Разум в огне. Месяц моего безумия - Кэхалан Сюзанна. Страница 5

– Значит, вы пациентка Элая, – произнес он. – Расскажите, на что жалуетесь.

– На самом деле я не знаю. Странное чувство онемения. – Я помахала левой рукой, показывая, где именно. – И еще в стопе.

– Хм-м. – Он прочел мою анкету. – Болезнью Лайма не болели?

– Нет.

Было в его поведении что-то, отчего мне захотелось успокоить его, сказать: «Да забудьте, со мной все в порядке». Не хотелось обременять его своими проблемами.

Он кивнул:

– Тогда ладно. Давайте вас осмотрим.

Он провел стандартный неврологический осмотр. Один из многих сотен, которые мне предстояли. Проверил рефлексы молоточком; реакцию зрачков на свет; оценил мышечную силу, толкая своей рукой мою вытянутую руку; проверил координацию, приказав мне закрыть глаза и поднести пальцы к носу. Наконец он записал в анкете: «Результаты осмотра без особенностей».

– Я бы хотел взять у вас кровь на анализ, провести обследование и сделать МРТ. Я не вижу никаких отклонений, но, чтобы убедиться окончательно, лучше обследоваться, – добавил он.

В другой день я бы отложила МРТ на потом, но сегодня почему-то решила сделать его безотлагательно. В приемной лаборатории меня встретил молодой худощавый оператор и провел в раздевалку. В отдельной комнате он вручил мне хлопчатобумажную ночнушку, велел полностью раздеться и снять украшения, так как они могли помешать работе аппарата.

Когда он вышел, я разделась, сложила одежду, сняла свое счастливое золотое колечко и положила его в шкафчик, запирающийся на ключ. Это кольцо мне подарил отчим на окончание колледжа – золото 14 карат с черным гематитом «кошачий глаз». В некоторых странах считается, что этот камень отгоняет злых духов. Оператор ждал меня у входа в раздевалку. Он с улыбкой проводил меня в комнату с томографом, помог взобраться на платформу, надел на голову шлем, завернул голые ноги в одеяло и вышел наблюдать за процедурой из отдельной комнаты.

Примерно полчаса я пролежала, слушая ритмичный грохот внутри машины, а потом услышала голос оператора, раздавшийся издалека:

– Отлично. Мы закончили.

Платформа выехала из томографа, я сняла защитный шлем, сбросила одеяло и встала на ноги, чувствуя себя неуютно в одной лишь больничной рубашке.

Оператор стоял, прислонившись к стене, и улыбался.

– Кем работаете?

– Репортером в газете, – ответила я.

– Правда? В какой?

– «Нью-Йорк Пост».

– Серьезно? В жизни не встречал настоящего репортера.

Мы зашагали к раздевалке. Я ему не ответила. Оделась как можно быстрее и бросилась к лифтам, чтобы избежать очередного разговора с ним, – он явно флиртовал, и это было неуместно. Процедура МРТ не слишком приятна, но в целом – ничего примечательного. Однако этот визит в лабораторию, и особенно невинный разговор с лаборантом, почему-то запомнился мне надолго – как та картина, «Carota». Со временем мне стало казаться, что флирт лаборанта был не невинным, а злонамеренным – но это ощущение было целиком порождено моим воспаленным мозгом.

Лишь через много часов, по привычке собравшись покрутить кольцо на по-прежнему нечувствительном пальце левой руки, я поняла, что в этот тревожный день случилось кое-что по-настоящему плохое. Я забыла свое счастливое кольцо в том шкафчике.

– Как думаешь, очень плохо, что у меня по-прежнему рука немеет? – спросила я Анджелу на следующий день на работе. – И вся я какая-то деревянная и чувствую себя странно.

– А может, гриппом заболела?

– Чувствую себя ужасно. Кажется, у меня температура.

Я бросила взгляд на палец левой руки – тот, на котором теперь не было кольца. Меня подташнивало, и было дурное предчувствие, что кольцо так и не найдется. Я жутко переживала, что потеряла его, но почему-то мне духу не хватало позвонить в лабораторию: вдруг скажут, что правда его не нашли? Я иррационально хваталась за пустую надежду: уж лучше вообще не знать, что с ним. Я также понимала, что слишком плохо себя чувствую и скорее всего вечером не смогу поехать на выступление группы Стивена – «Морги». Ребята играли в баре в Гринпойнте, Бруклин. При мысли об этом мне становилось еще хуже.

Анджела посмотрела на меня и сказала:

– Выглядишь неважно. Давай я провожу тебя до дома.

В любой другой день я бы отказалась от ее предложения – особенно учитывая, что был вечер пятницы, дедлайн, когда обычно мы засиживались в офисе до десяти вечера или даже позже. Но меня так мутило, крутило и я настолько злилась на себя, что согласилась. Путь до моего дома обычно занимал пять минут, но сегодня отнял полчаса – после каждого шага мне почти всякий раз приходилось останавливаться, – меня тошнило, но так и не вырвало. Когда мы наконец добрались до квартиры, Анджела заставила меня позвонить врачу, чтобы тот хоть что-то подсказал.

– Это ненормально. Ты уже давно себя плохо чувствуешь, – заметила она.

Я набрала номер горячей линии, работающий в неурочное время, и вскоре мне перезвонил мой гинеколог, доктор Ротштейн.

– У меня хорошие новости. Вчера пришли результаты МРТ – все в порядке. Мы исключили инсульт и тромб – два диагноза, которые очень меня волновали из-за противозачаточных.

– Я рада.

– Да, но я все же хочу, чтобы ты перестала принимать таблетки. На всякий случай, – проговорил он. – На МРТ выявились слегка увеличенные шейные лимфоузлы, так что, скорее всего, это какой-то вирус – возможно, мононуклеоз. Анализы крови еще не готовы, так что точно сказать нельзя.

Я чуть не рассмеялась вслух. Мононуклеоз в двадцать пять лет! Я повесила трубку. Анджела выжидающе смотрела на меня.

– Мононуклеоз, Анджела. Мононуклеоз!

Напряженное выражение тут же стерлось с ее лица, и она рассмеялась.

– Шутишь, что ли? Целовальная болезнь! Тебе что, тринадцать?

4. Рестлер

Мононуклеоз. Узнав причину своих напастей, я вздохнула с облегчением, и хотя всю субботу пролежала в постели, жалея себя, в воскресенье вечером собралась с силами и отправилась на концерт Райана Адамса [4] со Стивеном, его сестрой Шейлой и ее мужем Роем.

Перед концертом мы встретились в ирландском пабе и сели в обеденной зоне внизу, под низкой антикварной люстрой, отбрасывавшей на столики тусклые пучки света. Я заказала рыбу с картошкой, хотя меня мутило даже при виде картинки в меню. Стивен, Шейла и Рой о чем-то разговаривали, а я не могла выдавить из себя ни слова.

Прежде я встречалась с Шейлой и Роем всего пару раз и с ужасом думала о том, какое впечатление, должно быть, на них произвожу, но у меня не было сил поддерживать беседу. Думают, наверное, что я пустышка. Когда принесли мою рыбу, я тут же пожалела о том, что вообще заказала еду. Жареная треска в толстом кляре лоснилась жиром, ловившим отблески света от люстры. Картошка тоже была отвратительно жирной. Я возила еду по тарелке, надеясь, что никто не замечает, что на самом деле я не ем.

Мы приехали рано, но в зале уже было полно народу. Стивен хотел, чтобы я стояла как можно ближе к сцене, и стал проталкиваться сквозь толпу. Я пыталась следовать за ним, но, продвигаясь все дальше по тесным рядам зрителей – это были в основном мужчины тридцати с чем-то лет, – чувствовала, как головокружение и тошнота усиливаются.

– Я больше не могу! – крикнула я.

Стивен отказался от своей затеи и подошел ко мне. Я стояла в задней части зала, всем весом навалившись на колонну. Сумочка вдруг стала тяжеленной – по ощущениям килограммов двадцать, не меньше, – и я с трудом удерживала ее на плече, потому что на полу места не было.

Музыка становилась все громче. Я люблю Райана Адамса, но как ни пыталась радоваться концерту, у меня получалось лишь вяло хлопать. За сценой висели две полутораметровые голубые неоновые розы; их контур отпечатывался на сетчатке. Я чувствовала пульс толпы. Парень слева от меня закурил марихуану, и от ее сладкого запаха меня затошнило. Дыхание стоявших сзади парня и девушки обжигало шею. Я не могла сосредоточиться на музыке. Это была пытка.