ЖеЗеэЛ - Басыров Марат. Страница 22

Зато у нее всегда было чудесное настроение, которое портилось только с приходом бывшего мужа – он заходил два раза в месяц, чтобы дать ей немного денег. Высокого роста, с какими-то нелепыми мускулами, которые выпирали у него отовсюду, он скрывался в ее комнате, а затем она провожала его с таким видом, будто за эти небольшие деньги ей приходилось вытворять черт-те что.

– От него воняет козлом, – говорила Маргарита. – Как вообще можно спать с таким мужиком?

– Моя сестра предпочитает козлов, – улыбнулся Славик. – Вот скажи, – обернулся он ко мне, – она обратила на тебя внимание?

– Ни малейшего, – сказал я.

Сестра окончила Вагановку и даже где-то танцевала. В первый наш вечер она пыталась научить меня паре па, но после того как я попытался завалить ее на кровать, ее интерес ко мне пропал.

– По сути, мы все козлы, – снова сказал я. – Или стремимся быть ими, потому что женщины по-настоящему любят исключительно козлов.

– Это не про меня, – заявила Маргарита. – Я всегда любила исключительно зайчиков.

– Еще скажи мальчиков-колокольчиков.

– Именно колокольчиков.

Маргарита говорила неправду – все ее мужчины были теми еще козлами. Возможно, один лишь Святослав казался исключением, но и то только лишь оттого, что ему пока не удавалось проявить себя в полной мере.

Если знать все секреты, то керамика – дело плевое, особенно пока ты не работаешь с глазурью. Мы тоже начали с простейших вещей – Славик знал технологию производства от и до и теперь собирался открыть мне все ее тонкости.

Сперва мы отлили из гипса формы всех изделий – каждая состояла из двух половинок, соединение которых давало полный объем. Святослав говорил, что форма может состоять и из большего количества частей – все зависело от сложности самого изделия. Я смотрел, как он вдавливает очередную игрушку в гипсовый раствор, и у меня замирало внутри от ощущения таинства происходящего.

Маргарита также наблюдала за манипуляциями Святослава, и в ее взгляде я видел то удовлетворение, какое замечал после того, как ей удавалось кончить. Но не только его – она была наименее эгоистичной из всех нас, в ее глазах еще была благодарность и была любовь, много любви. В ней можно было утонуть, уйти с головой, и я отводил взгляд.

Что касается Славика, то он вообще ничего не замечал, настолько был увлечен процессом. Наконец все звенья технологической цепочки были в его руках. Он ощущал себя Творцом, создающим из пыли и грязи великолепный мир.

Мы наливали в стиральную машину воду, а затем ссыпали в нее измельченную в порошок глину – после долгого размешивания она превращалась в жидкую кашеобразную массу, называемую шликером. Шликер заливался в гипсовые формы, заполняя весь полый объем, и через час сливался в ту же машинку. Гипс забирал воду и на стенках формы образовывался слой пластичной глины, повторяющий все мельчайшие изгибы формы. Мы разъединяли гипсовые половинки, и перед нами представала глиняная копия резиновой модели. Нужно было только немного поработать ножиком, срезая кант посередине, возникший на месте соединения гипсовых половин, но это была ерунда. Главное, что все шло по плану, и я держал на раскрытой ладони своего новорожденного глиняного ребенка.

После первого же запуска муфеля повылетали пробки. Мы включили его еще раз – та же история. Напряжение в сети не было рассчитано на печь. Это могло стать серьезной проблемой.

– А что, если обжигать по ночам? – предложила Маргарита.

– А какой смысл? – спросил я.

– По ночам люди спят, следовательно, освобождается дополнительная мощность других квартир, – просиял Славик. – Да и мы тоже можем повыключать все лишнее. Стоит попробовать.

Все прошло как нельзя лучше. Первый же ночной обжиг дал нам румяную свинью и выводок гномов.

– Ура! – заорали мы, держа на руках своих свежеиспеченных детей.

– Что это вы орете? – вышла к нам заспанная сестра Святослава.

На ней не было ничего, кроме крохотных белоснежных трусиков. От такого зрелища я едва не упал в обморок.

– Богиня!

– Идите вы в жопу, – сказала она и, повернувшись к нам идеальным задом, протопала в свою комнату.

Маргарита рожала в «девятке», на Орджоникидзе. Мы ездили к ней со Святославом, и я был первым, не считая счастливого отца, кто увидел их дочь. Она была крохотной, совсем не похожей ни на Маргариту, ни на Славика, кирпичного цвета, словно ее только что вынули из печи.

С появлением ребенка все становилось сложнее. Славик сделал ремонт в комнате и продолжал усиленно заниматься керамикой, осваивая глазурь. Его поделки не то чтобы пользовались большим спросом, но все равно продавались лучше, нежели черепахи.

На Маргарите были дети и Святослав. Пока старшая дочь переходила из рук в руки, живя то с ними, то с Ритиной матерью на Крестовском, то гостя у отца, Маргарита разрывалась между малышкой и мужем, который требовал внимания и любви не меньше новорожденной, словно он тоже только что родился, и теперь у нее было целых три ребенка.

А еще она задумала размен, потому что ей надоело руководить коммуной. «Мне хватает трех человек на моей шее, – говорила она мне, – а тут еще сестра Святослава со своей дочерью!» Я согласно кивал, однако пропускал эти выпады мимо ушей. При чем тут сестра и ее дочь? Как Маргарита заботилась о них, чем они ей мешали? Я знал только одно – если они разъедутся, я больше никогда не увижу эту дивную красавицу, пусть и с повернутыми слегка мозгами. Ее роль в моей жизни была совсем незначительна, но в то же время эта женщина была больше всего – керамики, дружбы, алкоголя, любви. В ней было что-то дьявольское, может быть, потому Маргарита так стремилась с ней разъехаться.

Может, кто-то и сомневался, что и здесь у Маргариты проявится дар, но только не я – ее стараниями квартиру разменяли так быстро, насколько это было возможно. В результате сестра с дочерью поехала в небольшую «двушку» в Красное Село, а Святославу досталась комната на Лиговке.

Двухкомнатная квартира и комната – это, конечно, неравноценное жилье, но ведь и районы тоже были не равны. В любом случае все остались довольными, тем более что Маргарита со Святославом собирались проживать на Крестовском, где у нее была трехкомнатная квартира. Правда, там обитала еще и ее мать, но той было еще где жить, и если ей предложить комнату Святослава, то она вообще могла бы отказаться от своей доли в этой квартире.

Это были сложные жилищные дела и семейные разборки, в которых я, по правде говоря, вообще ничего не смыслил. Всплывали обещания и вспоминались долги, поднимались завещания, договоры дарения, пересчитывались доли, метры и так далее – все это было столь запутанным и неинтересным, что и говорить обо всем этом не хочется, даже если и надо. Они разбирались сами, без меня, а если Маргарита что-то и пыталась мне рассказывать, я убирал звук и думал о своем.

А тут еще разгорелась «холодная война» с бывшим мужем, вернее, с его родителями, в результате чего они выкрали старшую дочь. Это случилось средь бела дня, во дворе их дома. Из кустов высунулась бывшая свекровь и, поманив девочку, увела с собой.

Все были в шоке! Маргарита тут же собралась писать заявление в милицию, в то время как Славик в ярости точил ножи, но все это было если не напускное, то сиюминутное, потому что, как выяснилось почти сразу же, побег был спланирован давно и сама дочь была рада этому. Ей было комфортнее там, где ее зацеловывали до одури, с родным отцом, но главное – с бабушкой и дедушкой, всячески ее баловавшими. Здесь же ей приходилось жить с непонятным мужчиной, которого она звала Славиком, и с розовым, все время орущим младенцем, за которым нужно было ухаживать. Но самое неприятное – строгая, постоянно раздраженная мать, с темными кругами под глазами, шпыняющая за неубранную постель и разбросанные карандаши. Господи, да на ее месте девяносто девять процентов детей так же дернули бы в страну конфет и поцелуев, и никто бы ничего тут не поделал, потому что, подкрепленное достаточной ловкостью и определенной суммой денег, решающее слово было здесь за ребенком.