимался к Юре бесстыдно, сильно.

Это странно, совершенно безумно смотрелось со стороны. Красивый молодой мужчина в джинсах и свитере, посреди раздолбанного торгового центра в городе, занятом тварями, целует и ласкает другого, совсем, кажется, юного, не менее красивого парня в полной военной выкладке. Вокруг них — какая-то лохматая-зубастая-шипастая мелочь, эхо, скрипы, цокот, рычание и писки. И будто больше никого и ничего.

Юрка ногой обвил его бедра, спиной влип в какую-то очень условную опору. То ли хлипкую перегородку, то ли стеллаж… но так Вит чувствовался еще острее. Почти болезненно. Он не был скован условностями, он ничего не знал о том, как надо, он просто был, просто делал то, что ему хотелось. И в черных пульсирующих зрачках все меньше было Вити.

А Виталий был совсем другим. Он не был робким и стеснительным, он просто не понимал пока что именно хочет и как это получить. Он целовал. Перебирал пряди растрепавшейся шевелюры Юры. Ласкал ладонями шею, безотчетно терся пахом о бедра, дыша все тяжелее, загнаннее. Проснувшееся тело требовало своего.

Колебался Юрка какую-то долю мгновения. С силой провел ногой по его бедрам, опустил, пошатнулся, точно пьяный, совершенно дурным взглядом глядя в его почти почерневшие глаза. Щелкнула пряжка пижонского пояса. Почти истерично взвизгнула молния на джинсах. Юра закусил губу и ладонью накрыл напряженный член Виталия сквозь тонкую мягкую ткань нижнего белья. В джинсах тесно и ужасно неудобно. Неловко. Он и себе-то не особо часто позволял справляться с напряжением вот так. Но прикасаться к другому — это уже за гранью фантастики.

Стон Виталия был громким, ошеломленным, почти шокированным и самую малость испуганным. Где-то внизу в ответ взметнулся глухой вой, в котором отчетливо слышалось недоумение, и тут же словно растворился в шальных, потемневших до грозовой синевы глазах, в шумном дыхании.

— Что… ты делаешь? — в голосе Виталия слышалась почти паника. Его тряхнуло, выгнуло, он вцепился в предплечья Юры, глядя на него почти безумными глазами. Тот замер под прикосновением. Застыл, глядя на него огромными, почти перепуганными, но все равно шалыми глазищами.

— Ты… тебе не нравится?.. — пальцы на секунду сжались чуть сильнее, снова ослабили хватку, но все равно инстинктивно поглаживали напряженную плоть.

— Да. Нет. Не знаю! — Виталий отчаянно замотал головой, цепляясь за плечи еще сильнее и запрокидывая голову, устремляя взгляд куда-то в потолок. Несколько секунд только рвано дышал, а потом двинулся вперед, в чужую ладонь, застонал, уткнулся лицом куда-то в шею и еле слышно, почти умоляюще прошептал: — Сделай так… еще…

У него было обжигающе-горячее тело. Там, под бельем. А для того, чтоб взять его в ладонь, пришлось основательно извернуться. Но стоило пальцам обнять ствол, стоило чуть неловко скользнуть вверх-вниз, наградой стал судорожный тяжелый выдох, опаливший шею.

Юрку трясло. Он потерся щекой о щеку Виталия, отчего вдоль позвоночника будто кто разряд тока пустил. Всхлипнул. Как-то совсем по-девчачьи, зубами прихватил мочку его уха и снова двинул рукой, и снова, в почти неловком рваном ритме.

Виталий напрягся, сжался, подаваясь вперед, навстречу. Так требовательно и бесстыдно, еще не зная ни условностей, ни морали, по-звериному. Мотнул головой, захлестывая лицо Юры прядями, и провел языком по покрытой испариной коже от плеча по шее до кончика уха. Обжег дыханием, вылизал ушную раковину, несильно сжал зубами край. Его сердце колотилось где-то у Юрки в грудной клетке, рвалось, а срывающиеся с губ слова вперемешку со стонами было почти не разобрать.

— Что… это? Что ты… делаешь… со мной…

— У людей в Анклавах это называют сексом, — шепнул Плисецкий, понимая, что ему потребуется помощь. Самостоятельно стоять он скоро не сможет, а вот постыдно спустить себе в штаны — аж бегом.

— Я помню… те, кто шумели по ночам… — Виталий выдохнул и вдруг стиснул его руку, не давая двигаться. — Я подглядывал, видел, — он отстранился на мгновение, заглядывая в глаза почти бешено. И вдруг плавно опустился на колени на пол. Сосредоточенно нахмурился, словно вспоминая, а потом плавно расстегнул молнию. — Он большой…

Он подался вперед, языком пробуя на вкус мокрое пятно на ткани белья.

— Что ты делаешь… не надо, Вит… — голос просел и скорее походил на хрип. Юрка обеими руками вцепился в плечи Виталия, понимая, что еще чуть-чуть и окончательно спятит. — Не надо…

— Тебе нравится? — тот вскинул голову, глядя на него с удивлением, почти тут же сменившемся радостью. — Тебе нравится, – с тем же удивлением констатировал и тут же словно забыл о своем собственном возбуждении. Форменные брюки с узких бедер он сдернул почти грубо, оставив болтаться где-то в районе колен. Ладонями погладил ноги, немного поколебался, а потом вниз потянул и белье, выпустив на свободу ноющий от возбуждения член. Монструозная мелочь, что еще крутилась рядом, разбежалась, но сознание только скупо отметило этот факт.

— Я хочу его попробовать, — Виталий облизнулся, подался вперед, касаясь губами головки. Отстранился, носом уткнулся в светлые волоски, жадно вбирая запах. Потерся носом и снова вернулся к своей «игрушке». Он не знал, как правильно, как надо. Но языком прослеживал венки, собирал вязкую жидкость.

Высвободиться не получилось бы, даже желай Юрка этого по-настоящему. Тупо не хватало сил. Дрожали руки, подламывались колени, кружилась голова, не то от гипервентиляции, не то напротив, от нехватки кислорода. И еще Вит. Вит кружил голову. Его присутствие. Его неумелые, но такие искренние прикосновения. Так что все, на что хватало Юрку, — жаркий отчаянный шепот: