Реальность Тардис - Ершова Алёна. Страница 99

– Нет, – я покачала головой. Саша стиснул зубы так, что скулы закаменели. Кивнул, крепко сжал и опустил мои руки:

– Я понимаю, – сказал он чересчур ровно.

– Ничего ты не понимаешь! Александр Лушер! – теперь уже я тряхнула его за плечи. – Что это за отношения такие хлипкие, которые так легко разрушить? Что это вообще за любовь такая, где один скрывает, а второй додумывает? Никаких начинаний сначала! Никаких попыток заново! Только продолжение, только движение вперед с учетом всего, что наворотили и разгребли. Только так я согласна быть с тобой и никак иначе!

Первые мгновенья ничего не происходило, просто ошарашенный взгляд, потом искра понимания и взрыв, ураган эмоций, которыми меня снесло, смяло, словно фантик.

– Так ты будешь со мной? Станешь моей женой?

– А зачем я, по-твоему, доверила тебе все свои тайны?! Стоп. Какой женой? Про женитьбу разговора не было!

– А ты думаешь, что после всего я отпущу тебя? Или ты против?

– Мне восемнадцать, – попыталась напомнить этому сумасшедшему реальное положение дел. Но не тут-то было.

– В сентябре – октябре уже точно будет девятнадцать. Или я стар для тебя?

– Что? Нет! – я рассмеялась. – Ты даже с датой определился?

– Я определился с главным. А всё остальное не важно.

Эпилог

«Где я?»

«В темноте. А значит, нигде или везде, впрочем, это одно и то же».

«Что, опять?»

Смех: глубокий, бархатный, раскатистый, словно смеющийся давно и искусно владеет этим навыком – смеяться.

«Ох, уж эти ваши «снова», «опять», «когда». Не умеете вы жить моментом. А я тебе, между прочим, коня нашёл, в яблоках. Такого же упрямого, как ты сама».

«Значит, пришел мой час? И я должна теперь вечность служить тебе, мой господин?»

Женский голос, вначале спокойный и даже немного грустный, под конец фразы становится язвительным.

«Вечно вы, люди, со своими временными определениями. Какая, по сути, разница: сейчас или лет эдак через восемьдесят состоится наш разговор. У меня нет часов, и я могу находиться в любом моменте твоей жизни или, к примеру, своей. Знаешь ли, удобно, когда хочешь пообщаться с самим собой. А вообще, ты прожила достойную жизнь: дети, внуки… правнуки? Поражаюсь, когда вы, люди всё успеваете?!».

«Ну, знаешь ли, для правнуков личное участие уже не так важно… Что ж, тогда в путь?»

«Обязательно, но путь состоит из множества дорог. Пойдём, я хочу показать тебе мою коллекцию».

Мгновенье, и в темноте зажглись болотные огоньки, вызывая воспоминания из далекой, почти забытой жизни. Охотник, словно жонглер, кружит, играет трепетными сгустками света.

«Кто же ты?» – одними губами шепчет женщина, глядя на это чудо.

«Смотри внимательно, это миры. Те, что серовато-белые, как говлит [38] – обычные, изученные, со скучными однообразными сюжетами. Нам они не интересны», – взмах руки, и светящиеся белым блеском шарики удаляются в плотность Тьмы.

«А эти желтые, словно глаза хищника в темноте, – моя личная коллекция. Уникальные, интересные, непознанные. Их будущее не предопределено, и потому мне не известно. Представляешь, как это будоражит!»

«Да, уж, – с горечью в голосе отзывается женщина. – Лучше не знать это самое будущее».

Охотник долго, внимательно смотрит на свою собеседницу, склонив голову на бок.

«Ты права, знания дорого стоят. Когда-то я отдал за них право умереть, и маленькую, но очень нужную часть себя… Однако время не терпит, а я еще столько хочу тебе показать. Вот смотри. Это мир Лю. Ты бы видела, как он сопротивлялся её изменениям! Я уже начал переживать, что то ли камешек не тот, то ли сдвигать там уже нечего. А это Вселенная Агеласта Лициния, у них только наступила эпоха великих географических открытий, а они уже изобрели паровой двигатель! Люблю туда наведываться…А вот твоя реальность. Я назвал её «Реальность Тардис». Смешно, правда, никто из моих камушков не начинал изменения при помощи виртуального письма, да еще отправленного не тому. Было любопытно за тобой наблюдать. Смотри, твой мир только начал желтеть, но прожилки идут далеко вглубь».

«Зачем ты показываешь мне это?»

«О! Манит ли тебя Охота? Хочешь ли ты Дикой скачки? Под копытами твоего коня миры, перед тобой звезды, космический ветер в лицо и дикая необузданная скорость. Готова не быть рассыпанной по Вселенным, а собраться в единое целое? Ты уже одна из нас, осталось лишь поставить ногу в стремя».

Тишина. Тьму окутывает молчание. Густое, как патока, осязаемо-тягучее пульсирующее безмолвие.

«Интересно… – тянет Охотник, – значит, не только ты изменила мир, но и он преобразил тебя. Это очень-очень хорошо, ведь я решил дать тебе выбор. Ты можешь остаться в моей свите, а можешь пройти в любой из белых миров, занять любое тело и попытаться вызвать лавину новых событий. Каково?»

«Жуть. И ты думаешь, я соглашусь?»

«Не важно, что думаю я. Главное, что хочешь ты. И кстати, что бы ты ни выбрала, тебе понравится».

Проснулась я резко. Мгновенье, и открыла глаза. Сквозь плотно задернутые шторы пробивалось слабое, холодное октябрьское солнце.

Повернула голову, разглядывая мужа. Николай спал, оградившись подушкой. Внимательно посмотрела, раздумывая: будить? Нет? Часы показывали половину восьмого утра, но я всё не могла сообразить, какой день недели. Заработалась. Вчерашний день и тот помнился туманно, размыто.

Всему виной ночной сон. Четкий, яркий, последовательный. Логичный. После таких сновидений в реальности всегда неуютно. Чувствуешь себя, словно примерил чужую шкуру, и она тебе неимоверно жмёт, ограничивая движения. Закрыла глаза. Охотник, миры, другая жизнь, так похожая на эту. Все это саднило, скребло, мешая воспринимать окружающую реальность. Надо собраться, взять себя в руки и начать новый день.

Нехотя поднялась, накинула тонкий халат.

Выходя из комнаты, споткнулась об развалившегося на пороге толстого сиамского кота:

– Рейслин, чтоб тебя! – пробурчала я и замолкла, в ужасе уставившись на животное. Минута молчания затягивалась. Стало стыдно.

– Прости, родной, я знаю, что ты Фродо. Что-то утро какое-то беспокойное, словно проснулась не там и не тогда, где планировала.

Разочарованная своим поведением, спустилась на первый этаж. В зале смотрел мультики сын.

– Чего в школу не собираешься? – спросила скорее на автомате.

– Так воскресенье же, – не отрываясь от экрана, отрапортовал мелкий. – А ты чего в такую рань сорвалась?

– Не спится, – скорее себе, чем ему, ответила я и прошла на кухню. Включила кофе-машину, села на барный стул, подтянув под себя ногу.

Нет ничего хуже, чем просыпаться утром с чувством раздрая в душе. Оглядела обстановку. Вроде, и знакомое всё, и в то же время чужое.

А во всем виноват этот отвратительно реалистичный сон. Сон, в котором я прожила жизнь совершенно иначе. Другой любимый мужчина, двое детей, текстильная фабрика и наглый белый кот, запомнились особенно ярко. Смешно. И от чего-то очень грустно. Взяла кофе, но вместо привычных сливок плюхнула туда дольку лимона. Уставилась на неё, как на морскую мину, жуткую, страшную, шипастую. Где-то в груди начала зарождаться истерика. Словно маленький торнадо, она раскручивалась, набирая обороты. Закрыла рот рукой и помчалась в ванну. Там умывалась ледяной водой, пока не смыла весь абурд сегодняшнего утра, а после отдышалась, промокнула лицо полотенцем и взглянула на себя в зеркало. Первые несколько секунд ошарашенно глядела на себя в зеркало, решая, заорать или нет, а потом, сглотнув вязкий ком, позвала сына:

– Саша!

Русоволосая мордаха ребёнка появилась в дверном проёме.

– Солнце моё, принеси, пожалуйста, с чердака гитару, что нам от дяди Кости досталась, мне кое-что проверить надо.