Когда тает лед - Грейс Ханна. Страница 6

– Всем добрый день. Спасибо, что так быстро собрались. Уверен, всем интересно, почему вас позвали.

Не понимаю, почему он делает вид, будто слово «обязательно» в его электронном письме не было выделено жирным шрифтом и заглавными буквами.

Скиннер снимает пиджак, вешает на стул и со вздохом снова поворачивается к нам. Проводит рукой по редеющим седым волосам, которые, клянусь, были густыми и черными, когда я поступила на первый курс.

– Когда имеешь дело со студентами, существуют определенные ожидания. Когда вы покидаете родительский дом и начинаете взрослую жизнь, это может внести некий хаос. – Мужчина снова вздыхает. Становится заметно, что он измотан. – Когда добавляется еще и спорт, баланс нарушается, поскольку вы пытаетесь совмещать тренировки с получением высшего образования.

Какой менторский тон. Похоже, эту маленькую речь ему писали секретари, а он несколько раз порепетировал перед зеркалом. Будь здесь Ло, она бы раскритиковала это представление в пух и прах.

– Но некоторые из вас слишком сильно наслаждаются студенческой жизнью.

Ага, вот оно что.

– За пять лет на посту директора я сталкивался с неисчислимым множеством совершенно недопустимых ситуаций. Неуправляемые вечеринки, медицинские издержки из-за безрассудного поведения в кампусе, бесконечные розыгрыши, незапланированные беременности…

Майкл Флетчер с шумом вскакивает на ноги, его стул скрипит по полу.

– Мистер Флетчер, пожалуйста, сядьте.

Не обращая внимания на директора, Флетч хватает с пола свою сумку, топает к выходу и, с силой распахнув обе створки двери, уходит.

Я мало знаю о футболе, но все говорят, что Флетч – лучший полузащитник колледжа всех времен и после выпуска ему практически гарантировано место в НФЛ.

Что еще важнее, он невероятно гордится своей маленькой дочкой Дией, которую родила в прошлом году его подруга Приши.

Приши занималась фигурным катанием в моей группе до того, как случайно забеременела в начале третьего курса. Когда я спросила, вернется ли она, Приши ответила, что после того, как она вытолкнула из себя девятифунтового [3] младенца, ее мочевой пузырь уже не тот, что раньше, и ей не хотелось бы обмочиться на льду перед публикой.

Они живут с друзьями, и все по очереди присматривают за малышкой, чтобы дать Флетчу и Приши возможность ходить на занятия. Со стороны Скиннера нехорошо приводить их в качестве примера в своей обличительной речи.

Проходит двадцать минут, а он все еще продолжает. Я прислоняю голову к плечу Райана, закрываю глаза и беру печенье, которое он вкладывает в мою ладонь.

– Подведем итог.

Наконец-то.

– В дальнейшем не ждите, что мы будем снисходительны к вашему статусу в кампусе.

Мне кажется, я упускаю большой кусок головоломки: несмотря на его затянувшуюся речь, я понятия не имею, что побудило его так грубо нарушить мое расписание.

– Студентам, которые по окончании этого учебного года надеются вступить в профессиональные команды, будет благоразумно принять к сведению это заявление.

Райан фыркает, кидая в рот очередное печенье. Я собираюсь спросить, над чем он смеется, но он сует мне в рот еще одно печенье, ухмыляясь, как придурок, потому что мне ничего не остается, как съесть его.

Наконец энергия Скиннера иссякает. Он прислоняется к трибуне и опускает плечи.

– Мне все равно, кем вы потенциально можете стать. Если вы не будете соблюдать границы, то окажетесь на скамейке запасных. А теперь пусть фигуристы и хоккеисты останутся, остальные могут быть свободны.

Райан подбирает с пола сумку и встает, потягиваясь и преувеличенно зевая.

– Подожду тебя снаружи. Сходим поесть?

Я киваю и поднимаюсь на цыпочки, чтобы вытереть крошки печенья с его рта.

– Надеюсь, я не задержусь.

Все, кроме пятидесяти человек, выходят из зала. Причем делают это в пять раз быстрее, чем заходили.

Брейди и Фолкнер, тренер хоккейной команды, поднимаются на сцену к Скиннеру.

– Ребята, подойдите ближе, мне надоел микрофон.

Мы послушно перебираемся к сцене. Я замечаю в толпе раздраженного Аарона и двигаюсь к нему.

– Все хорошо? – тихо спрашиваю, пока мы усаживаемся в переднем ряду.

– Ага.

Не надо особой проницательности, чтобы понять: настроение у него не очень, причем, похоже, из-за меня, а не из-за Скиннера.

– Уверен?

Он сжимает губы, по-прежнему не глядя на меня.

– Ага.

Скиннер выходит из-за трибуны и, засунув руки в карманы брюк, обводит нас усталым взглядом.

– Буду краток. После розыгрыша, который нельзя назвать иначе кроме как дерьмовым балаганом, арена номер два вышла из строя на обозримое будущее.

О боже!

– Сейчас ведется проверка, насколько значительный причинен ущерб, но мне уже сказали, что ремонт будет идти с существенными задержками: к нашему оборудованию не хватает запчастей.

По мере того как до меня доходит смысл сказанного, я погружаюсь в пучину отчаяния. Хоккеисты славятся тем, что пакостят соперникам и друг другу. В нашем колледже производство избалованных богатеньких мальчиков для хоккейных команд будто поставлено на конвейер, и я бьюсь об заклад, что виноват кто-то из них.

– Это означает, – продолжает Скиннер, – что вам придется тренироваться на одном катке, пока не починят арену номер два. Я рассчитываю, что вы сработаетесь.

Прекрасно понимая, что его завалят вопросами, Скиннер дает понять, что ему на нас наплевать, и немедленно смывается. Не успевает он сойти со сцены, как я уже бегу к Брейди.

– У нас региональные через пять недель!

– Анастасия, я прекрасно знаю расписание ваших соревнований, – говорит тренер Брейди, растягивая слова и отмахиваясь от младшекурсников, которые окружают ее. Я уже близка к нервному срыву. – Выбора у нас нет, так что не беспокойся понапрасну.

Она это серьезно?

– Как мы пройдем квалификацию без тренировок?

В десяти футах от нас тренера Фолкнера окружила его команда. Наверняка он отбивается от таких же вопросов. Хоккеисты меня не волнуют – скорее всего, именно они устроили этот бардак, а пострадаем мы.

Я стараюсь не драматизировать, не раздувать из мухи слона. Сосредотачиваюсь на том, чтобы размеренно дышать и не разрыдаться на людях. Тем временем мои одногруппники выражают те же опасения. Я перевожу взгляд на хоккеистов. Большинство из них уже разошлись, с Фолкнером разговаривает только один парень. Наверное, он чувствует мой взгляд, потому что поворачивается и смотрит на меня со странным выражением лица. Кажется, это деланая гримаса сожаления.

Честно говоря, он может засунуть это притворное сочувствие себе в задницу.

– Поговорим на тренировке, Стейси, – произносит Брейди с необычной для нее, почти дружелюбной улыбкой. – Хорошей тебе пятницы. Хоть раз отдохни вечером. Увидимся в понедельник.

Подавив очередной протест, я наконец прислушиваюсь к просьбе Брейди, оставляю ее в покое и поворачиваюсь к выходу. Едва переставляя ноги, плетусь за Аароном, отчаянно жалея себя. Вдруг я слышу «Эй!», и мне на предплечье ложится твердая ладонь.

Это мистер Сочувствие с той же жалостливой гримасой.

– Послушай, мне жаль. Нам всем не повезло. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тренировки прошли как можно легче.

Он отпускает мою руку и делает шаг назад. У меня появляется возможность наконец-то его разглядеть. Он выше меня по крайней мере на фут [4], широкоплечий, мощные бицепсы натягивают рукава рубашки хенли. Даже под щетиной видны четкие линии подбородка. Я пытаюсь вспомнить, видела ли его раньше.

– Знаю, ты, должно быть, подавлена, – продолжает он. – У нас сегодня вечеринка. Приходи, если хочешь.

– А ты кто? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно.

Парень на долю секунды вскидывает брови, и я чувствую легкое удовлетворение.

Впрочем, он быстро берет себя в руки, и в темно-карих глазах вспыхивает насмешка.