Ледяной дом - Лажечников Иван Иванович. Страница 29
– Борьба с буйным, непокорным Волынским, угодно вам сказать?
– Да, этого человека ничем не удовлетворишь, ничем не задобришь и не испугаешь! Он везде, где только может, мне поперечит, он грезится мне и во сне, как шлагбаум, который, того и гляди, ударит меня по голове; он портит мне беспрестанно кровь… и пока голова на плечах его, я не тверд, у меня связаны руки, я сам-друг властвую… ты понимаешь меня?
– Его смертное падение необходимо для вашего спокойствия. Он предводитель шайки, которая хочет все сокрушить, что только нерусское.
– Мятежники! я их в бараний рог!.. Мужики, от которых воняет луком!.. Не всем ли нам обязаны? и какова благодарность! О, как волка ни корми, он все в лес глядит!.. Животные, созданные, чтобы пресмыкаться, хотят тоже в люди! Я их!.. Я им докажу, что водовозная кляча герцога курляндского дороже русского… Гм! Они не знают, с кем тягаются… не на Кульковского напали!
Говоря это, Бирон судорожно трясся, едва не скрежетал зубами. Немного успокоившись, он продолжал:
– Впрочем, мы, по твоему совету, нашли слабую сторону этого Ахиллеса…
Липман не читывал не только Гомера, и календаря, догадался тотчас, о чем дело шло.
– Вы изволите намекать на интригу его с молдаванскою княжной: прекрасный способ! Я предрекал вашей светлости, что его опутать можно в этих тенетах, и как скоро вы изволите рассказать мне вашу удачу, я дополню ее с своей стороны…
– Изволишь видеть, служанка ее работает усердно… вчера паж доставил мне записку к княжне от благоприятеля. Начало удачно. Надо, однако ж, повести это дело еще хитрее и сильнее; участить переписку… доставить свиданьице наедине… а там черт возьми, если не поймаем птичку на зерне!.. Понимаешь, надо будет…
– Навести вас или самую государыню.
– Ты, дорогой мой, схватываешь мои мысли, как любовник взгляд своей любезной. Государыня не надышит на девчонку; лелеет ее, как дитя свое, бережет от дурного глаза, видит в ней свое утешение, любимую игрушку; а тут… сам демон в образе Волынского обезобразит, искомкает это сокровище.
Адский восторг вылился на лице временщика.
– О! тогда голова мятежника в ваших руках, – подхватил достойный клеврет с торжествующим видом. – Чтоб довершить потеху, мы постараемся еще взбесить его в самом дворце… А пока голова у него свежа, признаться, опасен бунтовщик. Мы поведем это дело прекрасно; ручаюсь за успех жизнью своей. Цыганка невольно помогает нам, взявшись, как видно, маклеровать влюбленным… Ваша светлость доставит ей… этой чудной, небывалой гадальщице, халдейке – все, что вам угодно будет сказать об ней, – вы доставите ей вход во дворец, свободный ход во всякое время к глупенькой княжне.
– Да, да, государыня любит гаданье с тех пор, как альманачник Бухнер напророчил ей престол. Гороскопами она замучила профессора астрономии… Астролог в юбке – это новое! Мы употребим эту небывальщину в дело!
– Учителя и нынешнего посредника мы рассердим так, что он будет первый доказчик.
– Добро, все добро, все семя для богатой жатвы! Ты золотая голова; тебя бы надо в кабинет-министры.
– Я стою выше, я ваш кабинет-министр. Забыл еще одно обстоятельство. Надо всеми средствами поддержать слухи, что Волынской вдовец… это необходимо! А то планы наши могут уничтожиться в самом начале. С моей стороны, я всех, кого мог, настроил этими слухами и буду продолжать…
– Обещаю то ж с своей стороны.
– Надо бы на время задержать жену его в Москве… но об этом хлопочет уж сам верный супруг.
– Ха, ха, ха! Придумать нельзя ничего лучше. Поди сюда, мой вернейший и умнейший советник, дай себя поцеловать.
И герцог курляндский поцеловал в лоб хитреца, униженно поклонившегося перед ним, как бы для принятия благословения от пастыря духовного.
Ущедренный этой наградой, Липман продолжал:
– Потом вы имеете книгу, которую выкрала барская барыня из кабинета… имя забываю…
– Историю Иоанны неаполитанской, на полях которой написано рукою мерзавца: Она! она!
– Приноравливать к кому вздумал! Сам на себя петлю надевает! В придачу еще вчера вечером…
– Я перебью тебя, любезный, – сказал Бирон голосом сожаления и качая головой, – признаться, меня вчерашняя маскерадная история огорчила за тебя. Ох, ох, бедный! идти с Волкова поля пешком, в жестокий мороз…
– Обо мне не извольте беспокоиться. Мое тело и душа готовы за вас в пеклу. Для вас, если б нужно было, я вырвал бы своими руками всех мертвецов на кладбище и зарыл бы живых столько же. Мы было устроили так хорошо, да испортила какая-то маска, пробравшаяся вслед за нами… шепнула что-то хозяину и все вывернула с изнанки налицо. К тому ж и ваш братец порыцарствовал некстати…
– Брата под арест! Хоть для виду надо же удовлетворить Волынского, который считает себя обиженным. Любопытно, однако ж, знать, кто эта секретная особа, которой известны ваши тайны… (призадумавшись) это нехорошо, это что-то неловко!
– О! я отыщу этого секретника во что ни станет и… бог свидетель, вымещу на бездельнике мое ночное путешествие и ваше беспокойство, которое стоит, чтобы ему тянуть жилы клещами. Но это пустячки при наших успехах! Кстати, Волынской и вчера проговорился насчет государыни. Он пил с насмешкою за ее здравие, припевая ей память вечную.
– И то будет иметь важную цену в глазах больной государыни.
– Посылал вас… (Липман, усмехаясь, потирал себе руки).
– К черту?.. это не новое! Посмотрим, кто первый попадется в его когти. Все прекрасно, бесподобно, мой усердный друг!
– Теперь позвольте о двух милостях.
– Заранее даю слово выполнить твои желания.
– Вы имеете важного соперника, я не без них. Лукавый Зуда работает против нас сколько может. Преданная нам барская барыня у него на замечании и с часу на час ожидает себе гибели. Надо спасти ее, хотя назло ее господину.
– А средства? она крепостная…
– Я уж придумал их. Кульковскому ищут невесту из простых…
– Чего ж лучше для него этой шлюхи!.. Сама государыня будет просить отдать ее за своего пятидесятилетнего пажа.
– И Волынской не посмеет отказать. Только надо как можно скорей, ваша светлость!
– Первое мое дело во дворце будет об этом.
– Сын ее, – если позволите доложить… ге, ге, хотя и глупенек, но усердно служит нам; сейчас только еще сыграл исправно роль Языка…
– Ну что ж?
– За привод людей к празднику ему обещано офицерство.
– Можешь именем моим поздравить его офицером.
– Доклад мой кончен, и я спешу к работе. В приемной зале толпа давно ожидает появления своего солнца, чтобы ему поклониться.
– Пускай ждут! Эту челядь надо проучивать, а то как раз забудутся… Поболее блеска и шуму для дураков и потяжеле ярмо для умных, и все пойдет хорошо. Пошли мне Кульковского: я хочу с ним позабавиться да распорядиться насчет его свадьбы.
Липман вышел; на место его вошел Кульковский.
– Любезный пажик, – сказал ему герцог, – мы расстаемся!
– Я лишаюсь лицезрения вашей светлости, которым несколько лет питался, как манною небесною, – отвечал пятидесятилетний паж, подходя к руке герцога.
– О, о! зачем это?.. (Он слегка отдернул было руку, но тот успел уловить ее своими устами.) Поверь, я не оставляю тебя и на новом твоем месте. А чтобы на первых порах доказать мои милости, вот что я для тебя делаю, – только, пожалуйста, не мучь меня своею благодарностию! Слышишь?..
Кульковский согнулся, сколько позволяла ему толщина его, чтобы внимать в раболепном восторге о новых милостях своего протектора.
– Государыне твоей известно, что ты опоганил себя целованием папских туфлей. За то не миновать бы тебе ловить куниц, хе, хе, хе; но мне стало жаль тебя. Где ему? подумал я: он своим толстым брюхом избороздит всю Сибирь, пока поймает хоть одну мышь, издохнет, запыхавшись! Дело повернули мы так, что ты при дворе в новой должности. Но (Бирон погрозился пальцем) молодой пажишка шалун, плут большой! (Кульковский отвесил глубокий поклон.) Хе, хе, хе!.. и государыня боится за своих гоф-девиц. Она хочет непременно женить тебя… ты это слышал?