Блуд на крови. Книга вторая - Лавров Валентин Викторович. Страница 70

— Зато на их место, чтобы не было пробелов, вложены из второго ряда пустяковые, современные издания, — добавил Ульянинский.

Соколов поинтересовался:

— Какова стоимость похищенного?

— Эти редчайшие вещи стоят столько, сколько за них попросят. Скажем, за «Отечественную войну» я сам предлагал две тысячи, но Абрамов не уступил. Действовал кто-то хорошо информированный. Тот, кто знал, где редкости лежат.

— Кто?

— Я и… сын покойного.

КАРТИНКА НА СТЕНЕ

За Дмитрием Абрамовым установили слежку, прослушивали его телефоны — домашний и служебный. Допросили многих книжников, букинистам передали список с похищенными книгами — все тщетно.

Соколов ходил, как в воду опущенный. Он чувствовал, как теряется найденный было след к разгадке дела. И вдруг однажды у него зазвонил телефон:

— Говорит Рацер! Не знаю, поможет ли вам то, что я скажу, но… Видите ли, заболел мой кучер Терентий Хват. Я решил навестить его. Купил того-сего, приехал к нему в дом под № 21 по Лялину переулку, это владение Морозова. Так вот, на его… у него на стене висит прекрасная старинная гравюра. Он, подлец, ее наглухо к стене приклеил, испортил, то-есть.

— Вы ему ничего не сказали?

— Нет, конечно.

— Большое спасибо!

…Через час, прихватив с собою для консультации Ульянинского и букиниста Шибанова, Соколов входил в лачугу Терентия. Тот, увидав сыщика, перепугался до обморочного состояния. Шибанов и Ульянинский в один голос заявили: Это работа Теребенева «Наполеон с сатаною» — из пропавшего альбома «Отечественная война».

…Терентия арестовали. После пяти дней молчания, он под давлением следствия, наконец заговорил:

Терентий, стуча себя в грудь, раскаивался:

— Бес попутал! Все, как на духу выложу. Как-то еще в прошлом годе по случаю я подвозил сыночка покойного Абрамова. Он щедро так заплатил, отвалил червонец — а езды, тьфу, пустяк! А тут недавно 'встретил он меня, в трактир повел, водочкой угостил. Спрашивает: «Желаешь пять „катюш“ заработать?» — «Кто ж себе вредитель, — отвечаю, — хочу!» — «Я своего папашу в вечернее время отправлю из дома, чтоб стемнело уже во дворе. А ты заберись по дереву, что у дома растет, а толстый сук под окно подходит, в папашину квартиру и возьми, дескать, несколько книжек. Прямо по плану, какой тебе нарисую. Из палисандрового шкафа. И через окно все вынеси. Не работа, так, сущий пустяк!» — «Зачем в окно? Я лучше в фортку, она там просторного размера. Я ведь страсть какой ловкий! Не зря в детстве, мальчонкой, „верхним“ в пирамиде выступал — в цирке Саламонского. Тогда никто и не подумает, что в квартиру залезали. А у вашего папаши книг много, пока он спохватится, пока чего…» Похвалил меня Дмитрий Львович: «Смекалистый!».

Терентий перешел к главному:

— Настал нужный вечер. Сам Дмитрий Львович нарочно из Москвы отъехал, чтобы подозрениев не было. Я лошадь привязал у библиотеки, напротив. Во дворе — ни души! Без шума в квартиру забрался, по плану нужные книжки вынул. Набил один мешок, только за второй взялся — слышу кто-то ключом в дверях ковыряется, знать, хозяин явился. Ну, думаю, пропал! Надо выкручиваться. Спрятался я, а когда Абрамов дверь за собой на задвижку затворил, я мешок ему на голову накинул, придушил слегка. А он слабый, как котенок, быстро в омрак упал. Смекаю: тикать надо! Вдруг меня как бес в ребро толкает: «Да повесь его на веревку! Пусть все думают, что сам удавился». Пододвинул я стол под люстру, встал на стул, привязал веревку (на кухне нашел). Спустился вниз, да его голову в петлю засунул, чтоб в воздухе болтался. А где чертежный план? Как в воду канул! Плюнул я, прорехи в шкафу разными книжками заложил, да и ушел обратным ходом. Без затруднений! Поначалу я все домой отвез — как приказал Дмитрий Львович. А тут шум начался, газеты пишут, я испугался. Оба мешка переправил к свояченице, она в Сокольниках живет. Только, грешен, одна картинка очень мне понравилась, думаю: мало ли на свете картинок? Ведь никто не догадается, что это оттуда. Взял, приклеил ее. Теперь можете казнить меня, достоин. Только меня давно совесть угрызла, оттого и занемог.

ЭПИЛОГ

Теперь Дмитрий Львович уже не запирался. Он объяснил, что ему до зарезу были нужны деньги — хотел:

— С любимой женщиной в Ниццу съездить, да чтоб с шиком!

К отцу обращаться было бесполезно, на эти «глупости» он не дал бы и копейки. В этот момент, как на грех, подвернулся некий «князь Б.» (газеты его фамилию не расшифровали), он обещал за первопечатные редкости и альбом громадные деньги. Зародился план, на первый взгляд, почти безобидный. Тогда и появился чертеж, который Соколова укрепил в мысли об убийстве Абрамова.

Суд отправил преступников на каторгу: Терентия на 9 лет, а Дмитрия на три с половиной года.

Что стало с нашими остальными героями? Д. В. Ульянинский напечатал тиражом 325 экземпляров трехтомный каталог своей обширной библиотеки, ставший важным вкладом в российскую культуру. Этот каталог считается необходимой принадлежностью собрания всякого серьезного библиофила. Ученый умер в феврале 1918 года.

С Рацером судьба обошлась круче. Он рискнул, после большевистского переворота на запад не уехал. Все, что он нажил долгими годами труда, у него было отобрано. Но с наступлением НЭПа этот талантливый человек снова встал на ноги, организовал торговое дело. В 1927 году вышел «Список абонементов московской городской сети». Передняя обложка и корешок толстенной книги рекламно украшены именем Якова Ра-цера.

В начале тридцатых годов его направили в Кузбасс — налаживать добычу каменного угля. В 1936 году он стал жертвой большевистского людоедства — был арестован. 75-летний Рацер в камере скончался.

Что касается библиотеки Абрамова, то без хозяина она разлетелась, распылилась. Впрочем, на этом свете все рано или поздно кончается.

НА ЗАКАТЕ ИМПЕРИИ

За всю историю Российской империи это была, кажется, самая крупная кража. Случилась она в конце декабря 1916 года. Распутывать невиданно сложный клубок преступления взялся сам генерал А.Ф.Кошко.

СТРАСТНЫЕ НОЧИ

Тонко звенели хрустальные бокалы, матово поблескивали серебрянные приборы, стол был заставлен батареей бутылок с дорогими коллекционными винами и разноцветными водками. Двое официантов ставили перед рослым, с орлиным профилем господином то нежно-розовую семгу, то смугло-телесный балык, то черную блестящую глыбу паюсной икры. В ресторане «Славанский базар» кутили напропалую, забыв о «сухом законе», принятом в начале войны.

— Че-к, желаю еще шампанского! Французского! — на весь громадный зал рыкал господин. — И мои дамы тоже весьма желают.

Две ярко намазанные девицы, сидевшие с господином, хихикали, прижимая ко рту ладошки.

Осушив очередной бокал, господин кричал:

— Маэстры, играйте мою любимую — «Золотые денечки».

Подойдя к эстраде, пошатнувшись и едва не опрокинув чей-то столик, он залез в бумажник и швырнул к ногам цыган пачку ассигнаций. Господин говорил с явным чухонским акцентом.

Цыган Сашка, блестя ярко-синими плисовыми штанами, заломил руки, зашелся в истоме:

Прошли золотые денечки, О молодость! Где же, где ты? Любовные страстные ночки, Остались одни лишь мечты…

Возле плюшевых портьер, что в дальнем углу, скромно сидели и наблюдали за господином два сереньких, незаметных человечка. Один из них был в поношенном сюртучке, низкого роста, с оттопыренными розовыми ушками. Лицо другого уродовал глубокий фиолетовый шрам — ото рта до уха.

— Ну, рванина! — со злобой проговорил первый. — Эко его корежит…

— Гуляет! — ощерился другой. — Пусть его, недолго осталось ему веселиться.

Тем временем господин вновь выскочил из-за стола и на потеху публике стал выделывать под музыку коленца, то ловко перебирая ногами, то приседая и выкрикивая: